Перикл
Шрифт:
— А я назвала бы это место Афинами, — сказала Аспасия, хлопая в ладоши.
— Ты ведь не сам всё это видел, Сократ? — спросил Эврипид.
— Не сам. То, что я сказал — лишь отзвуки речей Продика. Первое из этого — про Тартар — куплено за полдрахмы: Тартар, думаю, большего не стоит. Другое куплено за драхму — благоухающие Елисейские поля. Я думаю, что и Продик почерпнул эти сведения не из личного опыта, так как ни в Тартаре, ни на Островах Блаженных он не был, а у Гесиода, Гомера и Пиндара. Они же, в свою очередь, получили их от ещё более древних авторов. И оттого, что мы их теперь повторяем, они не становятся ни истинными, ни ложными. Кто-то когда-то сказал — вот
— Вот в этом ты прав, Сократ, — сказал Софокл. — Нынешнее наше пиршество вполне сравнимо с тем, какое обещано нам богами на Островах Блаженных. А земные наши муки так сходны с муками в чёрных безднах Тартара. Но! Но после смерти мы попадём либо в Тартар, либо на Острова Блаженных. А здесь, на земле, нам всё дано одновременно. И, значит, жизнь лучше, чем смерть. Но насколько же она лучше, друзья, если нет на самом деле ни Тартара, ни Островов Блаженных, если смерть — ничто. Ничто против всего — зло. Смерть против жизни — зло. Жизнь — благо. За жизнь, друзья! — поднял он свою чашу.
— За жизнь! — закричали друзья Алкивиада да и сам Алкивиад тоже: им явно надоел этот спор мудрецов.
Когда чаши возвратились на столики к кратерам, из которых кравчие черпали вино и тотчас наполняли им опустевшие чаши для нового тоста, Геродот сказал:
— Что станется с нами после смерти, узнаем после смерти. Там у нас будет для этого много времени: ведь жизнь, говорят, даётся нам на время, а смерть — навсегда.
Перикл сказал, что вынужден оставить гостей, так как уже в первом часу дня, с рассветом, намерен отправиться в Пирей, чтобы лично осмотреть Длинные стены, проверить, всё ли там оборудовано для обороны, надёжно ли охраняются пирейские укрепления и как идёт подготовка флота к предстоящему нападению на прибрежные города Пелопоннеса.
— Война обязывает меня быть при деле, а дело требует сил, — сказал он, уходя.
Вместе с ним, пообещав вскоре вернуться, ушла и Аспасия, приказав флейтистам и приглашённым танцовщицам развлекать гостей. Она отсутствовала не менее часа. Это время ушло на разговор с Периклом. Они говорили о Фидии.
— Мне всё это очень надоело в твоём государстве, — сказала Аспасия Периклу. — Опять по милости мерзавцев нам станут публично перемывать косточки. Аспасия — шлюха, Аспасия принимала дорогие подарки от Фидия, который присвоил часть отпущенного ему золота и драгоценных камней, она позировала ему при создании Афины Парфенос, у богини теперь лицо шлюхи, безбожницы и воровки. И ты в этой же компании — покрываешь вора, лезешь со своим лицом на священный щит богини, желая увековечить себя столь недостойным образом, вместо того чтобы стереть с лица земли ненавистную Спарту и тем прославить себя... Если страсти раскалятся, продолжением суда над Фидием станет Экклесия, где твои враги постараются, к радости Спарты, покончить с тобой. И со мной, конечно. Какая судьба будет ждать тогда нашего сына?
Хорошо, что Аспасия напомнила ему о сыне, о том, что она мать, а он — отец, потому что с некоторых пор он перестал видеть в ней жену, мать его сына — эта женщина представала перед ним лишь как соратник с жёсткими и не всегда выполнимыми требованиями. Они как бы поделили между собой две роли: ему досталась роль демократа, вождя народа, а ей — роль тирана, самовластного деспота. Иногда, впрочем, они менялись ролями, а порой даже вспоминали, что он — мужчина, а она — женщина, но ненадолго и без всяких видимых последствий.
Иногда же ему казалось, что они — одно, один ум, одно сердце, одна душа. И это одно клокочет в самом себе и разрывается на части.— Нельзя допустить, чтобы состоялся суд над Фидием, — сказала Аспасия в том же тоне, в каком начала разговор: жёстко и не желая слышать какие-либо возражения. — Я уверена: если суд состоится — мы будем уничтожены. Вместе с твоим государством, где каждая сволочь может уничтожить вождя.
Он молчал, вперив взгляд в темноту ночи, — они стояли на выходящем во двор балконе спальни. И когда понял, что она сказала всё, что хотела, спросил:
— Что ты предлагаешь? Как мы можем отменить суд над Фидием?
— Доказать, что Фидий невиновен: по решению Экклесии раздеть Афину, взвесить всё её золотое одеяние, пересчитать драгоценные камни и всё, что на ней есть, сверить это с тем, что было выдано Фидию из казны и ткнуть Менона носом в лживость его мерзкого доноса, оштрафовав его на огромную сумму, а то и изгнав из Афин за подлую клевету. Это первый способ. — Аспасия перевела дух: она говорила быстро и нервничала, её прекрасные ноздри вздрагивали, а губы кривились от напряжения.
— А второй? — спросил Перикл.
— Первый способ хорош, но он потребует много времени, и результат его непредсказуем: а вдруг да окажется, что золота на Афине меньше, и так далее.
— Ты не веришь в невиновность Фидия?
— Я верю в невиновность Фидия, но не верю в честность тех, кто будет взвешивать золото и считать камни. Второй способ: Фидий должен исчезнуть до суда — уехать, уплыть, убежать. Словом, исчезнуть. Нужно немедленно устроить ему побег из тюрьмы, проломить стены, перебить стражу — всё равно как, только бы он исчез. В конце концов, можно всех подкупить. В твоём государстве это очень надёжный способ. Если Фидий не согласится на побег, увести его силой, как это мы сделали с Анаксагором.
— Я помню, — сказал Перикл. — Что ты хочешь предложить ещё?
— Ещё: надо немедленно начать войну со Спартой, поднять всех, кто может ходить и держать в руках оружие, этих архонтов, присяжных — всех. Пусть идут воевать. Хватит заседать и тратить на это народные деньги. Все на войну. Некому будет судить. Да и не до судебных разбирательств, когда идёт война. Военное положение — никаких собраний, заседаний, совещаний. У тебя чрезвычайные полномочия, ты один решаешь всё. В том числе и судьбу Фидия. И судьбу этого мерзавца Менона. Вот что ты можешь сделать. Для себя, для меня и для Афин.
— Для Афин, для тебя и для себя, — поправил Аспасию Перикл. Она на это его замечание не ответила.
— Два первых шага я предприму уже завтра: потребую созвать Экклесию по делу Фидия — для решения о снятии одежд со статуи — и подумаю о бегстве Фидия, поговорю с ним и с нужными людьми. Хотя второе меня удручает, и я предпочёл бы не делать это. Я верю, что Фидий невиновен.
— А третий способ? Он тоже для тебя приемлем? — спросила Аспасия.
— Он за пределами моих возможностей, — ответил Перикл.
— А зря. Он самый быстрый и самый надёжный. И в другом отношении правильный: надо немедленно разгромить Спарту. Немедленно. И ты станешь полновластным властителем Афин, где все будут трепетать перед тобой и исполнять твою волю.
— Мы уже говорили об этом.
— Да, говорили, — вздохнула, согласившись, Аспасия. — Я вернусь к гостям. Спокойной ночи.
— Не могу пожелать тебе того же: вы будете пировать до рассвета?
— Не стану же я устраивать всем постели, а возвращаться домой в темноте никто не захочет. Поневоле придётся пировать до утра.