Пережитое и передуманное

Часть моей библиотеки пропала на хуторе Шишаки Полтавской губернии, другая часть пропала в Вернадовке (моем доме), около станции Вернадовка Тамбовской области.

Относительно картотек: веду вызванную потребностями жизни, так как многое забываю, хронологическую картотеку о «Пережитом и передуманном».

Амнистия как акт политической необходимости [74]

В широком обсуждении вопроса об амнистии в русской печати и в русском обществе, мне кажется, все еще недостаточно подчеркивалось ее политическое значение, ее необходимость и неизбежность для дальнейшего более правильного, менее бурного течения русской жизни. Я хочу здесь остановиться на необходимости амнистии с государственной точки зрения, так как думаю, что в конце концов этот мотив может и должен иметь решающее значение при обсуждении всех вопросов текущей жизни, по крайней мере, в ныне переживаемый критический период нашей истории.

74

В 1906–1907 гг. В.И.Вернадский неоднократно выступает в Государственном совете и печати против смертной казни и за проведение амнистии

Амнистия, т. е. формальное забвение государством прошлого по отношению к политическим явлениям со всеми последствиями, может касаться как так называемых политических преступлений, так и настоящих преступлений, совершенных с политической целью. Она имеет задачей быстрое успокоение общества, быстрое прекращение поднявшейся в обществе ненависти, чувства отмщения, раздоров и знаменует собою возвращение к спокойной жизни. Согласно с этим, она постоянно применялась и применяется после восстаний, бунтов, после общественных волнений, Гражданской войны; всюду она применяется тогда, когда острый период миновал и когда есть надежда достигнуть успокоения и возвращения к нормальным — новым или старым условиям жизни. Теоретически амнистия такого характера должна быть полная; практически, однако, в иных условиях тот же результат может быть достигнут и неполной амнистией, но это вопрос чистой практики, который здесь нет надобности рассматривать.

Ясно, что цель политической амнистии может быть достигнута, когда она полная; но насколько та же цель может быть достигнута какой-нибудь ограниченной амнистией — неясно, а потому я буду говорить только о политическом значении полной амнистии.

Для того чтобы выяснить себе значение амнистии, надо ясно представить себе: 1) количество лиц, которые в ней заинтересованы, и 2) то впечатление и настроение в обществе, какое создается отсутствием амнистии и которое может быть прекращено только провозглашением амнистии. В настоящее время количество лиц, арестованных и высланных, томящихся в ссылке или в тюрьмах, достигает 20 000 человек, может быть, превышает это количество. Если счесть их семьи, непосредственно, конечно, с ними переживающие весь ужас политических кар, то это число должно быть увеличено до 80—100 000 человек. Если же причислить сюда всех их друзей, приятелей и знакомых, — то мы едва ли ошибемся, если скажем, что количество лиц, так или иначе непосредственно заинтересованных амнистией, достигает сотен тысяч человек, и в том числе наиболее живых, сознательных, энергичных русских граждан. Но это число далеко не выражает всего количественного значения амнистии, ибо ее отсутствие означает продолжение той же судебной и административной практики, которая привела нас к переполнению тюрем. Это мы видим и теперь. В таком случае в амнистии непосредственно заинтересованы и все те, которые, хотя теперь и освобождены, но уже раз испробовали административное воздействие. Даже чужие арестованным или сосланным, они неизбежно близки им в настроении, чувствуют все ими переживаемое, так же как их семьи или друзья и знакомые. С середины октября до сих дней количество лиц, которые во всей России были арестованы или сосланы, достигает сотен тысяч человек, а считая их семьи, их друзей и приятелей, — мы приходим к миллионным цифрам… Все это — люди, реально — помимо всяких теорий и идей — сознающие значение амнистии, и если мы представим себе, что это как раз те люди, которые составляют большинство среди тех, которые делают русское общественное мнение, — мы поймем, почему амнистия так популярна, ее ждут так горячо, за нее стоят такие широкие и глубокие слои русского народа…

Одновременно с этим в русском обществе все растет негодование, подымается стремление к отмщению за все те обиды, какие оно вынесло во время подавления осенних революционных вспышек [75] . Вернее даже, после подавления революционных вспышек, ибо то, что особенно возбудило общество и подняло рост оппозиции, была та расправа, какая совершалась с неслыханной в русской истории последних лет жестокостью представителями власти во всех местностях Российской империи по окончании и по подавлении революционных вспышек. В общественное сознание глубоко вкоренилось убеждение в участии отдельных представителей местной и центральной администрации в преступлениях и погромах, которые производила чернь в разных городах и селениях [76] . Смертные казни без суда целыми сотнями, истязания в тюрьмах — еще более внесли тяжелого в общественное сознание [77] . При полной безнаказанности лиц, виновных в этих преступлениях, — наказание тысяч других людей, виновных в меньших или хотя бы таких же преступлениях, не может считаться актом справедливости. Почва законности вырвана у общества, ибо закон применяется только к одной стороне, не всегда.

75

Имеется в виду сентябрьская стачка московских рабочих и Всероссийская октябрьская политическая стачка 1905 г.

76

После 17 октября 1905 г. по стране прокатилась волна черносотенных погромов. Наиболее кровопролитными были события в Одессе и Киеве. Полиция сама нередко направляла погромщиков, а действия местных властей выглядели как самоустранение и попустительство действиям погромщиков.

77

Действовавшие в 1905–1907 гг. «Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия» и «Положение о местностях, объявленных состоявшими на военном положении» открывали широкий простор для произвола местных властей. Сроки судопроизводства сокращались до 24 часов, что практически исключало возможность обжалования и пересмотра приговоров. Из 4698 лиц, судившихся в 1906 г., на основании этих положений к смертной казни было приговорено 254 человека.

В результате явилось искание самосуда, самосуда нередко жестокого и глубоко преступного. Мы видим рост этого самосуда — учащение убийств — и наряду с этим продолжение прежней политики, не прекращающей убийства, но их питающей. В русском обществе широко сеются и всходят семена глубокой ненависти, стремления к мести, легкого отношения к человеческой жизни — эти предвестники Гражданской войны.

При таком настроении сохранение внешнего порядка — правда, очень плохого, так как не проходит и дня без убийств и покушений, — прежними средствами является опасным для будущности государства. Тысячи людей в ссылке и в тюрьмах являются могучим ферментом, возбуждающим общество. А огромные средства, направленные на произведение этой, едва ли раньше бывшей, полицейской работы, охватывая все большее количество людей, все глубже и глубже разъединяют русское общество на два враждебных лагеря. Друзья, знакомые и даже дети группируются… И грозно в будущем столкновение этих двух враждебных сил, которые скоро могут оказаться непримиримыми; опасно разъединение общества, которое вскоре может оказаться неисправимым.

Я не вижу никакого другого средства положить этому быстрый предел, кроме политической амнистии, полной и всеобщей, без оговорок. Она необходима как акт чисто политического характера.

Никакое другое средство для достижения общественного успокоения не указывается противниками амнистии. Наоборот, они предлагают нам вести государственную созидательную деятельность на фоне продолжения прежней административной политики. Они ставят творческую государственную работу в самое неблагоприятное положение и предлагают продолжать идти все по тому самому опасному и пагубному для блага России пути, по которому шли русские правительства в течение последних двух лет. Они предлагают упорно продолжать делать ту же политическую ошибку. Мы видим, куда этот путь ведет: он в конце концов делает потрясение государства все более глубоким и сильным. Но правильная государственная работа не может быть совершаема без достижения элементарного общественного успокоения, а это успокоение может наступить лишь тогда, когда в общество проникнет сознание, что изменились не только бумажные основы законодательной деятельности, но и формы административной практики, и когда оно реально почувствует наступление новых условий государственной жизни. Без амнистии это невозможно.

Амнистия представляет для этого старинное средство еще древней государственной мудрости, многократно испытанное и проверенное в разных странах, во все времена государственного строительства.

Конечно, одна амнистия недостаточна для установления более нормальных условий государственной жизни, но без нее достижение их совершенно невозможно.

1906

Смертная казнь [78]

Месяц тому назад — 16 мая 1906 г. — Государственная дума единогласно приняла законопроект об уничтожении смертной казни. Но дальнейшего движения этот законопроект получить не мог, так как министерство Горемыкина нашло вопрос неясным и захотело воспользоваться своим законным правом дать ответ на него через месяц. Втечение этого месяца министерство готовилось к ответу, а в стране продолжались на прежнем основании суды, произносились смертные приговоры, совершались казни. За этот месяц было казнено несколько человек, в том числе были несовершеннолетние, мальчики; приговоры совершались прежним архаическим порядком. Произносившие их суды таковы, что ни один беспристрастный и вдумывающийся человек не мог быть уверен, что наказываются действительно виновные, что смертная казнь совершается не над невинными людьми.

78

Была опубликована в газете «Речь» 27 июня 1906 г.

Лилась кровь, а министерство думало. И через месяц, в заседании Государственной думы 19 июня 1906 г., министр юстиции дал наконец обещанный ответ на законопроект Думы. Ответом этим была его легкомысленная речь в защиту смертной казни. Когда ее читаешь теперь в стенографическом отчете, не знаешь, что это — насмешка над русским обществом и Государственной думой или результат светски — легкого отношения к государственным обязанностям?..

Государственная дума в том же заседании, не теряя ни одного дня, приняла единогласно прежний законопроект об уничтожении смертной казни и направила его в Государственный совет. Прошло 8 дней, и наконец 27 июня этот законопроект поставлен на обсуждение Совета.

Какой ответ даст Государственный совет? Остановит ли он льющуюся по всей России кровь, поможет ли сбросить с нашей страны позор непрекращаюшихся легальных убийств? Или станет наперекор горячему стремлению страны, войдет в ряды вершителей кровавых дел?

То или иное отношение его к этому первому законопроекту Государственной думы имеет огромное политическое значение. И есть для него только два пути, только два ответа. Один — принять думский проект целиком и этим путем остановить кровавые казни и убийства. Другой — отклонить или изменить его, т. е. сохранить легальные убийства в большем или меньшем размере.

Время прошло, и постепенные, промежуточные решения стали невозможны. На деле в XX веке страна пережила ужасы прошлых, давно отошедших в историю времен. Она увидела и поняла, что значит дать в руки современной русской власти право жизни и смерти. В результате этого явились сотни трупов, законно убитых людей — взрослых и детей, не считая оставшихся безнаказанными массовых и единичных убийств, совершенных органами власти — генералами Мином, Риманом, Меллер — Закомельским, Ренненкампфом, Орловым и другими их сподвижниками, — убийств, поражающих своей жестокостью и бессмысленностью…. Эти убийства могли быть совершены только потому, что в стране признавалась смертная казнь, — их бы не было, если бы смертная казнь у нас была отменена, они явились упрощенной формой смертной казни в руках распущенных служителей дезорганизованной государственной власти.

Сотни казней, сотни легально и безнаказанно убитых людей в течение немногих месяцев, в XX веке, в цивилизованной стране, в образованном обществе! Если бы нам сказали об этом, как о возможном и вероятном, несколько лет тому назад — мы сочли бы это дикой фантазией. Когда в некоторых кругах русского общества, перед наступлением революции, носился страх ее кровавых дел — этот страх обращался в сторону революционеров. Революция пришла, и оказалось, что правительственная власть стоит далеко впереди их, что на ее совести несравненно больше крови и больше убийств, чем на совести революционных фанатиков или боевых организаций тайных партий… И занесенная кровавая рука власти не останавливается. Правительственный террор становится все более кровавым.