Перевал

– Здесь бульдозеристы?

– Спят,- ответил Лютов.

– А старший...

– Я - старший.

– Начальник мостоотряда просил вас зайти,-сказал молодой голос, и фигура проследовала мимо.

Лютов вернулся от начальника мостоотряда поздно, быстро улегся, стараясь не побеспокоить товарищей, и, хлюпнув раз-другой носом-сапожком, скоро уснул. Разбудил его бас Бажана, беспрестанно твердившего:

– Хоть бы в бок толкнули! Хоть бы толкнули!

В комнате их оставалось трое - он, Бажан и Гурамишвили, сидевший на постели с ошалевшим видом. С улицы издалека доносился шум двигателей. Лютов глянул в окно и едва за голову не схватился: два бульдозера шли по крутому спуску к берегу реки, а у экскаватора словно ни в чем не бывало возился Бубенцов.

– Хохмачи!- взорвался Бажан.

– Нэт!
– с подчеркнутым акцентом сказал Отелло.
– Это мы - спящие царэвны!

Лютов посмотрел на часы - шесть, время подъема. Но сильнее боли от демонстративного выхода на работу Утробина и Тараторина было сознание бессилия и еще - напрасных заверений, которые Антон Семенович сделал вчера в разговоре с начальником мостоотряда.

А дело состояло вот в чем. Начальник просил спустить экскаватор к реке ниже намечавшегося строительства. Здесь на юго-восточных склонах гор лежало еще много снега, который едва начинал таять. Редколесье, мелкий кустарник слабо скрепляли слой почвы. Нарушение устоявшегося режима водосброса выше будущего моста грозило несчастьем: в течение нескольких лет по сорванному колонной покрову почвы талые воды могли бы пробить себе новое русло, потом образовать выше моста огромную заводь, а то и целый затон. Тогда каждую весну половодье подпирало бы и мост, и полотно железной дороги, и. чем бы дело кончилось, сказать трудно. "Добро бы еще одни бульдозеры прошли, - журился начальник мостоотряда.
– А тут салазки с тридцатитонной махиной. Вы такую траншею мне пробьете, что талые воды да паводок целый распадок вымоют. Берега здесь хрупкие - мерзлота, сами понимаете". "Не беспокойтесь, - заверил Лютов, - мы люди грамотные!" Вместе с начальником мостоотряда, дотошно изучившим здешние окрестности, они по крупномасштабной карте наметили удобный спуск по гребню увала, серпом подходившим к реке ниже будущей стройки. На другом берегу подъем и дальнейший путь колонны оказались достаточно удобными. И переход по льду в том месте выглядел, по словам начальника, достаточно безопасным. Сомнение вызвал лишь широкий мелководный кривун на отбойной стороне. "Впрочем, везде, где б вы ни вздумали переправляться, есть риск,- сказал начальник мостоотряда.- Однако здесь, по-моему, наименьший". "Спасибо, помогли нам,поблагодарил его Лютов". "О просьбе моей не забудьте!" - напомнил мостовик, прощаясь.

И вот - пожалуйста! Словно нарочно, назло, поперся Утробин к реке выше будущей стройплощадки! Спасибо, что хоть экскаватор самовольно не потащил. Быть бы скандалу.

– Ну, я ему устрою сладкую жизнь!
– разозлился Лютов.
– Собрались с бору по сосенке... Что вздумается, то творят!

– Не до полудня же дрыхнуть?
– взбрыкнул Бажан.

– О вас забочусь...
– начал было Лютов, да сдержался,

– Не всякая забота пользу приносит. Мы не маменькины сынки.

– Хлебнете, хлебнете еще горячего!
– прошипел Лютов.
– Можно было бы дали бы нам всего сутки на переход. А коли неделю отрядили - знали, что делают. Никто вас не жалел! Идемте завтракать.

В столовой Лютов подумал, что ругаться ему с Утробиным перед переправой не следует. Как ни хочется - а молчать очень не хотелось, - но придется. Высказаться по-деловому необходимо, сообщить о вчерашнем разговоре с мостовиком. Пусть и Утробин и остальные сами выводы делают. Одно - лекции по охране природы слушать. Иное - эту самую природу охранять, понимать ее.

Так Лютов и поступил, когда они по серповидному увалу доставили экскаватор к переправе, а Утробин и Тараторин добрались туда по льду.

– Какого черта!
– с ходу закричал Утробин, спрыгнув с гусеницы на лед. Мы, понимаешь, на разведку ходим, дорогу выбираем, а они и не слушают нас!

– Без приказа в разведку не ходят, Утробин,- сдержанно начал Лютов и пересказал разговор с мостовиком.

– Бульдозеров да экскаваторов на воздушной подушке еще не выдумали, вступился за Утробина торопыга Тошка.

– Скоро люди над землей начнут порхать, святым духом питаться - пахать нельзя!

– распалялся Утробин. Гурамишвили отрезал:

– Это демагогия! В горах земля нежнее пуха! Что ты знаешь?

– Здесь не просто горы, а северные горы,- сказал Бажан.
– На севере почва образуется медленно, а эрозия почти мгновенная. Ты что, радио не слушаешь, газет не читаешь?

– Что вы взъелись?
– заступился за приятеля Тоша.
– Мы не гулять ходили, а на разведку.

– Не будем спорить, - вступился механик.
– Давайте о переправе. Пойдем, Утробин, посмотрим лед.

– Вот это правильно, - смирился Утробин.

Лютов понял, что рассчитал верно. Если опытный бульдозерист и начал с крика, то не злость это была, а естественная самооборона и самооправдание. Так думал Лютов и верил в это. Чтоб в его отсутствие горячие молодые головы не разругались, механик приказал Тоше взять пешню-коловорот.

"Зачем же тезку на съедение оставлять..."-улыбнулся про себя Лютов.

– А ты, Антон Семенович, предусмотрительный,- сказал Утробин.
– С умным человеком работать приятно.

Посмотрев в глаза бульдозериста, Лютов не приметил во взгляде ни издевки, ни иронии. Утробин вроде бы и не имел в виду, что командор нарочито быстро погасил распрю, готовую вспыхнуть между водителями.

Когда Тошка принес добротную пешню-коловорот, Утробин подчеркнуто придирчиво осмотрел ее, спросил: - Сам мастерил, Антон Семенович?

– Сам.

– Добрая вещь получилась!

– Торопился малость. Перед самым выходом закончил.

– Я ж в точку попал, когда говорил, что ты человек предусмотрительный.

Они сошли на лед, продолжая болтать о пешне. Снег на реке заметно осел и потемнел, стал ноздреватым. Кое-где торчали заструги, которые решили не ровнять: долго, хлопотно, а наметы невелики. Провертели пешней несколько дыр во льду, проверяя его толщину. У отбойного берега на галечном мелководье ледовый покров, как и предполагал начальник мостоотряда, оказался небольшим, уже подмытым, да и прогретым солнцем в затишье.

Пешней трудился Тоша. Лунки вырезали метрах в тридцати друг от друга. Прошли почти весь полукилометровый плес. Переправляться к удобному месту выхода на берегу приходилось наискось реки. Тараторин давно уж сбросил телогрейку и шапку. Дело оставалось за красивым свитером крупной вязки да транзистором "Селга", с которым Тоша не расстался и теперь, хотя вряд ли слушал развеселую танцевальную музыку, что передавал "Маяк".

– Ты, Тоша, старайся, - усмехнулся Утробин.- И спасибо скажи механику - не оставил он тебя на том берегу на растерзание собратьям. А зубы у них острые.

И понял Лютов - догадался, додумался до всего Утробин, чего Антону Семеновичу хотелось скрыть.

"Ну так, может, оно и лучше, что додумался,- решил про себя Лютов. Впредь не станет своевольничать".

Потом их заняли большие настоящие заботы, и Антону Семеновичу не осталось времени возвращаться к этим мыслям.

Сам Лютов предполагал прицепить бульдозеры к саням экскаватора веером. Однако Утробин предложил другое - цуг. Он обосновал свое соображение тем, что, случись все-таки худшее, затрещит лед под грузом в тридцать тонн и все машины окажутся в непосредственной близости от "Ковровца", не смогут помочь друг другу. Если же прицепить их цугом, колонна вытянется метров на шестьдесят. При проходе в самом опасном месте, у берега, головной бульдозер уж выползет на сушу и при необходимости по очереди вытянет остальных. А уж все-то вытащат с мелководья и экскаватор, коли тот просядет в реку.

Понравилось Лютову и то, что свою машину Утробин поставил не головной, а "коренной", как он сказал, первой от саней.

– Удобно командовать,- объяснил Утробин.

Теперь, когда пришло время действовать, грузноватый Утробин как-то подтянулся, грубое лицо его сделалось решительным, и голос звенел.

– А ты где мыслишь быть?
– неожиданно обратился он к Лютову.

– Командуй...
– ответил Антон Семенович.

– Двух вожаков в стае не бывает.

– He бывает...