Перейти море

– Прощай, – сказала она, закрывая за ним дверь.

Потом она, совсем разбитая, вернулась на кухню и долго плакала. Вскоре слезы прошли, но осталось опустошение. С щемящим сердцем Виктория Ивановна долго смотрела на стул, на котором недавно сидел тот, кто любил ее всю жизнь, был ее мужем и вот теперь ушел навсегда.

2

До автобуса на Днепропетровск оставалось еще полтора часа, и Максим решил зайти в маленькую церковь, находившуюся в ста метрах от автовокзала.

В церквушке оказалось мало людей, и Максим был этому рад. Он забился в угол и почти час простоял, неотрывно глядя на икону Христа. Он не знал структуры богослужения и церковно-славянского языка, и потому из возгласов священника и пения хора не понял ничего. Но в этом и не было необходимости. Целый час, не разжимая губ и не чувствуя усталости, Максим беззвучно просил у Бога прощения за то, что так бездарно растратил подаренную ему жизнь…

Потом был автобус. В Днепропетровск Максим добрался без приключений – пассажиры хоть и косились на неопрятного старика с угрюмым лицом, однако не выгнали.

Вечерний Днепропетровск встретил Максима огромным автовокзалом, и толпами людей, которые спешили туда и сюда. Выйдя из автобуса, Максим смешался с одним из потоков пассажиров, вместе с этим потоком вышел на какую-то улицу, затем подошел к бордюру и уселся на него. Бордюр был теплым, хорошо прогретым последними лучами ласкового осеннего солнца.

Идти было некуда, да и незачем – впервые в жизни Максим очутился в ситуации, когда у него совершенно не было причины делать что-либо. Раньше у него всегда была какая-то цель. В ранней юности он хотел научиться хорошо драться, добиться любви Вики Родионовой. Ради этих простых мечтаний он делал то и это… Позже он хотел заработать на квартиру – это тоже подталкивало его к определенным действиям. В тюрьме у него тоже была цель – выйти живым из этого кошмара и умереть на свободе. Потом ему хотелось попрощаться с Викой. Потом – доехать до Днепропетровска…

И вот – он был в Днепропетровске, в городе, который сам себе выбрал как место, где будет умирать. Но перед смертью предстояло прожить еще какое-то время, и Максим не знал, что же ему делать дальше. Будь он поздоровее, то занялся бы поисками работы. Днепропетровск – огромный город, и здесь могла бы найтись работенка даже для вчерашнего зека, но он не мог пройти больше ста метров, чтобы не остановиться и не отдохнуть – какой же он работник? Лечиться в его положении тоже было делом бессмысленным – его об этом честно предупредил врач в тюрьме.

Единственное интересное событие, которое наблюдалось в ближайшей перспективе, именовалось смертью. В тюрьме ему попадались верующие люди, которые говорили, что к смерти нужно готовиться, но Максим тогда не хотел их слушать. Как оказалось – зря, послушать надо было! Теперь он совершенно не представлял, как это делать – готовиться к смерти…

Сидение на бордюре очень скоро наскучило Максиму, и он, сжевав подаренную Викторией колбасу, принялся бродить по окрестностям в поисках пунктов приема макулатуры и бутылок. Еще на зоне ему рассказывали, что в Днепропетровске эти полезнейшие места располагаются как раз невдалеке от вокзалов. Еда вскоре должна была закончиться, и нужно было знать, где взять денег на другую.

Начинало темнеть. Максим побродил по закрытому рынку, прошелся мимо огромных, сверкающих стеклом и металлом магазинов – таких он не видел в Шахтерском. Присмотрелся к мусорным бакам – теперь они должны были стать для него одними из главнейших мест добычи еды, одежды и обуви. Подойдя к одному из баков, он, брезгливо морщась, взял палку и принялся рыться в куче банановых шкурок, консервных банок и полиэтиленовых пакетиков. Он стремился не отыскать еду – ее пока что было полно в сумке. Максиму хотелось найти как можно больше ценников – он хотел знать, что и сколько стоит. Он совсем недавно вышел их тюрьмы, где просидел больше десятилетия, за это время изменились не только цены, изменилась и денежная единица – купонокарбованец был давно забыт, на его место пришла гривна, и Максим стремился понять, что можно купить на одну гривну, на пять гривен, на десять…

Удовлетворив свое любопытство, Максим двинулся дальше, и скоро очутился у огромного железнодорожного вокзала. Бездомных здесь было много. Бродяги обоих полов и всех возрастов – от самых юных до глубоких стариков – сидели на бордюрах, жались к стенам и маленьких киосков, лежали под худосочными елочками.

«Где-то здесь должны быть эти собачьи пункты!» – решил Максим.

И верно – зайдя в одну из подворотен, он обнаружил небольшую очередь из бездомных. Каждый из его собратьев стоял, держа небольшую вязанку темно-коричневого картона, и Максим понял, что это пункт приема макулатуры. Он покрутился рядом, посмотрел, какова цена за сданный килограмм и сколько в среднем уносит каждый нищий после обмена макулатуры на деньги. Выручка бездомных оказалась мизерной, но он и не ожидал ничего другого.

Он прошел в другую подворотню и там обнаружил пункт приема стеклотары. Здесь нищих оказалось чуть больше, но и они получили на руки сущие гроши…

«М-м-да! Пожалуй, я перед смертью не потолстею!» – подумал Максим.

В то же время он был доволен – вечер получился плодотворным. Он получил важные знания о мире бездомных, мире, в котором ему предстояло доживать свою неудавшуюся жизнь.

Стемнело, и Максим вернулся на привокзальную площадь. Она была хорошо освещена, и Максим подумал, что даже в полночь здесь не бывает по-настоящему темно. С бездомными он решил пока не знакомиться – мало ли, как здесь принимают новичков, да и делиться продуктами не хотелось. Он подобрал на тротуаре еще дымящийся окурок, докурил его и устроился под свободной елочкой. Думал поспать, но сон не шел. Лежа на боку с открытыми глазами, Максим наблюдал ночную жизнь привокзальных бродяг.

Нищие сидели поодиночке или маленькими группками по два-три человека. Они почти не разговаривали друг с другом, что не удивило Максима – о чем же говорить, если жизнь такая?

Прошло несколько минут, и Максим увидел, как один из бомжей выудил из грязной сумки горсть монет, встал и пошел к киоску. Он протянул мелочь в окошко и получил оттуда пластиковый стакан. Опрокинув содержимое стакана в рот, нищий двинулся назад к своему месту.

«А вот и выпивка», – подумал Максим, и тут же решил, что выпить не помешает и ему – смысла воздерживаться от алкоголя он не видел. Он покопался в кармане – там лежали две купюры по одной гривне.

Максим подошел к киоску.

– Почем сто грамм? – спросил он.

– По гривне, – ответил из киоска женский голос.

– Водка?

Из киоска донесся смех.

– Ты чего, новенький? Какая водка? Водка в супермаркете. Здесь – самогон!

Максим пожал плечами.

– Самогон так самогон. Давай «соточку»!

Самогон оказался очень крепким и дурной очистки. Такую гадость требовалось немедленно заесть. Максим прислонился к стене киоска, быстро отправил в рот большой шмат хлеба, тут же откусил кусок сливочного масла… Через минуту полегчало, и Максим вернулся на свое место.

Самогон слегка ударил в голову, но принес не ощущение радости, а дополнительную тяжесть и отупение. После выпитого Максим не меньше получаса сидел без движения и без каких-либо мыслей. Потом, от нечего делать, он решил вспомнить песни, которые слышал и любил раньше.

– Там, за деревней Марьино, где я с тобой гулял, как зарево, как марево сияет краснотал, – тихонько замурлыкал он себе под нос.

Он вспомнил около десятка старых песен, некоторые спел дважды и трижды, но через час это наскучило ему. Опять плотно поел. Конечно, он не был голоден, и еду можно было растянуть еще на день, но к чему экономить? Затем он достал из кармана последнюю гривну, повертел ее на ладони, рассматривая портрет Владимира Великого. На гривну можно было купить половину булки хлеба, но опять-таки – ради чего экономить? Экономят те, кто думает, что впереди жизнь, а у него впереди маячила лишь смерть. Быть может, самогон способен сделать ее ожидание не таким тоскливым?