Пересадка органов (Биомедицинские и биофилософские проблемы)
Шрифт:
Соответствующее разрешение на изъятие органов для пересадки можно получить от родственников и близких B-DD, N-H-BD. В этом случае решение об использовании органов умершего опирается на презумпцию согласия. Если человек в явной форме не возражал против посмертного изъятия его органов и если, далее, таких возражений не высказывают его родственники и близкие, то эти условия принимаются в качестве основания для того, чтобы считать человека и его родственников согласными на мультиорганное донорство. Опыт показывает, в странах, где принята презумпция согласия, получение донорских органов облегчено по сравнению со странами, опирающимся на презумпцию несогласия [Хлыстова З.С. Закономерности превращений тканей в условиях их трансплантации // Бюлл. экспер. биол.– 1994.– № 4.– C. 341-349]. Недостаток системы, базирующейся на презумпции согласия, заключается в том, что люди, неосведомленные о существовании такой нормы, автоматически попадают в разряд согласных. Чтобы избежать этого, в некоторых странах отказ выступать в качестве донора фиксируется в особом документе – «карточке не донора», которую человек должен постоянно иметь при себе .
В связи с такой ситуацией возникает неопределенность такого характера. Поскольку законодательство не обязывает медиков устанавливать контакт с
Во времена трансформаций взглядов людей и общества возникла опасная тенденция, отдающая приоритет "частному интересу и пользе" перед "универсальным благом", которые наполнены следующим конкретным содержанием: понятие "частный интерес" представляет заинтересованность реципиента и трансплантолога в получении донорского органа, а понятие "универсальное благо" – сохранение такого условия человеческих взаимоотношений, как «смерть служит продлению жизни». Насколько нравственен этот аргументационный стиль? Допускают два варианта или формы возможных изменений морали и этики: а) отрицание моральных норм; б) соглашательство с новыми приоритетами [Трансплантология в Кыргызстане: проблемы, трудности, перспективы // Сб.НИР под ред.И.А.Ашимова. – Бишкек, 2002. – 194 с.]. Если первое понятно, то второе нуждается в следующем пояснении: видоизменение морального сознания сопровождается с появлением новых аргументационных установок, изменения стиля аргументации. В частности, отсутствие факта несогласия («презумция несогласия») автоматически трактуется как полученное согласие на изъятие органа или тканей. Между тем, изъятие органов без получения согласия умершего человека, насильственно превращенного в B-DD, N-H-BD, есть нарушение основного принципа нравственных взаимоотношений между людьми. Получается, что при изъятии медики «крадут» органы и ткани у B-DD, N-H-BD. В силу менталитета наш народ просто ужаснеться узнав это явление. В указанном аспекте, принцип презумпции согласия, отраженный в Законах о трансплантации, в том числе и в Законе Кыргызской Республики "О трансплантации…» и есть проявление «частного интереса», но завуалированная благим намерением сделать доброе в отношении другого субъекта.
На фоне сказанного выше, примечательно то, что христианская и мусульманская мораль считает совершенно недопустимым нарушение свободы человека: "Добровольное прижизненное согласие донора является условием правомерности и нравственной приемлемости изъятие органа или ткани. В случае, если волеизъявление потенциального донора неизвестно врачам, они должны выяснить волю умирающего или умершего человека, обратившись при необходимости к его родственникам». Следует сделать такое допущение, что, даже не думая о смысле смерти, отгоняя саму мысль о нем, родственники и близкие умершего действуют в условиях выбора так, как если бы они учитывали в своих действиях этот тщательно гонимый Смысл. В трансплантационной службе, именно от коллективного и индивидуального осмысления смысла смерти (не только своего, но и родных, близких и вообще человека) зависит, в конечном счете, стратегия поведения человека в пользу того, чтобы пожертвовать органами умершего в благородных целях спасения жизни другому человеку [Пашковский Э.В., Цыбуляк Г.Н. Смерть мозга: современное состояние проблемы //Вестник хирургии. – 1998. – №5. – С.152-156]. Приведем некоторые цифры. Согласно данным ВОЗ, в мире проводится ежегодно около 70 тыс. пересадок цельных органов и миллионы пересадок тканей. Между тем спрос на донорские органы и ткани значительно превышает предложение. По некоторым оценкам, лишь 20-30% очередников доживают до операции по пересадке органа. Вопрос же добровольного согласия на изъятие органов B-DD, N-H-BD родных и близких для спасения обреченных больных пока не решается [Петровский Б.В., Белорусов О.С. Проблемы трансплантации почки // Хирургия.– 1990.– №5.– С.3-7]. Вот в этом заключается трагизм современной социокультурной ситуации.
Для успешного проведения трансплантации трупного органа необходимо сохранить трансплантат с минимальной потерей его биологических свойств, т.е. как можно быстрее. Это означает, что имеется необходимость разработки правового предписания о согласии донора, несмотря на то, что, с точки зрения охраны личных прав, необходимо признать за донором право на части его собственного тела. По этому вопросу при трансплантациях органов ex mortuo часто возникают большие противоречия между правом и медициной. Решение вопроса о согласии донора при изъятии трансплантата ex mortuo усложняется, кроме того, и тем, что после смерти индивидуума права на охрану его личности переходят к родственникам умершего [Вавилов П.А. Принципы отбора и оценки донора для трансплантации сердца. – М., Медицина, 1990. – 102 с.]. Право должно урегулировать вопрос о том, какие правомочия принадлежат родственникам умершего в принятии решения об изъятии донорского органа (ов). Необходимо учитывать также и то, что в случае смерти мозга часто берут для последующих пересадок не один внутренний орган, а несколько. Более того в самое последнее время может возникнуть лавинообразный бум пересадок конечностей, поэтому можно себе представить состояние близких людей, получающих для погребения своего родственника без рук и ног.
В результате опросов, проведенных в США и Канаде, было установлено, что количество реально имеющихся донорских органов составляет лишь небольшой процент от требуемого, хотя результаты многочисленных статистических анализов говорят о том, что более 60% опрошенных не против изъятия у них органов
после смерти для пересадки нуждающимся реципиентам. На деле однако менее половины из них готовы подтвердить это решение документально [Вавилов П.А. Принципы отбора и оценки донора для трансплантации сердца. – М., Медицина, 1990. – 102 с.]. К счастью большинство опрошенных родственников соглашаются на изъятие органов после констатации смерти своего близкого от смерти мозга, поэтому не менее 60-85% потенциальных доноров, погибших от смерти мозга (B-DD), используются для получения трансплантатов.Изъятие трансплантата ex mortuo – это единственная возможность получить непарные органы, так как изъятие такого органа у живого человека неизбежно приведет к смерти донора. А если к этому добавить связанный с операцией риск, угрожающий живущему донору в результате удаления из организма важного органа, даже парного, то становится ясно, что современная трансплантационная медицина реально работает на трупном материале B-DD. В США после многолетней работы ученых, врачей, юристов, представителей церкви и законодателей в 1980 году был предложен и ратифицирован закон, получивший название «Единый закон об определении смерти» (ЕЗОС). В нем говорится о том, что человек, который находится в состоянии необратимой остановки функций кровообращения и дыхания или необратимого прекращения всех функций головного мозга, включая его стволовую часть, является мертвым (B-DD) [Fragoineni L.S., Kaye M.P. The Registry of the International Society for Heart Transplantations: fifth official Report-1988 // J. Heart Transplant. – 1988. – V.7. – N4.– Р.249-253].
Помимо установления важной связи смерти мозга с прекращением жизни и принятия этого акта обществом, ЕЗОС сформулировал единое юридическое понимание смерти мозга, что очень существенно в плане защиты медиков, семей доноров и больных, а также прогресса трансплантологии в целом. Важен тот факт, что ЕЗОС запрещает врачам принимать участие одновременно в двух процессах – установления смерти и получения органа, у одного и того же больного. Подобные, юридически подтвержденные законы о смерти мозга при установлении факта смерти приняты во многих государствах [Ghosli S., Bethiine D.W., Knecshaw J., Latimcr K.I. Management of donors for heart and heart-lung transplantation // Anaesthesia. – 1990. – V.45. – N1. – Р.672-675]. Введение в широкую клиническую практику пересадки органов и тканей, организация в ряде стран «банков тканей» и межнациональных трансплант-систем вызвали необходимость правового регулирования всей проблемы пересадки тканей и органов в сложном комплексе решения юридических вопросов гражданского, правового, уголовно-правового, религиозного, а также экономического характера [Kato T., Nery J.R., Morcos J.J. et al. Successful living related liver transplantation in an adult with fulminant hepatic failure // Transplantation. – 1997. – V. 64. – N7. – P. 415-417].
Из истории трансплантологии известно, что уже в 60-е годы XX века в определении понятия «смерть» и его понимании общественностью произошли важные изменения. Именно в эти годы большинство ученых пришли к выводу, что слово «смерть», в его индивидуальном и общественном значении, применимо к необратимой «смерти мозга», независимо от состояния других тканей и органов. После долгих споров врачи и ученые согласились, что при «смерти мозга» человека можно считать умершим, даже если его сердце еще бьется, а дыхание поддерживается искусственно [Mangino M.J., Kosieradzki M., Gilligan B. The effects of donor brain death on renal function and arachidonic acid metabolism in a large animal model of hypothermic preservation injury //Transplantation. – 2003. – V.75. – N10. – P.1640-1647]. В этом аспекте, с констатацией момента наступления смерти тесно связан вопрос о целесообразности продолжения или прекращения реанимационных мероприятий. Являясь по своей сути медицинской, эта проблема порождает ряд вопросов юридико-правового, этико-деонтологического, религиозно-философского характера [Ашимов И.А., Ашимов Ж.И. Религиозная мораль и вопросы органного донорства в трансплантологии // V – International Conference Of Young Medical Scientists. – Baku.-2005.-P.115-117]. В частности, целесообразно ли, используя новейшие реаниматологические методики, поддержи¬вать «жизнь» организма при отсутствии функции мозга? Считать ли человека со «смертью мозга» юридически неправомерным существом? Каковы сущностные противоречия в определениях «смерть» / «смерть мозга»? Какова суть нравственных издержек приравнивания «смерти мозга» – «смерть человека».
В «Энциклике» папы Римского (Пий XII, Ватикан,1958) «Продление жизни» подчеркивается, что установление факта смерти не входит в ком¬петенцию церкви, а является обязанностью врача: «Именно врач дол¬жен ясно и определенно констатировать «смерть» и «момент наступ¬ления смерти» больного, который умирает, находясь в бессознатель¬ном состоянии». В этом документе также подчеркивается, что в процессе развития болезни наступает такой период, когда состояние больного становится безнадежным, и не следует мешать естественному ходу событий путем применения экстраординарных лечебных мер [Angelescu M., Kraus T., Wiesel M. Assessment of renal graft function by perioperative monitoring of cortical microcirculation in kidney transplantation //Transplantation. – 2003. – V.75. – N8. – P.1190-1196]. Но, с другой стороны, с медицинской профессиональной точки зрения – это можно расценивать как попустительства смерти (?!).
Как уже подчеркивалось выше, до настоящего времени, победа К.Барнарда (1968) омрачена тем, что появились обвинения против него по поводу якобы поспешности «забора» сердца у умирающей женщины на основе традиционных критериев смерти. Как ответ на усиливающееся давление со стороны медицин¬ской общественности специальный комитет Гарвардской медицинской шко¬лы (США) создал основы для определения «смерти мозга». Не секрет, что, так называемые «народные» сомнения вызывают непрекращающейся споры вокруг критериев определения «смерти мозга». Они «дополняются – уточняются», «унифицируются – индивидуализируются» [Berardinelli L., Beretta C., Raiteri M. Early and long-term results using older kidneys from cadaver or living donors //Clin. Transpl. – 2001. – V.6. – N4. – P.157-166]. Между тем, признание эквивалентности диагнозов «смерть мозга» и «смерть всего организма», как целого, является, без сомнения чрезвычайным, событием не только в истории современной медицины, но и общече¬ловеческой этики, философии, религии. Критерии же «смерти мозга» постоянно со¬вершенствуется и это создает в глазах общественности видимость возможного субъективизма в оценке их диагностической ценности. Надо указать и на опасения о возможном злоупотреблении со стороны трансплантологов, страх перед возможностью преждевременного изъятия органов в целях транс¬плантации.