Перейти грань

– Ну что ж, начнем все с начала, – вздохнул Браун. – Может быть, я даже займусь этим сам.

– Да? – удивился Кроуфорд. – Вы работаете по дереву? Кстати, у меня есть знакомый столяр, его зовут Каз, неплохой парень. И мог бы сделать эту работу за те же деньги.

Браун ничего не ответил.

Долвин забрал счета с собой, поэтому Браун не имел представления, где он брал свой материал, и поехал наугад к Сирзу, рядом с Гарден-Стейт-Паркуэй. Почти час он приценивался к столярному инструменту, но купил только комплект книжек по столярному делу. Перед самым ленчем грузовик «Федерал экспресс» доставил часть заказанного радиоэлектронного оборудования и приборов. Вся вторая половина дня ушла у него на их инвентаризацию и подготовку места для хранения. Отсеков, где он собирался разместить основные приборы, больше не существовало.

В какой-то момент он почувствовал, что его охватывает дикая ярость. Она навалилась с такой силой, что ему стало страшно показаться людям на глаза. Он забился внутрь судна и сидел там без движения, потея в замкнутом пространстве и стараясь взять себя в руки. Но злость не проходила и, казалось, могла разорвать его на куски вместе с выдержкой, интеллектом и всем остальным. Обхватив себя за плечи руками, он сидел на последней ступеньке сходного трапа, закрыв глаза, и дрожал, пытаясь справиться с собой. Проглотить эту ярость с потрохами.

По дороге домой в тот вечер его опять охватило беспокойство по поводу денег. Тех восьмидесяти тысяч, что гарантировал ему Торн, могло не хватить для покрытия расходов на плавание, а ужиматься он не хотел.

Дома он разогрел обед для себя и Энн, но почему-то не смог заставить себя рассказать ей о случае с Долвином. Впрочем, он знал почему: случай этот вызвал бы у нее лишь возмущение и непонимание. А ему хотелось ее сочувствия, и он ничего не сказал ей.

Энн покупала книги и готовила перечни. В книжных магазинах и лавках, морских музеях и библиотеках она раздобывала отчеты, метеосводки и журналы об одиночных плаваниях. Дома она без конца просматривала всё то, что необходимо было иметь на «Ноне». На работе она теребила старика Мегауана, пытаясь склонить его и журнал «Андервэй» к подготовке серии статей о плавании Оуэна. Она решила для себя, что из этого должна выйти книга, которую они напишут вместе. Кабинет, оборудованный для нее, превратился теперь в штаб по подготовке к путешествию.

После обеда Брауны еще какое-то время оставались за столом. Энн потягивала «бордо». От ее взгляда не укрылось, что Оуэн в ярости.

– Может быть, тебе следовало остаться с «Ноной» на ночь? – спросила она.

– Сегодня мне нужна ты, а не «Нона». – Он вовсе не был настроен на шутливый лад.

– Ты, наверное, забыл, Оуэн. У Мэгги сегодня вечеринка на всю ночь. Мы не сомкнем глаз среди всей этой пятнадцатилетней публики.

Он пожал плечами.

– Я советую тебе не высовываться, – предупредила она. – И надеюсь, что все обойдется.

– На этот раз, – сказал ей Оуэн, – нам придется потерпеть друг друга.

Из кухни было слышно, как Мэгги говорила по телефону. В голосе у нее звучало нетерпеливое оживление. После стольких дней в интернате ее приводила в восторг возможность собрать дома собственную компанию. Тем более что ее школьные друзья жили далеко и наведывались нечасто.

– Она сказала то же самое Элисон Моран, – говорила в трубку Мэгги, – И еще и повторила! Эта девица кругом в проигрыше. Ну совершенно продулась! Полная невезуха!

Энн предостерегающе вскинула брови, и они отправились наверх.

В спальне он скинул туфли и, устроившись поверх покрывал, попытался заставить себя прочесть инструкции, прибывшие вместе с его новой аппаратурой спутниковой навигации. Энн включила телевизор. Из Центра Линкольна по специальной программе транслировали «Реквием» Верди. Она улеглась поперек кровати, положив подбородок на руки. Стакан с вином она пристроила рядом на полу. Через некоторое время музыка стала вызывать у нее беспокойство. Увидев, что Оуэн не обращает на телевизор никакого внимания, она встала и выключила его. Но звуки музыки доносились откуда-то еще.

Энн встала, вышла в холл и прислушалась. Музыка звучала в мансарде, где Мэгги и четверо ее дружков, расположившись на матрацах вокруг старенького телевизора, покатывались со смеху. Мэгги, взяв на себя роль домашнего комика, проходилась по адресу певцов и музыкантов, чьи отталкивающие физиономии непрерывно демонстрировал экран.

– Вы только взгляните на них! – Ехидство просто распирало Мэгги. – Они же совершенно никчемные людишки! Они собираются каждую неделю, чтобы повеселить своей музыкой только себя. Они карикатурны. Они абсурдны. Они самые настоящие неудачники. Поглядите, у них кругом невезуха!

Такая характеристика выступающих настолько смешила дружков Мэгги, что они напоминали какой-то гогочущий клубок едва оперившихся бесенят. Не желая портить им веселье, Энн тихо сошла по ступенькам и уже снизу крикнула им:

– Убавьте, пожалуйста, звук, дети.

Ее вмешательство тут же вызвало гробовую тишину, отозвавшуюся эхом по всему дому.

Сев в кровати, Оуэн отложил в сторону инструкции и смотрел, как она вошла и допивала вино.

– Что случилось? – спросил он.

– Ничего не случилось. Дети веселятся.

Она села на кровать и уставилась в пол.

– Мэгги где-то подцепила это слово «невезуха», – проговорила она.

– Да, я уже слышал, как она щеголяла им по телефону.

– Мне это совсем не нравится.

– Это же всего-навсего слово, черт возьми, – сказал Браун. – Они не вкладывают в него никакого смысла.

– Оно вульгарное и отвратительное, – возмутилась она. – Из-за него она кажется непроходимо глупой. Мне придется поговорить с ней.

– Уж очень ты разошлась, тебе не кажется?

– Мне в самом деле не нравится это слово.

Оуэн беззвучно рассмеялся.

Она бросила на него колючий взгляд.

– Что с тобой?

– Ничего. – И добавил: – Я знаю, почему ты не любишь его.

– Правда? Почему?

– Давай оставим это… – он подложил в изголовье подушку и улегся на кровати.

– Я хочу сказать, что мне непонятно, где она нахваталась подобных словечек.

– Они носятся в воздухе, – сказал Оуэн, – в наше время.

– Чтобы дети отличались такой изощренностью, это так омерзительно.

Браун приподнялся на локте. – Разве это так уж плохо, если они понимают разницу между победителями и проигравшими?

– Я не хотела сказать, что они не должны понимать этого.

– А я не думаю, будто детям надо внушать, что в победе есть что-то предосудительное с точки зрения нравственности. Или, напротив, что в поражении есть что-то благородное.

– Оуэн, ты не слушаешь меня.

– Почему же? Слушаю и думаю над тем, что скрывается за твоими словами.

– Что за чепуха! – неожиданно вырвалось у нее. Алкоголь опять затуманил ей голову.