Переворот (сборник)

— Странные прозвища. Кто же был тузом?

— Ах, вот вы о чем, — сказала Антонина Васильевна и задумалась. — Действительно, каждый из них носил карточное название. Тузом был Сережа Ножкин. Гриша Яковлев — валет. Это ведь тройка? Яша Светлов должен бы называться семеркой, но его величали шестеркой. Я не знаю почему.

— Шестерка — это мальчик на побегушках, — пояснил Суриков. — Обслуга.

— Вот видите, я и не знала.

— А какой смысл вкладывается в прозвище «на троих»? Они пили?

— Не знаю, вполне возможно. Но здесь суть в другом. У них на всех была одна девушка. Рита Квочкина. Маргарита.

Суриков отметил новую фамилию.

— На всех одна девушка, — произнес он задумчиво. — Звучит двусмысленно. А как понять?

— Воспринимайте, как сказано, — Антонина Васильевна строго поджала губы. — Все именно так, как вы поняли.

— Скажите, Антонина Васильевна, не употребляли ли ребята наркотики?

— Нет, не слыхала. Это явление новомодное. Раньше о таком у нас речи не шло. Горбачевская «перестройка» влила в жизнь море гадости, а получается, во всем виновата школа.

— Разве я вас виню?

— Вы же пришли к нам, чтобы выяснить, откуда пьяные шалости ребят.

— Простите, Антонина Васильевна, к школе у нас претензий нет. И речь идет не о пьянстве. Ножкина и Яковлева нашли убитыми. При неясных обстоятельствах. Мы надеемся найти с вашей помощью тех, кто что-либо знает о ребятах.

— Убитыми?! — Антонина Васильевна произнесла это с нескрываемым ужасом. Лицо ее, только что отражавшее надменную властность, мгновенно изменилось. Суриков увидел перед собой немолодую, испуганную женщину.

— Кто это сделал? — спросила она, тяжело вздыхая. — Почему?

— На этот вопрос мы и стараемся найти ответ. Как вы понимаете, на месте преступления убийцы не оставляют визитных карточек.

— Да, я понимаю. Какой ужас! Чем же мы можем помочь вам?

— Вы все время говорили о троице. Я не думаю, что она распалась после того, как ребята окончили школу. Дайте характеристику всем этим людям. Ножкину, Яковлеву, Светлову. Маргарите Квочкиной…

Из школы Суриков вышел, уже имея некоторые впечатления о тех, кто его интересовал. В записной книжке появились еще три адреса, которые ему предстояло проверить. Первый — Молочный переулок, дом 5.

Убогое, разбитое временем и невниманием двухэтажное здание, как и многие другие сооружения в этом районе, несло на себе торжественную табличку: «ПАМЯТНИК АРХИТЕКТУРЫ». Так на груди отверженного и забытого всеми инвали-да-ветерана выглядит начищенная медаль «За отвагу», принесенная с войны вместо собственной ноги. За увядающими кустами сирени возвышалось крыльцо с пятью щербатыми ступенями. Обветшавшие двери, выкрашенные бурой казенной краской, вели на некогда кокетливую веранду. «Человек рожден для счастья, как птица для полета», — неожиданно пришла на ум Сурикову фраза, только что прочитанная на одном из школьных стендов. Для какого счастья рождены люди, живущие в таких домах, он не знал. А семья Ножкиных жила именно здесь.

На звонок дверь открыл старик в помятой застиранной пижаме и тапочках на босу ногу.

— Вы Ножкин? — спросил Суриков. — Григорий Яковлевич?

— Да, это я.

Густобровый, заросший неопрятной двухдневной щетиной, Ножкин взглянул на Сурикова поверх очков и спросил заинтересованно:

— Вы по поводу НЛО?

— По какому поводу? — спросил Суриков, ничего не поняв.

— НЛО, УФО, как угодно, — пояснил старик. — Неопознанные летающие предметы. — Он снял очки, сунул их в нагрудный карман пижамы. — Я писал в редакцию, что располагаю свидетельствами об инопланетянах…

— Нет, Григорий Яковлевич, — признался Суриков, — я, к сожалению, по сугубо земным делам.

— А-а, — блеск глаз старика померк. — Значит, не из редакции…

— Из милиции. Капитан Суриков.

Услышав это, старик выпрямился, обрел вид гордый и строгий.

— Я понимаю, товарищ Суриков, в этой борьбе теперь все преимущества будут на стороне мадам Пуговкиной. Коль скоро она написала заявление первой. Даже в условиях плюрализма вы станете защищать ее интересы…

Суриков не понял, о чем говорит Ножкин, но перебивать его не стал. Порой такие экспромты, возникающие по недоразумению, помогают лучше понять человека, разобраться в извилинах его характера и во взглядах.

— Но я не поступлюсь принципами. Этой суке Пуговкиной не будет позволено нарушать порядок…

— Зачем вы так? Насколько я понимаю, Пуговкина для вас не друг, но удобно ли называть ее так?

— Вы о суке? — спросил Ножкин и улыбнулся ехидно. — Так это не о хозяйке, а о ее собаке. — Он сострил и был доволен собой. — Есть постановление Моссовета, и мы, ветераны, требуем, чтобы хозяева собак выполняли его.

— Простите, Григорий Яковлевич, к жалобе гражданки Пуговкиной я отношения не имею…

— Вот как! — разочарованно воскликнул Ножкин. — Что же вас привело в мое жилище?!

Суриков достал фотографию и протянул хозяину квартиры.

— Вы знаете этого человека?

Ножкин взял снимок. Вынул из кармана очки, приладил их на носу и долго молча разглядывал фотографию. Наконец, признав изображенного фотографом человека, сказал:

— Это мой сын. Сережа. Сергей Григорьевич.

Потом снял очки, вернул снимок Сурикову.

— Он арестован?

Вопрос прозвучал скорее как утверждение.

— Почему вы так решили? — поинтересовался Суриков.

— Э, молодой человек, — сказал старик упавшим голосом. — Вы бы пожили с мое, чтобы понимать своих детей. В последнее время Сережа сильно меня беспокоил. Но не идти же в милицию на родного сына.

— Что именно вас беспокоило? — Суриков невольно понизил голос, следуя примеру старика.

— Будто вы сами не знаете. Он стал такой жестокий, злой. Я видел, как он часто возвращался домой под балдой…

— Выпивал?

— Нет, что-то иное. Для себя я даже боялся признаться, что именно. Но глаза у него не светились и язык кувыркался.

— Значит, вы замечали, что он кололся?

— Не совсем же я слепой. Как вы думаете? — спросил Ножкин, тяжело вздохнув. — Так что он натворил и куда ему носить передачи?

— Боюсь, Григорий Яковлевич, передачи не потребуются.

— Что так? — в голосе Ножкина вновь обозначилось раздражение, похожее на то, с которым говорил о соседской суке. — У него строгий режим?

— Когда вы в последний раз видели Сергея?

— Когда? — Ножкин задумался, вспоминая. — В минувший четверг. Сегодня ведь понедельник? За ним зашли Яша и Рита. Потом они уехали. Да, точно, в четверг. Уехали на Яшиной машине.