Перемещенцы

— Инат, по прозвищу Сивопляс, участник кодлы Рыжего, за многочисленные убийства, кражи и разбой приговорен имперским судом к ослеплению, отрезанию языка, отсечению конечностей и сожжению!

После того, как разбойнику — бородатому, избитому мужику — палач под крики и свист толпы выдрал щипцами глаз, Кейко зажал уши, закрыл глаза и присел на корточки, уткнув лицо в колени. Зик наклонился к пареньку, обнял его за плечи.

— Он разбойник. Убийца. Он убивал и пытал людей. Он заслужил это.

— Нет, нет, нет! Нельзя так убивать людей! Нельзя! Я не знал, — захлебывался Кейко в плаче без слез. — Нельзя! Его нужно убить, но зачем же так мучительно?

— Император считает, что наказание должно быть жестче преступления. Чтобы другие боялись и не поступали как разбойники.

— Это помогает?

— Нет.

Зик передал мешок с покупками и коробочку для пепла Коту, с интересом смотрящему на казнь, сел прямо на землю, обнял и прижал к себе зажмурившегося Кейко, да так и просидел с ним, пока не развеялся сладковато-приторный запах горелого мяса и толпа не начала расходиться. Кот пробрался к столбу, сунул стражнику феечку и набрал еще горячего пепла в коробку, а Кейко все зажимал уши и закрывал глаза. Полукровка слегка раскачивал парнишку на руках, не зная, как его утешить. Бедный малыш прожил всю жизнь в тихом и благополучном Приграничье, а тут за месяц хозяин со всей присущей ему жестокостью окунул подкидыша во всю грязь жизни. Зик вспомнил себя в возрасте Кейко и взмолился Многоликому — его светлому лику: «Защити это дитя от всего, что может принести ему горе! Не позволь ему стать таким, как мы! Пожалуйста! Он так чист, так невинен и добр. Пусть это остается с ним как можно дольше! Храни Кейко, Заступник!»

И вот теперь для Кейко очередной удар. Чтоб этому Жанету отрезали язык!

В замке, спешившись и бросив поводья нэрков Зику, который сразу же увел их в конюшню, Артуари подозвал к себе Кейко. Рядом с хозяином стояли с улыбками милорд Сотеки и барон Денск. Когда они пришли в комнату милорда, принц бросил на стол кошель с деньгами, налил вина в три высоких бокала, жестом пригласил гостей угощаться и повернулся к Кейко.

— Как впечатления от ярмарки, раб? — поинтересовался Артуари, внимательно всматриваясь в лицо Кейко. — Ты плакал?

— Это из-за казни, милорд. Я очень испугался. Это было так ужасно! — глаза Кейко опять наполнились слезами.

— Тебе жалко этого бандита? — серьезно спросил Сотеки.

— Нет, милорд, — Кейко покачал головой, соображая, как объяснить рэквау, что именно его повергло в ужас. — Нет, милорд. Мне его не жалко. Он заслужил смерти, но нельзя убивать для того, чтобы развлекаться. Это неправильно. И то, что люди этому радовались… это страшно, — шепотом добавил он.

— О, Многоликий! Милорды, где вы нашли эту чистую душу? — воскликнул барон Денск, глядя на Кейко, как на чудо. — Я, пожалуй, начну верить в сплетни. Такое благородство может передаться только через кровь.

Сотеки рассмеялся, Артуари скривился, а Кейко в недоумении воззрился на барона.

— Не здесь! — предостерегающе поднял руку Артуари. — Что ты купил, дитя?

Кейко раскрыл мешок и начал молча выкладывать на кровать покупки, ожидая одобрения или недовольства милордов. Последним, краснея, он положил матовое зеркальце, затем, замерев, опустил голову и поднял ее лишь когда раздался оглушительный хохот Сотеки.

— Милорд, ты выиграл! Мой лоб в твоем распоряжении, — вторил Тени барон.

Так, хохоча, они и покинули покои Артуари. Принц же, слегка улыбаясь, задумчиво смотрел на Кейко.

— Молодец, дитя. Я доволен тобой. Ты сделал все правильно.

Кейко облегченно вздохнул и поднял на принца счастливые глаза. Впервые хозяин похвалил его.

— Проследи, чтобы новых рабов разместили и накормили, а затем можешь идти раздавать подарки. И скажи, что отныне я никого не желаю видеть в рванье. Ты что-то хотел спросить? — Видя, что Кейко мнется на месте, поинтересовался рэквау.

— Жанет сказал, что новых рабов принесут в жертву вместе с нелюдью, это правда? — выпалил он, пока хозяин пребывал в умиротворенном настроении.

— Правда. А теперь уходи. Ты мне надоел.

* * *

У Кейко зуб на зуб не попадал от страха, обиды и холода. Захлопнувшая с грохотом дверь карцера отрезала не только свет, но и все звуки теплого дня. По ту сторону сырых толстых стен остался свет Божини, сочувствующие глаза Зика и заплаканные Торики, фиолетовые гневные Артуари и, что самое обидное, — разочарование во взгляде милорда Сотеки. Кейко громко всхлипнул и прислушался. Рядом в абсолютной темноте капала вода. Он осторожно, ведя рукой по влажной стене, пошел вправо от двери. Где-то здесь должен быть соломенный коврик, говорил ему Кот, которому приходилось сидеть в карцере. Пять шагов вдоль стенки и потом еще три от стены. Кейко тщательно отмерил шаги и, опустившись на колени, начал шарить во тьме, ощупывая землю вокруг. Вдруг его рука наткнулась на что-то мягкое, теплое и скользящее. От неожиданности Кейко заорал и бросился назад, со всего размаху налетел на стену, больно ударился головой, упал и на карачках пополз в сторону двери. Добрался и заколотил по доскам, не переставая кричать:

— Откройте! Выпустите меня! А-а-а-а!

— А-а-а-а-а-а! — эхом вторил ему глухой бас из темноты. — Ты чего орешь, смертный?

Кейко еще пару раз вскрикнул и притих, прислушиваясь. Раз разговаривает, значит, — человек. Может, кто из рабов.

— Т-ты к-кто? — заикаясь, спросил он.

— Такой же узник, как и ты. Так что нечего орать. Тебе с собой вина не дали?

Кейко, которому не дали даже корочки хлеба, да еще и из одежды оставили только серую длинную рубаху, отрицательно покачал головой. Потом спохватился, что в темноте его не видно, и вслух признался:

— Я еще маленький вино пить.

— А в тюрьме сидеть, значит, ты взрослый, — хмыкнул голос. Послышалось какое-то движение, и во тьме слегка засветились два желтых огонька. Глаза. Они приближались и через несколько шагов замерли напротив живота подкидыша. — Дай-ка я на тебя посмотрю. Ого! Чтоб я сдох! Ты как здесь оказался, детеныш?

Маленькая, детская ладонь ухватила Кейко за руку и потянула за собой. Он словно зачарованный последовал за таинственным существом.

— Здесь матрац, садись аккуратно, — и ладонь потянула подкидыша вниз. Он нащупал руками тонкий, дырявый соломенный матрац, такой, на каких спали рабы, и осторожно опустился на него. Желтые глаза опустились рядом.

— А ты кто? — решился спросить Кейко.

— Мое имя Живэртуа-Лепре-Эллодаин Великолепный. Я — ашга. Мы с другом сдались в рабство, когда путешествовали, а вчера жадный купец вместо того, чтобы доставить нас обоих в Атурум, продал меня какому-то длинноногому зубастику с хвостом на голове, словно у коня на заднице. Меня опоили дрянью, блокирующей магию, и бросили в эту темницу.

— Это мой хозяин — милорд Артуари. Он тебя купил, — пробурчал Кейко. — Мое имя Кейко, я его раб. А как тебя мама зовет? Это же язык сломаешь такое длинное имя кричать.

— Мама меня звала Живчик, — весело сообщил из темноты собеседник, — но теперь, когда она меня видит, она кличет меня не иначе, как «Горе ты мое, когда же ты остепенишься, женишься и принесешь мне парочку прекрасных маленьких ашгят» или «Позор на мои седины! Если бы я знала, кто вырастет из милого мальчика, я бы удушила тебя еще в младенчистве». Но это она шутит. На самом деле она меня любит. А ты можешь звать меня Эллодаин Великолепный! — Милостиво разрешил ашга. Кейко не удержался и прыснул. — Ну, или Эллом, — уже не так пафосно произнес товарищ по несчастью.