Перфекционистка в офисе

— Что ты увидел? — встаю и следую за ним в ванную.

— Сама знаешь!

— Ничего я не знаю! Поэтому ты будто с цепи сорвался! Что ты видел?

— Тебя с каким-то молодым человеком!

— С каким молодым человеком? Когда?

— Сегодня в обед. Вы шли по Старомонетному. Чуть ли не под ручку. Ты — в сером приталенном пальто, он — в черном шерстяном. У тебя — белый платочек, у него — синий шарфик. Отлично смотрелись вместе!

— Не сходи с ума! Это Николай, наш новый работник. Я ему места показывала, где можно пообедать.

— Так увлеченно показывала, что своего молодого человека не заметила!

— Извини. Мы, видимо, о работе разговаривали.

— Отнюдь!

— Ты что, подслушивал? — огонь внутри меня, который все это время тлел, вплотную подобрался к бочкам с порохом.

— Нет, не было необходимости. Вы так хохотали, что и дураку было понятно — речь идет явно не о работе. И ты понимаешь, кто в этой ситуации выглядел дураком.

— Не говори глупостей. Что уж нам с коллегой не пошутить? Он говорил, что ходит на курсы чечетки. Я засмеялась, потому что тоже…

— Чечетки, — он перебивает и презрительно морщится. — Что он только не скажет, чтобы тебе запудрить тебе мозги. Какой нормальный мужик будет чечетку танцевать?

— Он — нормальный, — я держусь из последних сил. Сейчас взорвусь, если он не прекратит. — Вполне даже. И что плохого в чечетке, в танце? Что плохого в смехе? Ты же сам говорил, что смех — он полезен на работе! Он расслабляет!

Лёша с равнодушным видом проходит мимо меня на кухню.

— Я бы предпочел, — говорит он почти шепотом, — чтобы ты смеялась в обед со мной и шутила тоже! Я тебе уже столько раз предлагал встречаться днём!

— Как ты не понимаешь?! Мы шутим о работе — стресс снимаем! У нас с тобой так не получится. Я скажу тебе: «Анжеле сегодня подсунула категорию «Б» перед уходом». Тебе смешно?

— Нет.

— Вот видишь?!

— Думаю, ей тоже.

— Я же говорю, что ты никогда не поймешь наших рабочих шуток. Поэтому лучше даже и не начинать! Личные дела — вечером. Теперь я пораньше приходить буду. И не надо ревновать! — добавляю я. — Тебе это не идет.

Возвращаюсь на диван. Еда почти остыла. Лёша стоит в проеме двери с растерянным видом.

— Я не ревную. С чего ты взяла? — лицо у него цвета пемоксоли. — Представь, если бы ты меня увидела с молодой красивой девушкой, которая будто с обложки модного журнала сошла. Мы идем с ней по улице, задорно смеемся, тебя не замечаем. А вечером я говорю: «Это всего лишь моя коллега, она понимает мои шутки, а ты их никогда не поймешь! И отныне я с ней буду обедать, а не с тобой, мне так удобнее».

В моей голове словно видеофильм проигрывается. Я вижу эту сцену, и она мне совсем не нравится.

— Извини, это действительно нехорошо, — снова откладываю еду и перевожу взгляд на Лешу. — Может, тебе просто не гулять там больше?

Он уходит в ванную, ничего не отвечая. Весь вечер мы дуемся друг на друга и обходимся односложными репликами типа: «Ты поел?» — «Да», «Спать ложишься?» — «Нет», «Будешь читать?» — «Да». Мы ложимся спать вместе, но не прикасаемся друг к другу. Вот тебе и приходи пораньше. Вот тебе и добавь эмоций. Раньше мы думали, что нам не хватает времени, но сегодня у нас его было предостаточно, но мы провели его отвратительно. Мы больше не понимаем друг друга. Мы только выясняем отношения и ссоримся. Может, для нас всё-таки оптимальное решение — видеться реже? По принципу «лучше меньше, да лучше»? Не знаю, да и, честно говоря, мне надоело думать об этом.

Надоело думать о том, что, возможно, я ошиблась. Лёша — никакой не идеальный, никакой не перфекционист. Возможно, он им когда-то был, но теперь далек от совершенства. Уже забыла, когда он в последний раз вызывал во мне восторг, когда я последний раз чувствовала единение, когда наши сердца бились в унисон. Насчет чечетки он только посмеялся. А я, дура, думала, что мы вместе на курсы могли бы ходить! Почему он всего боится? Почему у нас все разваливается? Раз в месяц вспышка страсти под одеялом — это все, о чем мы мечтали? Все, чего мы хотели? Все, что можно назвать любовью? Все, о чем захочется вспомнить перед смертью?

Глава 8

Целую неделю ругаюсь и расстраиваюсь: днем на работе, вечером дома. Володя, Толик и Анжела объявили мне войну: делают все неохотно, медленно, будто из-под палки, со мной разговаривают только по крайней необходимости. Производительность значительно снизилась. Дела остаются на следующий день, а то и на два, даже несмотря на то, что каждый день сидим до упора. Никто больше не рвется сдавать дела пораньше. Сидят, как бурундуки в норках, глазками посверкивают и ждут, когда я дам команду расходиться по домам. Сегодня пришлось самой дела рассматривать. У Тани такого никогда не было! В дополнение ко всему, Виктор Алексеевич отругал меня за промедление с делом Сердобольного. Вызвал в среду и приказал выпустить дело, как можно скорее, или до пятницы предоставить неопровержимые доказательства, потому что «плохим чувством» и «интуицией» высшее руководство не убедишь.

А зря. Николай рассказал за обедом, что когда опытный работник говорит о «плохом чувстве» в отношении какого-то дела, но не может объяснить причины, специалисты советуют довериться ему. Последние исследования показали, что интуиция таких людей обычно не обманывает. Они, правда, базировались на наблюдениях за сотрудниками с многолетним опытом работы: десять-двадцать лет на одном месте. Но у нас в отделе таких нет. Поэтому придется довериться мне. Уверена, что интуиция меня не обманывает, и с показаниями Леши все сходится, но где взять доказательства?

Пока борюсь с никудышным рабочим духом моих подчиненных, Николай проводит день вне офиса — попросил за свой счет. Сказал, что ему нужно решить один вопрос. После его ухода места себе не нахожу. Я вдруг на секунду представила, что он не вернется — нашёл предложение получше. От этой мысли мне совсем плохо — холодный пот на лбу выступает, работать не могу. Мысли вьются, как лианы в тропическом лесу. От них все теснее и теснее в голове. Уже ни одного свободного местечка не осталось — только страх, что он не вернется. Потом я испугалась еще сильнее — от этого самого страха. Ведь если бы сейчас ко мне подошли Анжела или Толик или Володя с заявлением на увольнение, я бы ответила: «Скатертью дорога!», а тут такая странная чувствительность…

Наверное, из-за дела Сердобольного переживаю — ведь доказательств у нас все еще никаких, а Николай — моя последняя надежда. Ну и кроме этого, он единственный, кто смеется над моими шутками, ходит со мной обедать, знает архитектуру и не делает вещей, которые меня раздражают. И еще умеет танцевать чечетку! Об этом нам обязательно еще нужно поговорить.

Со Светой еще хотелось бы поговорить, но у нее нет времени. С Лёшей… С ним сейчас очень трудно. Не принимает никакой критики, огрызается на любое предложение и отказывается гладить постельное белье. Говорит, что в этом нет необходимости — как только на него ложишься, оно сразу становится мятым. А ложимся мы поздно, когда уже темно и ничего не видно, поэтому разницы никакой. На предложение готовить вечером только вегетарианскую пищу он отвечает, что я сошла с ума, и кладет мне на тарелку котлеты с пюре. Я не ем, он обижается. Когда я упомянула, что Николай — рыбный вегетарианец, и это делает его гораздо более эффективным и продуктивным, он вскочил и убежал из кухни в комнату. Что за странные реакции? Я думала, Лёша мне курс по тайм-менеджменту подарил, чтобы я личную эффективность повышала, а сам убегает, когда о ней слышит. Потом он накричал на меня. Не хочет ничего слышать об этом Николае и его вегетарианстве тоже. Я сказала, что отныне тоже не буду есть мяса. После этого мы с ним практически не общаемся. Даже смс не посылаем.