Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк
Шрифт:
Я живу праздно, суетливо и очень желал бы поскорей уехать, но останусь по делам еще с неделю.
Будьте здоровы, дорогой друг мой!
Безгранично любящий Вас
П. Чайковский.
33. Мекк - Чайковскому
Женева,
6 апреля 1882 г.
Милый, дорогой друг мой! Пишу Вам из любимого моего города Женевы, в который мы прибыли третьего дня вечером. К сожалению, погода так дурна, что я не могу ощущать удовольствия от нахождения в своем любимом уголке. Весна такая дурная, что она больше походит на осень.
А Вы теперь в милой Каменке, дорогой мой. Как я завидую Вам, что Вы находитесь в России и в той Украине, которая всегда мне будет мила и дорога. Я до сих пор не могу свыкнуться с потерею Браилова и московского дома, и, когда минутами сознаю это, мне очень больно. Около Москвы мне ищут имение, но ведь это не будет ни Подолия, ни Браилов. Я никак не ожидала, что
От своих мальчиков я давно не получала известий, потому что я теперь в передвижении и не могла дать им адрес. Последнее письмо от Коли было полно воспоминаниями о семействе Александры Ильиничны и выражениями желания попасть в Каменку. Он влюблен по уши в Анну Львовну и ждет не дождется лета. Милый друг мой, напишите мне пожалуйста, какой взгляд и отношение к моему бедному влюбленному юноше лично у Анны Львовны. Мне очень бы хотелось знать, на что он может надеяться в будущем. В этом месяце 16-го ему кончится девятнадцать лет, - немного еще, но нынешние поколения всё раньше и раньше развиваются.
Сегодня я послала Влад[ислава] Альб[ертовича] в Vevey искать для нас помещение. Говорят, в нынешнем году такая масса иностранцев живет зиму в Vevey и в Montreux, что всё переполнено, и я боюсь, что нам будет там очень дурно.
До свидания, мой милый, несравненный друг. Пишу Вам мало потому, что рука моя всё плоха. Как холодно, так мне хуже. Будьте здоровы, дорогой мой. Пишите пожалуйста в Vevey, poste restante и не забудьте, милый друг, написать про мнение Анны Львовны, т. е. понравился ли ей мой Коля и вспоминает чи она его. Всем сердцем горячо Вас любящая
Н. ф.-Мекк.
34. Мекк - Чайковскому
Веве, Женевское озеро.
15 апреля 1882 г.
Дорогой мой, милый друг! Теперь пришли для меня такие плохие времена, что я могу Вам писать только самые коротенькие письма и то редко: рука моя всё не исправляется, я думаю, потому, что очень холодно, и я совершенно не могу долго писать, - рука совсем немеет.
Я решила отсюда ехать в Москву, потому что мне всё присылают сведения об имениях и мне очень хочется купить одно из них - маленькое, но с хорошею усадьбою, около Москвы, близ Подольска; так я еду в Москву, чтобы решить это дело. За него теперь очень энергично принялась моя Саша и зовет меня убедительно приехать в Москву, и я предполагаю выехать отсюда 20-го этого месяца, остановиться дня на два в Мюнхене, потом дня на три в Вене, оттуда в Петербург дня на четыре, а затем в Москву 4 или 5 мая, и если Вы, дорогой мой, захотите меня очень утешить, то напишите мне к этому времени в Москву по следующему адресу: в Малый Кисельный переулок, дом фон-Мекк, в квартиру г-на Фроловского, на мое имя.
У нас очень холодно, всего семь градусов тепла, и при этом дожди и бури, так что я без сожаления оставлю Швейцарию, хотя, обыкновенно, очень люблю ее. Мы почти каждый день ездим в Clarens, и я всегда смотрю на Pension Richelieu и думаю о Вас, мой дорогой друг.
На днях я получила в четыре руки симфонию “Johanna d'Arc” Moszkowskiego. Знаете Вы этого пианиста и композитора, Петр Ильич? Мне он очень нравится; из его симфонии до сих пор я знала только “Kronungsmarsch”, очень красивый и торжественный; самой симфонии я еще не пробовала. Здесь бывают симфонические концерты в Montreux, в новом Casino, или, как на нем значится, Cursaal. Внутри его устроен очень миленький театрик, и по четвергам и субботам даются концерты оркестровые, и солисты играют. В прошлую субботу должны были играть виолончельную сонату Рубинштейна. Мы нечаянно приехали в Casino Montreux, узнали о концерте и взяли билет на ложу, но надо было долго ждать, и мы уехали. Концерты бывают в три часа дня.
Как жаль, дорогой мой, что Вас нет в Clarens, когда мы в Vevey. Сегодня я послала Влад[ислава] Альб[ертовича] в Женеву кончить дела с моим банкиром. У нас тут помещение маленькое, всего семь комнат, но хорошо тем, что оно rez-de-chaussee [на первом этаже] с выходом прямо на террасу, на сторону озера.
До свидания, милый, дорогой друг мой. Надеюсь найти от Вас весточку в Москве. Будьте здоровы и не забывайте безгранично Вас любящую
Н. ф.-Мекк.
Р. S. Пахульский кончил свою сцену из “Спартака”. Мне правятся многие там мотивы, но я все твержу ему, что лучше бы он занимался побольше теоpиею музыки.
35. Мекк - Чайковскому
Веве, Женевское озеро.
16 апреля 1882 г.
Милый, несравненный друг! Вообразите, что Ваше письмо от 3 апреля из Москвы я получила только вчера вечером, т. е. 15 апреля. Это потому, что оно побывало в Ruschiano и оттуда уже дошло до меня. Я вчера утром послала Вам письмо и вечером получила Ваше, в котором нашла полный ответ на вопрос, который я Вам сделала в письме в Каменку по поводу мнения Анны Львовны насчет моего Коли. Очень, очень благодарю Вас,
дорогой мой друг, за сообщение мне такого приятного отзыва со стороны милой Анны Львовны по поводу моей мечты. Коля был бы в упоении радости узнать такой ответ, но я не сообщу вполне того, что сказала Анна Львовна, - пусть лучше старается заслуживать это, пусть это будет целью достижения. В какой бы он пришел восторг, если бы узнал, что Анна Львовна собирается в Петербург, но Вы совершенно верно напомнили мне о его занятиях, дорогой Друг мой; главное, что у него теперь экзамены идут, и я боюсь чем-нибудь отвлечь его от усердного занятия. Он, бедный, сегодня, в день своего рождения, сдает историю римского права, и я ужасно боюсь за его экзамены, потому что очень трудны. Поэтому я не буду торопиться сообщать ему о приезде Анны Львовны в Петербург. Я прошу Вас, дорогой мой, написать мне скорее, если возможно, в Вену, poste restante, но нет, - в Вену нельзя успеть, то не откажите, дорогой мой, написать мне в Петербург на имя Коли, на Пантелеймоновскую, дом № 11, кв. 16: первое - когда Анна Львовна будет в Петербурге, второе - какой адрес графини Литке, и третье - возвратится ли Анна Львовна к 1 июня в Каменку, так как тогда мои мальчики, оба или, быть может, Коля один (так как Саше надо спешить к морским купаньям), приедут в Каменку. Какое удовольствие мне доставляют все эти мечты. Пошли господь осуществление их к счастью и благополучию этих детей.Во вторник, т. е. двадцатого, я предполагаю выехать отсюда и ехать по тому маршруту, который послала Вам вчера, милый друг мой.
До свидания, пожалуйста напишите мне в Петербург. Отдохнули ли Вы, дорогой мой, от московской суеты? Теперь мне также предстоит суета и, конечно, много неприятного, - это уже принадлежность Москвы. Всем сердцем горячо Вас любящая
Н. ф.-Мекк.
36. Чайковский - Мекк
Москва,
1882 г. апреля 16 - 26. Москва - Каменка.
16 апреля.
Дорогой, бесценный, милый друг! Я совсем стосковался по Вас. Вот уже три недели, что я в Москве, а ведь ни единого прямого от Вас известия не имею с самого выезда из Флоренции. Конечно, всё это по моей вине; я убежден, что в Каменке меня ждет весточка от Вас, но скоро ли я попаду в Каменку? Работы у меня набралось непомерно много. И трио (которое однажды я прослушал в исполнении Танеева, Гржимали и Фитценхагена) я исправляю основательным образом, и увертюру свою корректирую разом в трех видах (партитура и переложение для четырех и двух рук), а главное, опять поневоле приходится возиться с Бортнянским. Дело в том, что хотя я еще в октябре совершенно отказался от первых, самых мучительных корректур, но всё-таки издание это лежит на моей ответственности, и последнюю корректуру, приходится делать самому, причем я натыкаюсь на мириады всякого рода погрешностей, а так как за пять месяцев моего отсутствия из Москвы набралось огромное множество еще не просмотренных мной номеров, то никак не успею с ними справиться, а между тем, не хочется ехать в Каменку, не освободившись вполне от этой заботы. Всё несчастие в том, что во всей Москве не найдется ни одного корректора, на которого можно было бы положиться с уверенностью. Те, на кого я возложил труд первых корректур, далеко не оправдали моего доверия. Вероятно, однако же, что дней через пять усиленной работы я справлюсь с Бортнянским и уеду в Каменку, где меня ждут с большим нетерпением. Где Вы, дорогая моя? Из письма Модеста знаю только, что Вы уехали в Швейцарию, а куда - мне неизвестно. Пишу Вам и решительно не знаю, куда пошлю письмо, но писать к Вам так для меня привычно и необходимо, что всё-таки пишу. Ах, друг мой, если бы Вы знали, как мне тяжко здесь оставаться, как меня тяготит эта московская жизнь и как я жажду свободы и тишины деревенской жизни!
От братьев не имею давно никаких известий и начинаю беспокоиться о Модесте, который в последнее время всё хворал во Флоренции. Телеграфировал ему третьего дня и до сих пор не имею ответа.
17 апреля.
Я прихожу к заключению, что как ни любишь свое отечество, как ни соболезнуешь ему, но есть такие причины, которые многомесячные пребывания на чужбине заставляют считать счастием. Достаточно будет Вам рассказать два происшедшие со мной случая, чтобы показать, до чего жизнь в нашей дорогой России невыносима. Случай первый - следующий. Давался тут концерт из сочинений Глинки в манеже, и сбор предназначался на увеличение капитала для построения ему памятника. Я туда отправился и, прослушав первую часть, направился к выходу, чтобы уйти, но около самого выхода остановился и обернулся, чтобы посмотреть на общий вид манежа. В ту же минуту какой-то распорядитель подошел ко мне и спросил мой билет “Да ведь я ухожу и билет мой уже бросил”.
– “Пожалуйте билет или потрудитесь заплатить”. Я попробовал еще протестовать, как вдруг полицейский подошел ко мне и громким голосом крикнул: “Извольте подчиниться требованиям распорядителя и не заводить скандалов”. Я опять начал было протестовать, но полицейский и распорядитель закричали на меня грозными начальственными голосами, как будто я в самом деле имел вид жулика, пробравшегося на даровщинку. Что оставалось делать! Я заплатил и ушел, крайне раздраженный и обиженный этой сценой.