Перерожденный грех

Кон кинул бутылки на массивный обеденный стол и ринулся к ней.

— Что ты творишь?

— Оставь меня в покое.

Проигнорировав ее протест, он схватил ее за руку и потребовал.

— Прекрати немедленно, Син. Где нож? — Когда она не удостоила его ответа, он рявкнул: — Где этот гребаный нож?

— Нет никакого ножа! — Крикнула она вырываясь из его хватки. Рана увеличилась еще на дюйм и продолжала увеличиваться, словно что-то изнутри ее раздирало. Вот черт.

Прежде, чем она успела остановить его, он стремительно провел языком вдоль раны, и она тут же закрылась.

— Ты идиот? — Воскликнула Син, вскакивая на ноги, наблюдая, как на ее руке образуется новая рана, за пару секунд разрастаясь от небольшого надреза до приличной пару дюймовой раны.

— Что ты творишь? — Кон снова ринулся к ней, но она отступила уклонившись, словно исполняя импровизированный танец.

— Я же сказала. Оставь меня в покое.

Ее правда. Просто отступи. Вкус ее крови все еще оставался на его языке, усиливая каждое из его чувств, в том числе и гнев, и вряд ли ее порадует, если он набросится на нее. Ее упертая задница стала бы еще более непреклонной.

— Тогда ответь мне, что происходит?

Какое-то время она просто смотрела, а затем произнесла:

— Так я ощущаю вину.

— Ты что?

— Таким образом из меня выходит чувство вины — Она опустила взгляд. — Я старалась научиться не ощущать этого. Вины, горя, сожалений. Но им все равно требуется выход. Вот они и выходят через боль.

У Кона перехватило дыхание. Он и прежде слыхал о том, что не проявленные эмоции могут проявляться на физическом плане.

И если происходило именно это, как же велико было, ощущаемое ею чувство вины. Кровь струилась по ее руке, капая на пол, и она казалась не замечала этого.

Когда он потянулся к ней, она отстранилась от него.

Уставший от ее упрямства и в конец, расстроенный он резко перехватил ее и прижал к подушкам на кушетке, затем перехватил ее руку и снова запечатал рану языком.

— Прекрати! — Она извивалась и отбрыкивалась, пытаясь нанести удар в самое уязвимое место, но он оказался готов к этому, придавив ее ноги собственным весом.

— Черт побери, Син, ты должна ощущать.

— Нет не должна. — Она резко мотнула головой, пытаясь укусить его за руку, но он переместил ее, и она просто щелкнула зубами.

Ярость переполняла его. Он просто не мог — не осудить ее за работу. Он и сам не был ангелом. Но она обманывала себя, и всех жертв эпидемии, которая разразилась по ее милости.

— Таким образом — ты больше ничего не должна всем тем, кто умер в результате эпидемии?

— Ничего? — переспросила она. — Да я истекаю из-за них кровью.

— Серьезно? — Он посмотрел на ее руку, рана на которой снова открылась. — Ты полагаешь, что у тебя достаточно крови, чтобы покрыть все смерти варгов, соприкоснувшихся с инфекцией? Как насчет того растерзанного ребенка?

— Заткнись, — гаркнула она.

Кон снова запечатал рану языком, и Син снова взбрыкнула, но он не сдвинулся с места.

— Ты будешь ощущать, Син. Я тебе это обещаю.

— Да пошел ты.

— Почувствуй, — его голос прозвучал более резко и грубо, чем того требовалось. — Вспомни всех, кто умер.

— Нет.

Рана на руке снова открылась. Он запечатал ее.

— Я не позволю тебе истекать кровью. Почувствуй.

— Да, кто ты такой чтобы говорить о чувствах, — возмутилась она. — Сильно ты переживаешь, когда обманываешь своих друзей людей?

— Мы не об этом говорим, Син.

— Ты хочешь, чтобы я была настолько несчастна? — кричала она. — Ты так сильно меня ненавидишь?

— Нет! — Гаркнул он. — Я о тебе же забочусь. — Он замер, не в состоянии поверить, что только что это произнес.

Син моргнула. Ее глаза, обрамленные густыми ресницами выражали неприкрытое удивление. Затем она ударила его свободной рукой, с такой силой, что он клацнул зубами.

— Ты, ублюдок. Лживый ублюдок. Я знаю, что ты очень обязан Призраку, но я не настолько глупа, чтобы повестись на эти романтические бредни.

— Иисусе. Я не говорил, что люблю тебя, или чего-то в этом роде. — Ох, дьявол нет. Никогда. — Но я не испытываю к тебе ненависти. — И когда он это произнес, он уже не был в этом так уверен.

— Что так?

— Ты явилась причиной эпидемии, но ты не желала этого.

Тело под ним немного расслабилось.

— Тогда зачем тебе нужно, чтобы я ощущала вину?

— Потому, что это не просто чувство вины, запертое в тебе — там заперто все. Ты должна освободить себя и учиться доверять собственным чувствам.

Ее рана снова открылась.

— Нет. — Но в ее голосе отчетливо звучали интонации сожаления.

Прижав ее еще крепче всем весом, он провел языком по ее ране

— Отпусти это, Син. Почувствуй.

— Я… когда я думаю о том ребенке и обо всем, что я натворила… — Ее тело сотрясала дрожь, и из глаз хлынули слезы.

Ее расстроенный вид зацепил его за живое, он дал слабинку, и она опрокинула его, в результате чего он очутился сидя на заднице на полу. Со всей присущей ей скоростью она метнулась к лестнице.

Вскочив на ноги Кон перехватил ее и развернул к себе лицом.

— Не глупи, Син. Это всего лишь чувства. — Он прижал ее руку к груди, где отчаянно колотилось ее сердце. Как и его. — Позволь себе чувствовать что-то к кому-то еще.

— Я ненавижу тебя, — её голос был так тих, что он едва разобрал слова.

— Хоть что-то, — произнес он мягко.

Ее глаза неожиданно наполнились слезами.

— Кон… — она судорожно сглатывала снова и снова.

— Позволь этому произойти.

— Я… боюсь.

Следуя импульсу, он обнял ее

— Позволь этому произойти.

Она дрожала так долго, что это стало невыносимо. А затем она вскрикнула. Это был крик испуганного затравленного зверя, так что у него замерло сердце.

— Как же это больно, — стонала она, — о, Боже.

Рыдания все нарастали, и он был вынужден признать, что доволен произошедшим, и все же Кон был готов на что угодно, чтобы успокоить ее.

Возможно он совершил огромную ошибку, он уже был готов отпустить и просить у нее прощения, но когда она начала отстраняться, Кон обнял ее крепче. Син сопротивлялась все сильнее, но ему было физически необходимо подчинить ее себе.