Перемены к Лучшему

Посмотрев на сидящую рядом собеседницу еще некоторое время, рыжий отвел взгляд снова к листам. Подобное занятие для него изначально казалось скучнее всего возможного хобби, но вскоре он стал маяться этим чаще.

– А чем ты, кроме поглощения алкоголя и подобного, занимаешься, когда вовсе нечем заняться?

– Я пью редко, если что. Не надо мне тут. – Она сделала недовольный вид и ненадолго обиделась, а после обиженно, но заговорила вновь. – Я люблю рисовать, также занималась спортом раньше, боксом, танцами и ставила себе голос… О, ещё меня в прошлых интернатах ребята учили играть на инструментах. – Она перечисляла это, витая в воздухе, вырисовывая что-то пальцами и составляя схемы в своём сознании, погружаясь в воспоминания, где она занималась всем этим.

Эвальд все же считал свое занятие скучным, знал, что есть много других увлечений интереснее, поэтому решил не докучать этим делом. Все же верилось ему с каждым мгновением все больше, хоть эта особа и была настоящей бунтаркой. Обиженная манера речи заставила слегка улыбнуться Эвальда, одновременно следя за жестикуляциями рук Амелии.

– Так много… Видимо, в тебе слишком много энергии, – парень издал тихий смешок, после чего снова продолжил. – Рисовать я тоже пытался, но получается у меня не очень-то хорошо, поэтому следом я занялся оригами. Кроме этого, я, в частности, читаю, изредка пишу что-нибудь, как наплывает. Подвижные занятия меня не то чтобы не интересуют, скорее сразу утомляют.

Амелия посмотрела на своего собеседника, имени которого она так и не узнала. – Я могла бы увидеть твои работы? Я бы очень хотела. А ещё я могу помочь с рисованием, у меня много работ, могу тебе что-то нарисовать…

Ами улыбнулась и положила оригами на стол, для этого ей пришлось потянуться, ведь вставать было лень. И, конечно же, поцеловала лбом пол, хоть и не сильно. Она с нетерпением хотела лицезреть чужие работы, это дарило ей вдохновение, так что в голове Отбитая уже начала делать штрихи и зарисовывать нового друга, у которого, к слову, была довольно красивая внешность.

Эвальд то ли выпал из реальности, то ли просто задумался, глядя в пол.

– Мои работы? Не думаю, что это хорошая идея…

Хоть ему и вовсе не хотелось показывать свои каракули, но отказывать не было бы явлением приличия, поэтому он, поднявшись на ноги, дошел до шкафа, открыл его и достал некое количество бумаги. Прежде чем вверить это в руки новой знакомой, Эвальд пересмотрел пару рисунков, не получив от них какого-либо воодушевления. Снова вернувшись к Амелии, он вручил ей листки, а сам уставился в пол.

В особенности на бумаге был изображен какой-либо натюрморт или пейзаж, между этим мелькали листы с непонятными изображениями, похожими на черную рыбу в фиолетовом озере под красным палящим солнцем, которую ловили обкуренные всадники.

– Я редко рисую людей, – наконец заговорил парень, – плохо выходит.

Амелия, получив рисунки в руки, начала подушечками пальцев их гладить, щупать и рассматривать под разными углами. Она не смотрела на сам рисунок, она изучала его составляющую. Такая процедура прошла с каждым из рисунков. Затем она разложила их по цветовой гамме на полу и начала монолог.

– В общем, талант у тебя есть, а раз есть, то уже пора его раскрыть. – Она указала на пару рисунков: – У тебя хорошо получается эта цветовая гамма. – Затем указала на пару других: – А эту лучше тебе не трогать вообще. – Такие действия были несколько раз.

Эвальд ненадолго задумался, пока та рассматривала его рисунки. Как только она начала болтать без остановки, он смотрел на нее, вроде слушая и иногда кивая головой. Он вполне понимал, о чем она толкует, но откладывалось в его голове не всё четко. Весь этот обряд над его рисунками длился долго, но слушал парень с интересом, меча взгляд то на листы, то на собеседницу. Уильямс посоветовала парню, какие краски лучше и какие кисти, какую бумагу и что да как проще рисовать. Её монолог длился долго, настолько, что уже и язык заболел, а закончив, она рухнула на пол и раскинула руки…

– Надеюсь, я объяснила понятно…

– Что ж… – заговорил Эвальд, как только та закончила свою речь, – всё вполне понятно. Выглядишь ты как поехавший художник на искусстве, – сказал он это с малозаметным сарказмом.

Подняв с пола свои рисунки, парень сложил их в стопку и оставил на столе.

– Я удивлен подобному, – он слегка улыбнулся, усевшись рядом с Амелией, – не думал, что ты настолько серьезно относишься к рисованию.

Уставив задумчивый взгляд в пол, в голове Эвальда почему-то проплыли картины того, как эта бунтарка выглядела бы в образе учителя искусства. Он не считал, что она подошла бы на подобную профессию, скорее, на одинокого художника, тайно следящего за людьми и скрытно зарисовывающего их.

Амелия усмехнулась его оценке, но заметно погрустнела.

– Когда одиночество твой единственный друг… Ты относишься к любому занятию серьёзно…

Она отвернула свою голову от парня, и по щеке потекла скупая слеза, хотя она улыбалась. Потом бунтарка вытерла своё личико тыльной стороной ладони и повернулась к другу.

– Знаешь… Я на самом деле отношусь так к хобби просто потому, что всю мою отбитость надо куда-либо девать… А я дала обещание не трогать сверстников. Вот и приходится энергию девать в рисунки… Ты бы их видел… Я когда-то показала их подруге… Она сказала, что я могла бы стать серийным убийцей.

Амелия в тот же миг смолкла, увидев непонятный взгляд парня… Она вспомнила все свои рисунки, а за пару лет их не так уж мало скопилось. Там было много жестокости и насилия, в них была вся агрессия, о которой никто не подозревал…

Эвальд не знал, что делать, когда та разочаровалась. Пошатнувшись на месте, будто его слегка толкнули, он уложил одну руку на её голову, слегка потрепав волосы. Он не совсем понимал, почему она одновременно и плачет, и улыбается.

– Может, ты действительно несколько не в своем уме, но ведь в этом есть и свои плюсы, не так ли? А если твои рисунки настолько «ужасны», значит, ты, полагаю, способна на более абстрактное изображение своих мыслей, чего достигнуть может не каждый, – Эвальд выворачивал все её слова наизнанку, да и не только для того, чтобы успокоить, может, он действительно не считал её настолько поехавшей. – Значит, ты можешь изображать прекрасное по-своему, разве это плохо?

Амелия ощутила руку парниши на своей голове и волосах и вмиг расслабилась. «Не в своем уме.. ДА В СВОЁМ Я. И ВАМ НАДО ПОБЫТЬ В МОЁМ!! ХОТЬ РАЗ НЕ В СВОЁМ ОЧУТИТЬСЯ!!».

Парень слегка улыбнулся, глядя той прямо в глазки, всё также держа руку на её голове, иногда снова ероша волосы Амелии.

– В прочем-то, серийный убийства – тоже профессия, к тому же требующая трепетного дела, а если уж ты подходишь для этого, значит, у тебя большой талант, – он продолжал болтать, изредка делая некие паузы.

– Ты думаешь, в моей «странности» есть что-то хорошее?

Плохо.. Хорошо.. Это те слова, к которым не существует определённого понятия. У каждого своё определение в голове, а какое у собеседника Амелии? Это было сложно понять..

– Наверное, проще сказать, я иначе вижу этот мир..

Амелия улыбнулась одним из уголков губ и положила свою руку на руку Эвальда.. Нет, без намёков, просто остановить её и оставить на голове..

Это напоминало ей те моменты, когда она становилась хорошей и её хвалили, ероша волосы. А ещё так поступала Джина.. И когда-то её мать..