Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк
Шрифт:
Если Вы в следующее воскресенье будете совсем здоровы и вздумаете обрадовать меня письмом своим, то попрошу Вас, дорогой друг, адресовать так: Сумская линия, станция Сыроватка, Николаю Дмитриевичу Кондратьеву, для передачи П. Ч.
По этому поводу скажу Вам еще раз, что уж говорил несколько раз прежде. Ради бога, милый и добрый друг мой, не делайте над собой никакого насилия ради поддержания пашей корреспонденции. В прошедшем письме Вы сообщили мне, что с большим трудом написали мне письмо вследствие головной боли. Мне очень тяжело думать, что Вы из-за меня усугубили свои страдания. Убедительнейше прошу Вас писать мне только тогда, когда Вы совсем здоровы, когда это нисколько не затруднительно для Вас. Я могу ждать сколько угодно, лишь бы мне знать, что все у Вас благополучно, а об этом можно, в случае большого антракта между двумя письмами, телеграфировать. Мне и в голову никогда не приходит ожидать, чтоб на каждое письмо мое Вы непременно тотчас же ответили мне! Ведь если я пишу Вам аккуратно, то это потому, что не страдаю, как Вы, частыми мигренями и что для меня писать Вам не только всегда приятно, но и всегда легко. Вовсе или очень подолгу
7 часов утра.
Мне принесли сейчас письмо Ваше. Радуюсь, что все у Вас благополучно, но сокрушаюсь по поводу неприятностей, причиняемых Вам за Тарашкевича. Это возмутительно глупо. Я еще допускаю, что, например, в Киевской губернии запрещено полякам приобретать недвижимую собственность. Но какой смысл в том, чтоб в Подольской губернии поляку нельзя было управлять имением? Это уж прямо отзывается притеснением.
С Жуковской я незнаком и никогда ее не видел, но слышал о ней.
Червяк начинает исчезать с бураков, но вреда наделал много. Вообще в нынешнем году свекловица будет плохая. В некоторых экономиях плантации имеют самый жалкий вид, так как сначала их ел жук, потом пришлось пересеять, потом опять жук ел и этот пересев, потом засуха, наконец червяк. Слава богу, буря с ливнем, бывшая на прошлой неделе, оказала на все поля самое благодетельное влияние.
Я получил на днях из-за границы три письма с приятными известиями по поводу моих сочинений. Бюлов играл мой концерт на фестивале в Висбадене и в Лондоне . Фитценгаген имел на Висбаденском фестивале большой успех с моими вариациями . Третье же письмо от Colonn'a, капельмейстера концертов в Chatelet. Письмо необыкновенно для меня лестное, милое и полное симпатии к моей музыке, которую он хочет энергически пропагандировать, несмотря на слабый успех “Бури”.
Но что меня невыразимо радует, так это то, что я узнал из газеты “Киевлянин”, что там в университетской церкви несколько раз пелась моя полная литургия. А я ведь думал, что, пожалуй, она обречена на вечное игнорированье!
Как мне жаль, что Вы принуждены обходиться без чтения. От души желаю Пахульскому скорейшего выздоровления. Вас и Юлию Карловну благодарю от души за “Русскую старину”.
Будьте здоровы, милый друг мой!
Беспредельно любящий Вас
П. Чайковский.
84. Мекк - Чайковскому
Браилов,
24 июня 1879 г.
Мне очень скучно, что Вы уехали из Каменки, мой милый, бесценный друг, да еще и так далеко, да и к людям, которые мне совсем несимпатичны. Г. Кондратьев, должно быть, по меньшей мере, бабоват, когда советовал Вам в материальном трудном положении молиться богу? Это уже бабье отношение к делу. Вам, вероятно, друг мой, известен анекдот, как одной старушке-даме советовали купить пятипроцентный билет с выигрышами, и она отвечала: “и на что там билет; когда бог захочет, так и без билета выиграешь”. Ну, а ведь мужчина должен знать, что из небесной канцелярии ни выигрышей, ни пособий не посылают. Господ Конради я не люблю за Модеста Ильича. То ли дело в Каменке-там одна Александра Ильинишна чего стоит, а если обставить ее такими милыми существами, как ее дети, такими благородными личностями, как ее братья, муж, то получается такая прелестная картина, на которую любуешься и глазами и сердцем. Какой очаровательный ансамбль, какая прелестная группировка. Такое семейство-благо для человека, который много ошибался, много разочаровывался в жизни: на такой картине успокаивается больное сердце, раздраженное воображение...
Несказанно радуют меня успехи Вашей музыки за границею, милый друг мой, и очень я люблю этого Colonn'a за то, что он ценит Вашу музыку. Пошлите Бюлову и ему по экземпляру Вашего “Онегина” и из Ваших сочинений посвятите что-нибудь Колонну. Знаете, эти иностранцы ужасно чувствительны к таким внешним выражениям, и такое сочинение должно быть оркестровое, для того чтобы каждый из артистов его оркестра видел, что это ему посвящено. Это будет доставлять ему огромное удовольствие, а он хороший человек. Бюлову Вы посвятите Ваш фортепианный концерт, a Colonn'y надо оркестровую пьесу.
Сегодня такой холод, что не знаешь, что и думать о беспорядках в природе; везде революционные стремления.
С управляющим у меня я не знаю еще, как устроится, Я буду его держать, если не потребуют его увольнения.
Пахульский не знает, как и благодарить Вас за Вашу память об нем. Его глаза теперь лучше, но читать еще не может... Данильченко говорил, что великому князю очень понравился “Евгений Онегин”. Но больших подробностей я от него не могла узнать, он не знает сам.
Я предполагаю скоро съездить в Одессу для разнообразия и для того, чтобы накупить каких-нибудь вещей для лотереи к 15 июля; этот день св. Владимира, киевского патрона, и именины моего Володи, и мы всегда празднуем этот день...
Какое ужасное это убийство, сделанное в Петерберге Ландсбергом. Мне кажется, что и тут принимала участие социалистская пропаганда. Нехорошие дела на свете делаются.
До свидания, мой дорогой, несравненный друг. Всем сердцем горячо любящая
Н. ф.-Мекк.
85. Чайковский - Мекк
Милый и дорогой мой друг!
Низы,
27 июня 1879 г.
То сочувствие, с которым Вы в письме Вашем говорите о каменских обитателях, мне. в высшей степени приятно. Вы совершенно справедливо называете всю каменскую обстановку “прелестной картиной”. Редко где можно встретить кучку людей столь прекрасных, как в доме сестры и зятя, и я всегда чувствую себя глубоко счастливым, живя у них. Тем не менее, я не раскаиваюсь,
что приехал сюда на несколько дней. Во-первых, мне нужно было устроить дело с племянником зятя, которого в прошлом году я поместил в Сумскую гимназию; во-вторых, я довольно люблю место, где нахожусь теперь. Это долина чудесной речки Псёл. Она протекает рядом с домом, в саду, обросшем вековыми деревьями, очень старом и красиво расположенном. Здесь я в старые годы живал и работал. В 1874 г. здесь в течение трех летних месяцев я написал всего “Кузнеца Вакулу” . Наконец, не претендуя восстановить в Вашем мнении моего амфитриона [гостеприимного хозяина (из греческой мифол.).], который действительно, по выражению Вашему, несколько бабоват, я все-таки скажу, что он человек во многих отношениях недурной и приятный. Жену же его я положительно люблю. Если еще прибавить к этому, что здесь есть множество великолепнейших прогулок, которые ничто не мешает мне ежедневно посещать, то в результате выходит времяпрепровождение довольно приятное. А все-таки я скучаю по Каменке и всей душой стремлюсь туда. Все жду известий от брата Анатолия и ответа на письмо мое, от которого будет зависеть разрешение вопроса: поеду ли я отсюда вместе с Анатолием к брату Модесту, или прямо возвращусь в Каменку. Во всяком случае, в начале июля я возвращусь к себе домой. Чтобы хорошенько отдохнуть, я не взял сюда никакой работы и предаюсь полному бездействию.Вчера я получил очень приятное известие от Юргенсона. Дело в том, что я непомерно тяготился предстоявшей мне ненавистной работой над клавираусцугом оперы. Вы не поверите, друг мой, как невыносимо тяжело по написании объемистой партитуры снова приниматься за ту же работу в другой только форме! С целью избавиться от этой тягости я просил Юргенсона поискать в Москве, не найдется ли кто-нибудь, кто бы за умеренное вознаграждение взял на себя эту черную работу. Такой человек нашелся, и вчера Юргенсон мне об этом телеграфировал. Это некто Мессер, музыкант мне известный, очень добросовестный и усердный. Я ликую и торжествую при мысли, что сбросил с себя тяжелую обузу. Сейчас написал в Каменку, чтобы партитуру (первых двух действий) немедленно отправили в Москву.
До свиданья, бесценный друг! Желаю Вам приятного путешествия в Одессу. Скоро опять напишу Вам.
Ваш П. Чайковский.
86. Чайковский - Мекк
Низы,
30 июня 1879 г.
Вот уже неделя, что я здесь. Праздность начинает тяготить. меня, и мысль, что часы летят, а партитура не двигается, все более и более терзает мое сердце. Наконец вчера вечером я открыл и сознал в себе ощущение довольно сильной тоски по. Каменке и скуки. Мне захотелось домой и захотелось до того сильно, что ночь провел бессонную, а сегодня болит голова, нервы расстроены, и хочется убежать отсюда. Как пророчески Вы отнеслись к моему пребыванию здесь! Вы совершенно правы. Я могу жить счастливо или в Каменке или в одиночестве, и середины между этим нет. В первые дни мне здесь не было скучно. Чудесная река, милая природа, воспоминания о прежних посещениях этого места, все это мне было довольно приятно. Но продолжалось это очень недолго. Но я все-таки рад, что был здесь, так как это послужит мне уроком. Пропасть, образовавшаяся в последние годы между мной и всем остальным человечеством, за исключением нескольких близких, расширилась настолько, что нечего больше пытаться переходить ее. К тому же, частое созерцание той нравственной красоты, среди которой живут каменские обитатели, избаловало меня. Я сделался требователен и раздражителен, когда встречаюсь с проявлениями нравственного убожества и пошлости. Мне становится несколько душно...
Не знаю, случалось ли мне говорить Вам, что сестра моя одарена поразительною способностью лечить. Практика ее очень значительна, и леченья до того успешны, что слава ее врачеваний зашла далеко за пределы Каменки. Что касается меня, то я питаю большое доверие к ее лечениям, ибо сам несколько раз .был свидетелем, как в Каменке и Вербовке она спасала людей, приговоренных к смерти. Я нашел у Кондратьева одного старого знакомого, приехавшего к нему погостить . Человек этот вынес нынче зимой оспу и притом самую ужасную - черную. Стал он было поправляться и приехал сюда еще слабым, но уже здоровым. Вдруг стал он слабеть, худеть, терять аппетит, между тем живот у него сильно вздулся, и ноги распухли. Оказалось, что это водяная. Лечили его здесь два доктора один за другим, но положение ухудшалось, а слабость увеличивалась, и я застал его в отчаянном положении. Вспомнив, что сестра удачно вылечила нескольких больных этой болезнью, я тотчас же написал ей письмо с подробным изложением хода болезни, всех ее признаков и проявлений. Третьего дня получился ее ответ. Она предписала строжайшее молочное лечение (молоко по нескольку стаканов в день с известковой водой), микстуру из ipecacuana и еще чего-то и два приема хинина в небольшом размере. В тот же день мы начали это леченье, и, к моему величайшему удовольствию, вчера уже больному было легче настолько, что вечером он с помощью других дошел до балкона и просидел целый час на воздухе и охотно разговаривал с нами. Я вполне надеюсь на его выздоровление. Сестра просила постоянно уведомлять ее о ходе болезни, и по моем отъезде Кондратьев будет сноситься с ней письмами.
Брат Анатолий пишет, что второго или третьего будет здесь. Тотчас по его приезде отправимся к Модесту и, пробыв там дня три, возвратимся в Каменку. Невозможно выразить Вам, до чего мне хочется поскорей домой!
Будьте здоровы, милый, добрый друг!
Ваш П. Чайковский.
87. Мекк - Чайковскому
Браилов,
30 июня 1879 г.
Вчера получила Ваше письмо, милый, дорогой друг мой, и хотя вполне примиряюсь с Вашим пребыванием в Низах, потому что, во-первых, Вам там нравится, а во-вторых, письма Ваши оттуда приходят скорее, но все-таки я буду очень рада, когда Вы вернетесь в Каменку. Здесь ближе, и я понять не могу, как это выходит так, что оттуда письма идут скорее.