Перемещенный

— Медвежий орех.

— Ну и как вы думаете, что может быть у меня в руке?

Ну да, конечно. Степан только сейчас ощутил под ягодицами какие-то катышки. Привстал, пошарил рукой по примятой траве вперемешку с полевыми цветами и был вознагражден находкой целой жмени небольших продолговатых орешков в твердой темно-коричневой оболочке. Похожи они были на лесные, размером правда помельче. Степан послонялся под деревом, набрал их побольше и, раз уж пока мясо не было готово, заморил червячка орехами, раскалывая их найденной неподалеку парой камней. Его примеру последовали и остальные, полностью отдавшись во власть этого нехитрого занятия.

Мясо поспело уже к вечеру, когда солнце, одарив напоследок кроваво-красным закатом, скрылось за горизонтом. Они отрезали от туши куски истекающей соком нежно-розовой мякоти, совали их в рот и откровенно наслаждались. Затем, покончив с трапезой, затушили костер, надергали травы для импровизированных постелей и заснули, убаюканные дуновением теплого южного ветерка. Бодрствовать остался лишь Степан, так как сейчас как раз была его смена. Он взобрался на дерево, поудобнее пристроился на широкой развилке и, время от времени меняя положение ног (чтобы не затекали), с интересом вслушивался в ночные звуки. А было их немало. Стрекотали цикады, изредка какая-то птица издавала неприятные визгливые крики, со стороны сопки несколько раз слышался рев хищника. Кто это был — Степан не знал. Мир, в который он попал, временами казался миром-близнецом, удивляя почти полной идентичностью растительной и животной жизни. Иногда же наоборот: выкидывал такие фортели, что сомневаться не приходилось — это абсолютно чуждая, иная планета со своими правилами и законами.

Нет, это не их земля. Взять хотя бы тех же сиртей. С виду — обычные славяне. Поставь рядом сиртя и гражданина России и позови независимого наблюдателя, тот ни за что в жизни не разберется кто есть кто. В этом Степан был абсолютно уверен. И вместе с тем — такая разница культур. Между ними зияла пропасть, и перейти через нее не представлялось никакой возможности.

Сирти… Что-то крутилось у него в голове. Когда-то он уже натыкался на это слово в Интернете. Да, точно, была такая статья. В ней один чудак писал о древних народностях, по-своему классифицируя их. И славяне, по его выкладкам, являлись прямыми потомками сиртей. Кажется, так. Или нет? Но почему они тогда так похожи?

Его размышления прервал глубокий стон, что раздался буквально в нескольких шагах от избранного ими места ночлега. Затем еще, и еще один. Уже со спины. Хищники? Или что-то еще, похуже? Волосы на голове у Степана зашевелились. Он сполз с дерева, выхватил из кобуры парабеллум и торопливо взвел курок. Затем, решившись, быстрыми перебежками стал передвигаться от одной «постели» к другой, бесцеремонно расталкивая ногами спящих. Вскоре ему это удалось, и они, напуганные, жались спинами к стволу дерева, словно оно могло защитить, оборонить их от неведомой опасности.

Какая-то темная тень пронеслась совсем рядом, обдав Степана порывом ветра со специфическим сладковатым запахом. Он знал этот запах, знал слишком хорошо. Трупный запах ни с чем не спутаешь, даже самые дорогие французские духи не в состоянии полностью забить его. Тем более что тварь, прошмыгнувшая мимо Степана, явно духами не пользовалась. Он выстрелил на слух, и черноту ночи пронзил дикий, нечеловеческий крик. А потом закричала Женя. Страшно, на одной ноте. Нервы Степана не выдержали, и он рванулся к ней, наткнулся по дороге на что-то твердое, кожистое и, невзирая на страшный удар, что обрушился ему на голову, оторвал это «что-то» от Жени, поднял над собой и изо всех сил грохнул об землю, а затем, не давая ему опомниться, навалился сверху, разрядил всю обойму во вздрагивающее тело и заорал сам, перекрывая шум завязавшейся потасовки.

Твари напирали со всех сторон. Степан чувствовал это, слышал как отбиваются его ребята. Изредка тьму разрывали вспышки выстрелов их винтовок.

— Лежаать!!! — послышался резкий, словно удар хлыста, вопль Дмитрия Бавина и Степан повиновался. Тело среагировало само, так как мозг, оглушенный ударом, был уже не в состоянии отслеживать ситуацию и принимать какие-либо решения. Степан упал и ощутил, как над ним полетели пули. Множество пуль. Бавин стрелял из пулемета не короткими экономными очередями, как полагалось, а высадил всю ленту сразу, ничуть не заботясь о сохранности чрезмерно перегревшегося ствола.

Этого их противникам оказалось достаточно. Мгновение — и они исчезли. Лишь затихающие вдали стоны свидетельствовали о том кошмаре, который только что удалось пережить.

— Костер, — прохрипел Степан. Голова у него кружилась все сильнее, непокорная земля так и норовила выскользнуть из-под ног.

Его поняли. Кто-то из членов его отряда быстро расшевелил угли и навалил на них сверху кучу хвороста.

— Женя, жива?

— Да, кажется.

— Юра?

— Тут я, — откликнулась темная фигура у костра. Тот упорно не хотел разгораться. Тогда Радченко что есть мочи дунул на угли, и практически сразу алчное пламя вздыбилось кверху, пожирая сухой как порох валежник и освещая попутно картину ночного побоища.

К счастью, все его ребята были живы. Перепуганы, конечно, с белыми как мел лицами, но, тем не менее, видимых повреждений ни у кого не наблюдалось. Разве что Женя прихрамывала сильнее, чем обычно.

— Господи, а это еще что? — он только сейчас обратил внимание на большую черную тушу, на которую пялились все остальные. Птица. Жирная, уродливая, с иссиня-черным оперением и мощными когтистыми лапами, покрытыми твердыми роговыми пластинами. Морду ее венчал длинный остроконечный клюв. Падальщик, гриф. Пожалуй, такие приходили ассоциации при взгляде на застывшее на земле тело. Только вот размеры… Не со Степана, конечно, но, если поставить тварь на лапы, Жене в аккурат под подбородок будет. Он завертел головой по сторонам и насчитал еще три точно таких же трупа. Еще одна птица, четвертая, была пока жива. Она лежала на боку, изредка подергивая черным как смоль крылом.

— Вы ранены?

Степан только сейчас сообразил что уже не стоит, а лежит на земле, прислонившись щекой к ее нагретой за день поверхности и ощутил, как по темени его стекает вязкая, как патока, кровь.

— У него голова пробита! — послышался испуганный голос Федотова и Степан поплыл, удаляясь все дальше и дальше. Плыл до тех пор, пока его не накрыла волна бездумного, всепоглощающего забвения.

* * *

— Как вы думаете, он выживет?

— Врядли. Тяжелая черепно-мозговая травма, большая кровопотеря. Если сейчас же не доставить его в госпиталь — наверняка помрет, как пить дать, — Радченко наматывал круги вокруг лежащего на животе Степана. Остальные сгрудились около потухшего костра: испуганные, молчаливые, явно не знающие, что предпринять в этой безвыходной ситуации.

— А если его переносить нельзя? — Женя говорила спокойным, рассудительным голосом. Никаких лишних эмоций, никакой паники. Взрослеет чтоли девка?

Степан открыл глаза, выплюнул изо рта невесть откуда взявшийся там клочок травы вперемешку с землей и поднялся на ноги, превозмогая очаг тупой ноющей боли. На него посмотрели дико, как на внезапно вставшего из могилы покойника.

— Чего вылупились? А ну бегом собрали свои пожитки в охапку и пошли!

— Так вам же ходить нельзя! — попробовал было запротестовать Ряднов и тотчас же был удостоен чувствительного пинка чуть пониже спины.

— Я что сказал? Совсем оборзели? Последний страх потеряли? — Степан сознательно врубил образ безбашенного начальника, тем самым выводя из ступора растерявшихся бойцов. Затем добавил уже совсем другим голосом: — Повязку сколько раз меняли?

— Три раза, — отрапортовала Женя.

Степан ухмыльнулся:

— Нормально, значит не вся кровь вытекла.

— Вам бы к врачу. Риск заражения весьма вероятен.

Тут он был с ней вполне солидарен. «Грифы» эти, судя по запаху, наверняка в основном падалью промышляют. А падальщики — они падальщики и есть. Мало ли какая зараза могла гнездиться в их клювах? Но врач далеко. Топать еще до линии фронта и топать. А сирти — вот они, рядом. По подсчетам Степана нужный им квадрат находился буквально в паре-тройке часов ходьбы. Так что авось пронесет, бывает ведь и на его улице праздник.