Переполох в Бате

Он охотно согласился, так как полностью разделял ее желание вырваться из тесных рамок города и понимал, что поездки в ландо Фанни со степенным кучером на козлах могли наскучить энергичной девушке. Киркби полагал, что езда в фаэтоне предоставит обеим дамам невинное и вполне безопасное развлечение. Все это он думал лишь до тех пор, как увидел фаэтон. Серена забыла упомянуть, что ее фаэтон был «высоким», а потому, когда майор увидел хрупкий кузов, висящий над передней осью, так что дно его находилось на высоте не меньше пяти футов над землей, он в отчаянии воскликнул:

— Серена! Не хотите же вы разъезжать вот в этом?

— Ясное дело, собираюсь, и буду! Но, Боже мой, как хочется мне, чтобы у меня были те лошади, с которыми я бывало раскатывала! Они были подобраны в масть, Гектор, и как же гордо выступали мои серые красавцы.

— Серена! Дорогая моя! Прошу вас, не делайте этого! Я знаю, что вы отлично правите, но более опасный экипаж просто трудно себе представить.

— Действительно, но я же отлично правлю.

— Даже самые смирные лошади, бывает, опрокидывают подобные фаэтоны.

— Ясное дело, конечно, опрокидывают! — согласилась она с лукавой улыбкой. — Именно то, что ими так трудно править, и добавляет остроту прогулке!

— Да, но… Любовь моя, вы одна можете судить о том, что для вас подходит, а что нет; но ездить в таком ужасном экипаже!.. Дорогая моя, неужели вы не боитесь?

— Ни капельки, я очень смелая женщина!

— Нет, не надо шутить так! Возможно, в Гайд-парке, хотя я думаю, и там тоже… Но в Бате… Вы же просто не подумали! Да ведь весь город начнет говорить о вас.

Серена удивленно посмотрела на него.

— Вот как? Да, вполне возможно! Никогда не знаешь, что может вызвать разговоры. Но не может быть, чтобы вы… Неужели вы хотите, чтобы я, леди Серена Мэйри Карлоу, обращала внимание на то, что люди могут сказать обо мне?

Гектор замолчал, испуганный мыслью, что он действительно так думал. После короткой паузы она вкрадчиво сказала:

— Не желаете ли поехать со мной и убедиться, что мне действительно можно доверять и что я действительно не опрокину его? Пожалуй, можно будет попробовать этих рабочих лошадок. Судя по их виду, кажется, у них не будет ни малейшего желания сбросить меня.

— Вы будете представлять забавное зрелище для Бата и без этого! — ответил он униженным тоном и ушел, оставив ее.

Хорошо, что Киркби поступил именно так, ибо искры гнева сверкнули в карих глазах. Забота майора о ее безопасности ущемляла независимый характер девушки. Критиковать ее было дерзостью с его стороны, и выносить его замечания она была готова не больше, чем нравоучения кузена Хартли. Майора крайне рассердили ее слова о том, что, какие бы убеждения ни управляли жизнью дам его круга, она была дочерью самого Спенборо, а потому совершенно безразлично, что могут подумать о ней подобные особы.

Этот высокий фаэтон был сделан для нее по заказу отца: неодобрение, высказанное по отношению к экипажу, означало и неодобрение его поступков. «Что бы ни случилось в жизни, моя девочка, — говаривал ей покойный граф, — не будь трусихой».

Так как майор предпочел удалиться, гнев Серены излился на Фанни.

— Это неслыханно! — восклицала она, расхаживая по гостиной в амазонке мужского покроя. — Да чтобы я обращала внимание на предрассудки жалкой кучки батских завсегдатаев и старых дев! Если он думает, что я изменюсь, когда мы поженимся, так чем скорее он узнает, что я не собираюсь этого делать, тем лучше для него! Хорошенькое дело — майор Киркби говорил дочери Карлоу, что она ведет себя неподобающим образом!

— Серена, дорогая, не может быть, чтобы он это сказал, — мягко запротестовала Фанни.

— Но он же это имел в виду! Значит, по его мнению, репутация моя настолько неустойчива, что ее может опорочить поездка в спортивном экипаже?

— Ты же знаешь, что это не так. Не сердись на меня, Серена, но не только кучка батских завсегдатаев и старых дев могут подумать, что ты ведешь себя слишком легкомысленно. — Пылающие гневом глаза обратились к Фанни, и та торопливо добавила: — Да, да, это все чепуха, конечно же! Тебе до этого и дела нет, но я убеждена, что ни один мужчина не может позволить, чтобы о его жене так думали.

— То, что позволял отец, не должно обижать Гектора. Его вид… Тон, которым он сказал мне последние слова… Это просто невозможно!.. Честное слово, мне на редкость не везет с женихами: сначала Ротерхэм…

— Серена! — вскричала Фанни, сильно покраснев. — Как ты можешь сравнивать майора Киркби и Ротерхэма?

— Ну, по крайней мере, Ротерхэм никогда не читал мне нотаций о светских приличиях! — капризно ответила Серена. — Он точно так же не обращает ни малейшего внимания на все условности.

— И это не делает ему чести! Я знаю, ты не всегда думаешь то, что говоришь, когда у тебя плохое настроение, но сравнивать их — нет, это просто возмутительно! Один из них так высокомерен, с резким характером, тиранскими замашками, и манеры у него до того грубые, что почти неприлично; а другой так добр, заботлив, опекает тебя, так сильно тебя любит… О Серена, прости меня, но я просто поражена тем, что ты только что сказала.

— Могу себе представить! Действительно, их просто нельзя сравнивать. Ты прекрасно знаешь, что я думаю про Ротерхэма. Но позволь мне всем отдавать должное и, если ты позволишь, наделить его хотя бы одним достоинством. Я согласна, что тебе это достоинством не кажется. Но не будем спорить об этом. Мой скандальный экипаж ждет меня, и, чтобы нам не поссориться как следует, я лучше оставлю тебя, моя дорогая!

Серена отправилась прочь, дрожа от негодования — обстоятельство, заставившее ее грума, наделенного привилегией говорить в ее присутствии, сказать, что, может, оно и к лучшему, что миледи будет управлять сейчас не своей знаменитой серой парой.

— Фоббинг, придержи язык! — сердито скомандовала девушка.

Обычно гнев ее быстро проходил, и девушка редко долго оставалась в плохом настроении, поэтому к тому времени, когда характер нанятых лошадей стал ей ясен, обида ее почти прошла. Раскаяние быстро сменило ярость, и правота слов Фанни дошла наконец до нее. Она снова увидела лицо майора, обиженное и смертельно униженное, припомнила, как давно он был влюблен в нее, и, не сознавая, что говорит вслух, воскликнула:

— О, я самое противное существо на всем белом свете!

— Ну, я бы это не сказал, миледи, — ответил удивленный грум, — я этого не говорил, да и говорить не буду…

— Так ты все еще ругаешься? — прервала его Серена. — Если тебе эти клячи кажутся резвыми скакунами, так я о них иного мнения.

— Нет, миледи, для вас не было бы никакой разницы, будь они хоть призовыми победителями, — заметил Фоббинг сурово.

— Нет, для меня-то как раз и была бы разница, — вздохнула она. — Интересно, кому-то теперь достались мои серые?