Пересмешник, или Славенские сказки

Как скоро появился «волшебник» в доме Бейгама, то приказал тотчас призвать его из дворца и пришедшему говорил следующее:

–  Боги к вам милостивы, и вы хотя и негодовали на их определение, но они совершили все в вашу пользу; почему узнаете, что судьбы их неисповедимы.

Из чаши сей (которую он держал в руках и показывал Бейгаму), наполненной горестию и ядом, завтра при восхождении солнечном вкусите вы сладость, которую боги по особливой своей благосклонности изливают народу; она дана мне из рук великого Чернобога, и я ныне послан от него избавителем, и во мне увидите вы неизъясненное ваше благополучие.

Поди к Алиму,- продолжал он,- и уведомив его обо всем, вели сделать приказ, чтоб завтра поутру съезжалися ко двору все господа обоего пола в светлых и торжественных одеждах; также чтоб и простой народ, оным следуя, собирался к княжескому двору; чтоб жрецы отворили все храмы и готовы были приносить благодарственные и великие милостивым к вам богам жертвы; чтоб воинство, собравшись, ожидало повеления к радостным восклицаниям; а меня оставь до утра в уединении и не дерзай войти ко мне, а больше всего усумниться в моих повелениях, если не хочешь быть подвержен жестокому гневу богов.

И так расстался он с Бейгамом, который, весьма усумнясь, следовал к государю. Но сердце его трепетало от некоторой совсем невоображаемой им радости.

Пришед к Алиму, объяснил он ему все. Государь, услышав сие, как будто бы от крепкого сна возбудился; ибо человек, провождая плачевный век, и из отчаяния надежду извлекает; или, может быть, произволение богов действовало в то время страдающим его сердцем. В одну минуту приказал он везде разгласить повеление волшебниково и быть всем завтра ко двору в торжественных одеждах.

По получении сего приказа народ весьма усумнился и не знал, как растолковать такой поступок своего государя; всякий с нетерпением ожидал утра, или, лучше, не известной и не ожидаемой никем такой судьбины, которой в естестве никогда сбыться не случалось.

Многие граждане и может быть весь город препроводили ночь без сна: различные воображения не давали им успокоить своих мыслей. Наконец настал неизвестной судьбины день; все княжеские покои и весь его двор наполнилися народом; всякий стоял, имея смущенные мысли, и ожидал неизвестного. Потом вышел в собрание и Алим, как было приказано от волшебника, в светлой одежде и со всеми знаками, приличными государю.

Когда случится человеку увидеть какое-нибудь чрезъестественное действие и быть самому оного свидетелем, то в самую ту минуту овладеет им великое изумление, нередко выходит он из своего понятия и бывает в таком заблуждении, что сам себя не чувствует и готов верить, что все невозможное статься может в природе. Сие приключение учинилось с млаконским народом.

Как скоро Алим появился в собрании, тогда отворились в зале те двери, которые были к стороне Асклиадиной спальни; из оных вышел волшебник, держащий большую золотую чашу в руках, и, пришед пред трон, поставил ее на приготовленный нарочно к тому столик. Потом, поднявши руки к небу, начал делать весьма чудные телодвижения.

Предстоящие чувствовали, что трещали в нем тогда кости, и кровь пришла в необыкновенное движение, лицество в скором времени побагровело, глаза закатились под лоб; а изо рта начала бить клубом пена, которая падала в поставленную им чашу и делалась весьма поспешно Стиксовою черною водою, кипела наподобие ключа и производила в сосуде весьма сильный шум.

Находясь несколько минут в таком неистовстве, пришел он, как казалось, в свое понятие, прикрыл чашу зодиаком, который на нем вместо перевязи находился, отчего тотчас унялось в ней клокотание, и, став порядочно пред Алимом, говорил ему следующее с важным и весьма бодрым видом:

–  Произволение всесильных богов открывается тебе, Алим, и твоему народу моими устами. Я выбран, по особливой от оных благодати, воли их истолкователем и должен окончать в сию минуту неутолимую печаль в тебе и во всех твоих подданных. Асклиада мертва, но за чрезмерную твою добродетель и за ее непорочность милосердые боги даруют ей живот, а вместо нее посылают во ад Бламинину душу, которая повиновалась воли Аскалоновой и впустила его в спальню к своей государыне. Он убийца Асклиадин! Только, не учинив ему нималого вреда, сошли с сего острова и снабди всем нужным, ибо наказание его состоит в воле богов, которое ни мне, ни вам открыто не будет.

Окончав сии слова, поднял он чашу и, пригласив с собою Бейгама, пошел в Асклиадины покои, где принудил Бламину пить из принесенного им сосуда, которая как скоро вкусила, то начала ужасно стенати. Всякое мучение приключилось ей в одну минуту и с превеликою скорбию испустила свою душу.

Потом волшебник, став на колена пред домашними идолами, читал совсем неизвестные Бейгаму и всем предстоящим тут молитвы; наконец, подошед к телу Асклиадину, опрокинул на оное чашу.

Вдруг Асклиада объята была вся густым дымом, так что образа ее увидеть никоим образом было невозможно. Невоображаемым благоуханием исполнилась вся комната и казалась светлее несколько обыкновенного.

В скором времени исчез густой дым, и Асклиада, как будто после крепкого сна, открыла глаза свои и начала чувствовать.

Бейгам не мог воздержать себя от радости, бросился пред нею на колена и начал было изъявлять ей свое восхищение, но волшебник удержал его и также всех прислужниц, которые в радости кричали: "Государыня наша!"- ибо необыкновенное восхищение препятствовало им изъяснить порядочно свои мысли.

Он приближился к Асклиаде и весьма со смиренным видом объяснял ей все происшедшее в их государстве, для того что известие сие непременно ей потребно было; также и Бейгам, со своей стороны, получив к тому позволение от волшебника, не упустил изъявить ей все надобное при сем случае.

Когда волшебник объявлял пред Алимом произволение богов, тогда Аскалон находился тут же. Услышав обличение себе, пришел в неистовое помешательство разума; образ его переменился и походил больше на мучающуюся фурию.

Алим, имея от природы добродетельное сердце и видя его в превеликом волнении, приказал тихим образом своим телохранителям охранять его здравие; а сам, сколько сил его было, старался извинить его у народа, который тогда находился в превеликой ярости на Аскалона. Всякий, смотря на него, скрежетал зубами и готов был забыть волю богов и положить его мертвого пред собою; одним словом, никто не соглашался в сие время последовать Алимовой добродетели и против воли его желали отмщать его обиду; однако просьба и увещания государевы сильнее были их стремления, и народ поневоле должен был усмириться. Алим много раз подходил к Аскалону и начинал с ним разговаривать, но тот, будучи в превеликом развращении, не отвечал ему ни слова и стоял наподобие безгласного дерева.

В сие время вывел волшебник Асклиаду, совсем уже одетую в брачную одежду. Народ, увидев ее, возгласил весьма радостно, а Алим, увидев свою любовницу, окаменел; сердце его трепетало, и он не верил самой истине и думал, что глаза его обманулись.

Как только вознамерился он броситься пред нею на колена, то в самое это время упал Аскалон без чувства на землю, ибо он не мог снести присутствия Асклиады. Добродетельный государь, увидев сие, предпочел дружбу любови и бросился помогать бесчувственному Аскалону. Сей случай удивил его подданных, и все уверились тогда, что владетель их имеет в себе беспримерную добродетель, ибо благодарность в его сердце преодолела два непоколебимые действия, то есть неизъясненную любовь к Асклиаде и неограниченную ненависть к Аскалону за учиненное им неистовое и зверское смертоубийство.