Перейти море

В старом доме были телевизор и магнитофон. Телевизор почему-то не работал, а вот магнитофон исправно крутил старые кассеты, хрипло извергая из себя мелодии прошлых лет. Лёка перетащила магнитофон к себе в комнатушку и ставила любимые кассеты отца, а также те, которые когда-то любила сама. Чаще всего она по сотне раз за день прокручивала одну и ту же композицию. Музыка не прогоняла тоску, но все-таки как-то дурманила сознание, и Лёке становилось легче. Совсем чуть-чуть, но – легче.

Человеческий мозг вряд ли способен долго оставаться один на один с совершенно неразрешимой проблемой, во всяком случае, мозгу Лёки постоянная тоска сулила скорую гибель. Лёка вплотную подошла к грани, перейдя которую человек может существовать только в психиатрической лечебнице. Спасая себя, ее разум придумал для себя выход.

В какой-то момент ей вспомнилась одна газетная статья. В ней автор утверждал, что во время смерти, в тот момент, когда душа покидает тело, человек видит прекрасный, солнечный луг, и его на этом лугу встречают родные, которые умерли раньше него. Лёка не могла вспомнить подробностей, более того, возможно, все это она не читала, а просто выдумала, но она ухватилась за этот луг, как утопающий хватается за спасательный круг.

С этих пор она начала ждать этого луга, жаждать этого луга, алкать этого луга! Она была уверена – когда-нибудь она умрет, и этот луг будет. И на нем она встретит Даничку. Уже подросшего, хотя – все-таки маленького. Она часто видела эту встречу: она идет по лугу, ноги по щиколодку утопают в траве, а ее сын – пятилетний или, может, семилетний, бежит к ней. Они встречаются, она плачет от счастья, ласкает его и говорит только одно: «Прости, прости, прости!».

Да, конечно, потом будет ад. Лёка ни на минуту не сомневалась в том, что именно ад она заслужила, и именно туда будет отправлена после смерти. И в то же время, она была уверена – луг будет, и Всемогущий, Милосердный Бог подарит ей возможность попросить прощения у сына.

Кроме ожидания этой встречи, этого луга, в жизни Лёки не было ничего. Ранее порывистая, требовательная, не способная чего-то ждать долго, теперь она терпеливо-терпеливо сидела часами на диване и смотрела вдаль. Перед ее глазами была серая стена, но это было не важно – Лёка была уверена в том, что когда-то стена исчезнет, появится долгожданный луг, и потому она смотрела, смотрела, смотрела, не желая пропустить даже минутку.

Ожидая смерти, Лёка, тем не менее, больше не пыталась убить себя сама – слишком мучительна была предыдущая попытка. Но она не сомневалась в том, что человек, который не хочет жить, и так не проживет долго. Она больше не смотрелась в зеркало, и потому не понимала, насколько права. Если бы она смогла посмотреть на себя со стороны, то увидела бы худую, изможденную женщину с больными глазами. Седые пряди были не очень видны в ее светлых волосах, но после попытки суицида она стала заметно клонить шею вправо. В те редкие минуты, когда ей все-таки приходилось выходить на улицу и ее видели редкие прохожие, вид ее бывал настолько странным, что ни один незнакомый человек никогда не решался заговорить с ней.

К счастью, выходить из дома ей было почти незачем. На улице находились колодец, сарай с углем и туалет. Больше вне дома Лёку ничего не интересовало.

Мама Лёки была запаслива и экономна. Она получала пенсии больше, чем могла потратить, и на излишки денег пополняла запасы продовольствия. Поэтому Лёка в наследство получила не только старый дом, но и несколько мешков сахару, муки и разных круп, больше десятка пачек соли, несколько банок с топленым жиром. К тому же, в просторном погребе годами сберегались консервированные огурцы и варенье. Все это было более или менее пригодно в пищу. Правда – одну из круп основательно попортил жучок, а другая горчила, но готовить кашу из всего этого было, в общем-то, можно. Каша никогда не получалась вкусной, но Лёке было все равно.

Соседи не тревожили ее. Городок Шахтерский процветал во времена СССР, но в 90-е закрылась одна из шахт, и в городе поубавилось работы. С тех пор в Шахтерском было много брошенных домов. Старики постепенно умирали, трудоспособная молодежь уезжала в поисках лучшей доли. Дома с заколоченными окнами, прогнившие, повалившиеся заборы, разросшиеся на всю улицу деревья – все это было привычно в этом городе, медленно умирающем после закрытия шахты-кормилицы.

На улице Лёки тоже пустовали несколько домов, и два из них – как раз рядом с ее домом. Дальше соседями были старенькие, общительные пенсионеры, доживающие свой век. Они знали Лёку с детства, считали ее отличной девочкой и поначалу были рады ее возвращению – все-таки живая душа рядом! Но эта новая Лёка при редких встречах отвечала односложно, а могла и не ответить вовсе. Соседи удивлялись, шептались между собой, но вскоре оставили ее в покое. Кому приятно откровенное равнодушие? К тому же, в глазах Лёки читалось такое огромное, такое щемящее горе, что даже самые болтливые пенсионеры немели рядом с ней.

Впрочем, не все живые существа были столь понятливы – вскоре после переселения Лёки в отчий дом ко двору приблудились две собаки. Сначала Лёка пыталась их гнать, но они не уходили, и Лёка быстро смирилась с их существованием. Одну из них – небольшую вертлявую дворняжку – она назвала Кнопкой. Кнопка любила рыть ямы и за короткое время перерыла весь двор. Другая псина была побольше и обладала способностью непрестанно лаять много часов подряд. Заткнуть ее было невозможно. Лёка назвала гавкучую псину Мерзостью. Собака против такой неблагозвучной клички не возражала.

В общем – псины прижились. Лёка иногда кормила их остатками своей каши, но чаще – забывала. Кнопка и Мерзость не обижались и на это – они харчевались на кладбище. Вскоре обе псины привели щенков. Лёка не помогала им выхаживать потомство, но все щенки выжили, быстро подросли, и спустя пол года во дворе у Лёки образовалась целая псарня. Псарня часто поднимала шум и истошный лай, но Лёке было все равно – в облюбованной ею комнате без окон этот лай был почти не слышен.

Прошла осень, потом зима. Старый мелкий уголь, оставшийся после смерти матери, позволил Лёке топить в доме. Впрочем, особо высокой температуру она не делала. Её вполне устраивало сидеть и смотреть вдаль, укутавшись в старенькое мамино пальто и обувшись в древние валенки, оставшиеся еще от бабушки.

Лекарства, с помощью которых она годами поддерживала в порядке свои больные почки, Лёка пить перестала, и это вскоре дало о себе знать. К середине зимы у нее начались хронические боли. Чаще всего боль была не сильной, и Лёка не обращала на нее внимания, но иногда происходили острые приступы, при которых Лёка часами корчилась и стонала. Приступы становились все чаще, и с этим надо было что-то делать. Лёка хорошо разбиралась в своей болезни и знала, что эти приступы могут не нести с собой скорой смерти, а вот непрекращающиеся, невыносимые страдания – да.

Нужны были лекарства.

Лёка собрала в доме весь алюминий – ложки, вилки, кастрюли, и отнесла в пункт приема металлолома. На полученные деньги она купила лекарства, но через месяц эти лекарства должны были закончиться, а алюминия в доме больше не было.

Хочешь не хочешь, а Лёке нужно было найти какую-то работу.

На последние гроши Лёка купила себе местную газетенку «Маяк». Объявлений о работе там было мало, но они были. Кое-что Лёке совсем не подходило – к примеру, она избегала людей и не могла работать продавцом в магазине, но одно из объявлений привлекло ее внимание.

В частный дом требовался садовник. Лёка вспомнила о своем дипломе биолога. Она была физиологом человека, а не ботаником, но кое-что из жизни растений припомнить могла.

Лёка решила обратиться именно по этому объявлению.

Было начало марта, когда Лёка подошла к особняку. Сразу было видно, что этот особняк построен на нескольких участках. По меркам Днепропетровска особняк был – так, ничего особенного; но для маленького Шахтерского – это был большой дом важных людей. Там не было кованых ворот и видеокамер, столь популярных в Днепропетровске, но кирпичный забор в два с половиной метра высотой говорил о том, что здесь живут солидные люди.

Лёка позвонила.

К ней вышла молодая невысокая полная женщина. Выслушав сбивчивые слова Лёки о работе и дипломе, она нетерпеливо махнула рукой.

– Диплом здесь не нужен, – сказала она резким, привычным к приказному тону голосом. – У нас тут небольшой парк. Японский! – с гордостью уточнила она. – Люди, которые все это нам посадили, оставили схему – где какое растение и как его надо поливать-удобрять. Каждое растение – индивидуально! Учти – все надо делать правильно, а то они дохнуть начнут, и я с тебя спрошу. Знаешь, сколько все это стоит?! В общем, твое дело – прийти два раза в день, выполнить все, что указано по списку, ну и там – грядку выкопать, дорожку подмести… Сделала – свободна, как ветер. Устраивает?

– Да, – прохрипела Лёка.

После попытки суицида ее обычный голос так и не восстановился, и Лёка теперь только хрипела.

– Тогда пойдем, – сказала хозяйка.

Они вошли во двор. Здесь действительно все было очень необычным – ни одно из растений Лёка никогда раньше не видела. Как будто кто-то попытался всунуть сюда часть другого мира! Если хозяева ставили себе целью удивить любого, кто заглянет в их сад, то им это удалось.

Хозяйка водила Лёку между диковинных кустов и деревьев, не скрывала своей гордости и совершенно не к месту называла Лёку «подругой».

– Это, подруга, называется гинкго двухлопастный, – говорила хозяйка, останавливаясь на мгновение у высокого дерева. – А это – ложная лиственница этого… как его… блин, никак запомнить не могу… Ага Кемпфера! Ложная лиственница Кемпфера, вот! Честно говоря, не понимаю, почему она – ложная, но стоит она, я скажу тебе… Зато смотри, смотри какая хвоя!

Лёка послушно трогала рукой мягкую хвою и неотрывно, с удивлением, смотрела на разговорчивую хозяйку. Из глаз Лёки даже ушло всегдашнее выражение отрешенности.

Хозяйка же не замечала этого изумленного внимания к своей персоне и продолжала расхваливать свой сад.

– Это, подруга, сакура. И вон там – тоже сакура. Какой же японский сад без сакуры, сама посуди, подруга? Цветет красиво – не зря японцы восхищаются! Вот только поесть плодов не получится. Я раньше как думала: вишня и вишня, японская только, сначала цветы, потом ягоды, ан – нет! Не поесть нам сакуры. Многие виды сакур декоративны и просто не дают плодов. Прикинь, лажа, да?! Эти – именно декоративные! Но – все равно красиво. А поесть и клубники можно. Нет, не думай – клубники у нас нет, мы такое не выращиваем, а покупаем. А это, подруга, сирень. Специальная, японская, конечно. Название только забыла. Японцы любят сирень. И мне нравится. И Константину Петровичу – это муж мой – нравится тоже. Во, гляди – это тоже сирень, только другая! Название этой сирени я помню – сирень пекинская.

Участок был не очень большой, но осматривали они его долго. Было видно, что хозяйка страшно гордится тем, что у нее на участке невиданный сад, а поговорить о нем ей не с кем. Видимо, знакомые не обладали запасом терпения и не были готовы говорить о японском саде часами, а Лёка, как потенциальная прислуга, идеально подходила для долгих бесед.

– А это рододендроны, – говорила хозяйка, указывая на крупные кусты. – Я люблю рододендроны, их тут море! В апреле они зацветут, и сама увидишь, как это красиво. Там будут белые цветки, вот там – желтые. А эти цветут оранжевым, и когда смотришь, то кажется, что это не куст, а такой огромный костер! Не вздумай загубить мне рододендроны, подруга! Я с тебя за это шкуру спущу! Мы за каждый кустик по 50 баксов заплатили! А чтобы кусты не загубить, тебе просто нужно делать все так, как в схеме написано! Понятно?

– Понятно, – прохрипела Лёка.

– Ну, значит, все порешали, – заявила хозяйка. – В дом тебе заходить не надо – я туда никого не пускаю, ни кухарки, ни уборщицы не держу – все по дому делаю сама. Только для сада человека нанимаю. Тяпка, лейка, лопата – все в сарае. Собаки, как ты видишь, у нас нет, да нам и не нужна собака – в наш двор и так никто не полезет, если только не совсем псих, конечно… А растениям собака может и навредить! Дочке моей 7 лет, и она строго настрого приучена кусты не ломать, так что с этой стороны проблем не будет. Тем более что она, в основном, у бабушки живет. Так что́, все решено, как я понимаю? В общем, завтра приходи и приступай! Оплата – в конце месяца. Есть что-то непонятное? Какие-то вопросы?– Есть вопрос, – сказала Лёка. – Снежка, ты что – не узнаешь меня?