Переворот.ru

Громов ударом с двух рук вмял ей дельтовидные мышцы. Бил основанием кулака, бил со всей силы, рассчитывая парализовать ей руки. Потому что, если у девчонки, несмотря на болевой шок, и могло сохраниться желание замкнуть контакты «пояса шахида», то никакой возможности для этого у неё быть не должно.

Резкой подсечкой он подбросил девчонку в воздух, выкинул раскрытую ладонь; удар швырнул лёгкое тельце на подбежавшего Боцмана.

Боцман, присев, принял девчонку точно на плечо. Зафиксировал, крепко обхватив за талию и безжизненно болтающиеся ноги.

— В машину! — рявкнул Громов. — Только не тряси.

Боцман шустрой трусцой покосолапил к воротам. Девчонка, переброшенная через его плечо, безжизненно болтала головой и плетями тонких рук.

— Не щёлкай! В кандалы суку!! — скомандовал Громов оторопевшему Эдику.

Эдик сразу же ожил, рухнул на колено у нокаутированной женщины, завёл ей руки за спину и накинул на запястья дужки наручников.

«Пять секунд у меня есть», — решил Громов.

Рванул дверь в контейнер так, что ходуном заходило витринное стекло и с полочек посыпались пакеты. Ногой подбил прилавок и ворвался вовнутрь.

Полумрак в складской части контейнера кисло пах пряностями и мешковиной. Между стеллажами застыл, закрывая проход, один из братьев Ахундовых. Стоял ровно секунду. Получив пушечный удар под ребро, рухнул, устроив жуткий обвал. С полок потоком рухнули коробки, выплёскивая из себя все содержимое.

Громов разглядел фигуру второго брата, прилипшую к задней стене. Ахундов-второй, очевидно, только что успел выбросить в вентиляционное отверстие свёрток с выручкой. Судя по матово-белому лицу и вытаращенным глазам, очень жалел, что никаким чудом не сможет протиснуть следом за пачкой денег своё жабье пузатое тело.

Громов решил, что пробиваться через бакалейный завал к уцелевшему братцу, будет напрасной тратой времени и сил. Нагнулся, подхватил литровую банку растворимого кофе, хэкнув на выдохе, послал в цель.

Кромка толстого стеклянного донышка банки угодила точно между лопаток. Ахундов сипло крякнул, как раздавленная жаба, и гулко ударился головой о стенку. Ноги его сами собой подломились. Он осел на пол, безжизненно завалился на бок, судорожно дёрнулся и затих.

Громову до зуда в пальцах захотелось чиркнуть зажигалкой. Запалить наркотико-бакалейную лавочку вместе с хозяевами, что может быть разумнее?! Но он сдержался.

Шагнул к выходу, держа в поле зрения тела братьев. Оба признаков жизни пока не подавали. Громов быстрым нырком нагнулся, нашарил под тумбочкой у прилавка коробочку, размером не больше шоколадной конфеты. Сорвал вместе с крепившими её полосками скотча. Сунул в карман. «Жучок» лепили без санкции суда, найдут, по головке не погладят. К тому же, «жучок» Громов покупал на Горбушке за свои деньги. Именно для таких случаев, когда разрешения спрашивать бессмысленно и преступно глупо.

Он, пнув дверь, выпрыгнул наружу.

А там обстановка уже кардинально изменилась.

Рынок шумел растревоженным ульем. Гул голосов приливом катился к их ряду. А у контейнера уже стала собираться толпа возмущённых и просто любопытных граждан. Две бабы-дуры уже вопили наперебой: «Милиция, женщину убили!» и «Менты тут женщин бьют!» Пока ни до кого не дошло, что произошло. Но страсти уже накалились, как спираль у утюга, ещё чуть-чуть — и шваркнет короткое замыкание в мозгах.

— Что ты копаешься?! — рявкнул на Эдика Громов.

Эдик вскинул голову, выдавил мученическую улыбку.

— Гром, я тебе не Шварценеггер!

Для полной ясности он попытался оторвать женщину от земли. Не получилось.

— Волоком. Живо!

Громов подхватил женщину под руку, дождался пока Эдик не сделает то же и, кивком дав команду, рванул вверх. Они, сопя от натуги, потащили безжизненно тяжёлое тело к воротам. Ноги женщины скребли по земле.

Толпа человек в двадцать-тридцать потянулась за ними, как жидкость за поршнем. Не прилипая вплотную, но и не отставая ни на шаг.

— Милиция мы, что не ясно?!! — бросил в толпу Эдик.

Не подействовало. Люди пёрли за зрелищем, как за бесплатной жратвой. Словно загипнотизированные.

На пятачке у ворот произошло то, чего больше всего боялся Громов. Сарафанное рыночное радио уже донесло кому надо тревожную весть, и этот кто-то принял решение и отдал команду, как ток пробежавшую по хитросплетению проводков. Цепь замкнулась, и рынок взорвался.

Из контейнерных шпалер, прорываясь сквозь наэлектризованную слухом толпу, выскочили плотные стаи, целеустремлённых и ярящихся крепких молодых людей. Подбадривая друг друга рыком и вскриками, они прямиком бросились к запасным воротам.

Громов и Эдик уже успели дотащить свою ношу до ларька с шаурмой. Оставался последний рывок. Метра три — и спасительная калитка.

— Все, Эдька, дальше сам!

Громов освободился от груза. Шагнул навстречу зевакам, сопровождавших их от самого места захвата.

— Так, граждане, что кому не ясно?! — Он выставил на всеобщее обозрение красную корочку удостоверения. — Уголовный розыск. Задержан опасный преступник.

— А бить зачем?! — выкрикнул истеричный голос из задних рядов.

— Тебя били?! Вот и заткнись, урод!

Громов шагнул на толпу. Толпа отступила, сделалась плотнее и намертво закупорила дорожку, ведущую к калитке. Чего, собственно, и добивался Громов.

Подлетевшая стая «народных дружинников» врезалась в пробку, но глубоко проникнуть не смогла.

Громов через головы успел мельком разглядеть морды тех, кто протискивался сквозь толпу. Драка предстояла зверская.

— Что стоите, гаси его! — уже бросил клич все тот же мерзкий голос.

Толпа заколыхалась, расталкиваемая рвущимися в драку «дружинниками». К удивлению Громова первым толпа выплюнула мента. Без фуражки, зато в полной форме и даже в бронежилете с автоматом. Прапор был мордаст, краснорож и дико зол. Он без предисловий сразу же попытался вцепиться в Громова.

Громов кошачьим прыжком разорвал дистанцию.

— Полегче, прапор! Я из угро.

— А мне …ать, откуда ты! — взревел прапор. — Это моя «земля», ясно?! Я тут хозяин, понял, козёл?!

— Сам ты козёл на подсосе! — процедил Громов.

Прапор, безусловно, давно и сытно кормился с руки негласных хозяев рынка, и сейчас прибежал впереди «дружинников» отрабатывать хозяйский харч. Правда, само собой, встала прапору поперёк горла. Он захрипел, перекошенная рожа налилась дурной кровью, и со всей своей дурной силой он рванулся в атаку.