Периметр
Шрифт:
– Ты долго пропадала, - пробурчал старик.
– Где, скажи на милость, тебя носило?
– Познакомься с Лемми, Теренс, - сказала Кларисса.
Старик нахмурился, уставившись на мраморную плиту, на которую она указала.
– А?
– Это Лемми, - повторила она раздельно и с нажимом, как говорят, пытаясь напомнить другим то, что им давным-давно положено знать.
– Имплантанты, - прошипела она, когда он не уловил намек.
Пробормотав что-то себе под нос, старик покрутил у себя за ухом.
– О Господи, Кларисса!
– устало вздохнул он, только сейчас заметив Лемми
– Неужели опять? Только не начинай все сызнова.
Кларисса предложила Лемми пройти в гостиную.
– Садись, дружок, устраивайся поудобнее. Я через минутку вернусь.
Это была высокая длинная комната, отделанная деревянными панелями. По стенам висели потемневшие от времени картины с вазами фруктов, мертвыми фазанами и строгими, неулыбчивыми лицами. Почти догоревший огонь тлел в камине под огромной каминной полкой с резьбой в виде переплетенных листьев.
Лемми неловко опустился на большой темно-красный диван и стал ждать, жалея, что согласился прийти. В вестибюле ссорились старики.
– Почему я должен включать треклятые имплантанты в собственном доме? Почему мне нельзя жить в реальном мире без электронных штуковин? Я же не просил тебя приводить в гости всяких призраков!
– Почему бы тебе не признать, что теперь их мир реален, Теренс? Не они сейчас призраки, а мы!
– Ах вот как? Тогда почему они исчезают без следа, как только отключишь чертовы…
– А потому, что через двадцать или тридцать лет мы умрем, и никто про нас даже не вспомнит, а миллионы их будут жить и любить, учиться, работать, играть…
– Речь не о том, и ты это знаешь. Речь о том…
– Оставь, Теренс. Я не желаю об этом спорить. Я вообще не желаю с тобой спорить. У меня гость, понимаешь? Если уж на то пошло, у нас обоих гость. И, пожалуйста, относись к нему как полагается.
Переступив порог гостиной, она выдавила улыбку, немного нервную после ссоры в вестибюле.
– Как насчет шоколадного кекса?
– воскликнула она слишком весело, указывая на блюдо с выпечкой.
Лемми умирал с голоду и сразу потянулся к блюду - но без толку. Он мог коснуться кексов, даже их потрогать, но пытаться сдвинуть один, все равно что толкать грузовик или дом.
– О Господи!
– охнула Кларисса.
– Извини, я совсем забыла. «Опять?» - подумал Лемми, вспоминая, как раньше она «забыла»,
что дальше периметра он ничего не видит.
– Нестрашно.
– Вскочив, она подошла к буфету в углу комнаты.
– Я всегда держу кое-что из вашей снеди. Гости к нам заглядывают редко, но никогда не знаешь…
Вернулась она с другим блюдом кексов. Эти были кричаще яркими и с таким низким разрешением, словно она специально их выбрала, лишь бы оттенить свое домашнее печево. Но Лемми был голоден и съел один за другим шесть штук, а она смотрела и улыбалась.
– Надо же, какой завидный аппетит!
– Я ведь из самого Дот.лэнда добирался, - напомнил ей Лемми.
– И постоянно бежать приходилось. К тому же зверь не по прямой сюда шел. То туда, то сюда, а еще несколько раз давал кругаля.
Рассмеявшись, Кларисса кивнула. А потом, как уже несколько раз до того, начала что-то говорить, осеклась, но все равно сказала. Похоже, у нее была
такая привычка. Наверное, когда много времени проводишь один, разучиваешься о чем-то умалчивать.– Знаешь, как функционирует твоя еда?
– спросила она Лемми.
– Знаешь, почему она тебя насыщает?
– И даже не дала Лемми возможности ответить: - Всякий раз, когда ты что-то откусываешь, компьютер посылает сигнал, и откуда-то очень далеко идут сигналы к твоим центрам осязания. Тогда небольшое количество питательных веществ впрыскивается в твой кровоток…
Лемми нахмурился.
– Почему ты все время так делаешь?
– Что именно, дружок?
– Она разыграла полнейшую невинность, но притворство было хрупким как стекло.
– Сбиваешь меня с толку.
– О чем ты, Лемми? Зачем, скажи на милость, мне сбивать тебя… Она снова осеклась, провела рукой по лицу, словно стирала маску
ложной искренности, и ненадолго умолкла, уставившись на почти догоревший огонь.
– Наверное, из зависти, - сказала она наконец.
– Да, из самой обычной зависти. Мне так обидно смотреть на шум и смех в Дот.лэнде. Мне завидно, что ты живешь в этом городе. Ведь все мои настоящие друзья умерли. В Лондоне нас, Внешних, осталось не больше ста, и по прошествии стольких лет мы на дух друг друга не переносим. Знаешь, мы не можем иметь детей. Это - одно из условий, при которых нам позволили остаться Извне. Нас стерилизовали. Конечно, мы все равно были слишком старыми.
Она устало вздохнула - точно человек, которому сама печаль надоела, как серые тучи, которые никогда не развеются.
– А на улицах… ну, сам знаешь, каково там… Ты необычный. Ты ведь не убежал, едва узнав, кто я, и не стал надо мной потешаться, и друзей не позвал, чтобы они тоже надо мной посмеялись и обозвали «жутиком». Ты добрый. И посмотри, как глупая старуха тебя отблагодарила!
Внезапно схватив блюдо с настоящими кексами, она решительно подошла к камину и выбросила их в огонь. Поднялись язычки желтого и голубого пламени, чтобы сожрать промасленный кулинарный пергамент.
Некоторое время оба молчали.
– Вы мистера Говарда знаете?
– спросил вдруг Лемми.
– Того, которому принадлежат дома в Грейтауне?
– Ричарда Говарда? Знаю? Да я пять лет была за ним замужем!
– Замужем? За мистером Говардом? Шутите!
– Отнюдь, - улыбнулась Кларисса.
– Видишь ли, все мы, уцелевшие, так или иначе жили друг с другом. Возможных перестановок ведь не так много.
– И какой он?
– Ричард Говард? Этот никогда не моется, - сморщила носик Кларисса.
– И воняет от него, как из помойки.
– Воняет?
– спросил вдруг ее муж.
– Кто воняет?
Пока они разговаривали, старик вошел в комнату и начал шумно рыться в кипе бумаг на секретере у них за спиной, шуршал и шаркал, лишь бы его присутствие не осталось незамеченным.
– Я все равно не понимаю, куда пошел тот белый зверь?
– сказал Лемми.
– И почему мне не удалось?
– Белый зверь?
– раздраженно переспросил старик, поднимая голову от бумаг, чтобы обратиться к жене.
– Какой еще белый зверь?
– Олень, - терпеливо объяснила она.
– Альбинос, наверное.