Период распада. Триумф смерти

Старик встал, перекинул автомат через плечо и пошел в сторону, где по ощущениям должен был быть лес. С каждой минутой нехорошее чувство внутри груди разрасталось. В какой-то момент Каша понял, что если он не найдет укрытие прямо сейчас, то попадет в сильную метель. А с учетом того, что с собой у него из теплых вещей лишь осенняя куртка да шапка, то жди беды. Даже спичек нет.

Первый удар вьюги старик встретил у пологого склона. Ветер обрушился с небес прямо вниз, больно стеганув колючим снегом по затылку и плечам. Каша натянул шапку, но это не сильно помогло. Новый порыв вьюги едва не сорвал с него куртку. Завыло так, что чуть не заложило уши. От свинцово-серых туч, заслонивших собой весь горизонт, начало быстро смеркаться.

Каша ускорил шаг, но, видимо заплутав, сразу же провалился почти по самый пояс в овражек. Пока выбирался, замерз окончательно. Спина от трудного подъема взмокла, и ее начало сильно студить. Ругаясь на чем свет стоит, старик двинул дальше, туда, где, как ему казалось, должен был стоять лес.

Но леса все не было. И даже после второго часа пути через буран Каша не увидел даже намека на деревья, сплошная равнина. Не чувствуя ни ног, ни рук, сплевывая снежную крупу, настырно лезущую в рот, старик остановился. Совсем замерз, потерял всякую надежду на спасение и попрощался с жизнью. Видать, судьба такая, погибнуть посреди поля. Не умер в Армагеддон, холера эта проклятая не добила, так прикончит мороз. Чему быть, того не миновать.

Каша обессиленно плюхнулся в снег и, уже не укрываясь от ветра, подставил лицо пронизывающему хиусу.

«Не смог помочь, – закрутилась в голове назойливая мысль, рвущаяся сквозь слезы. – Все испортил, как всегда. И себя даже не жалко, а людей погубил и ребенка еще не рожденного».

Во всем теле стал ощущаться тот страшный покой, который вымывает силу воли, оставляя только серое безразличие ко всему.

«Вот так приходит смерть», – смиренно подумал Каша, вглядываясь в горизонт, словно ожидая увидеть там старуху с косой.

И вдруг сквозь слепящую белизну заметил призрачные очертания какого-то строения, похожие на сараюшку. Дом не дом, но стены с крышей имеются. Чем не спасение? Укрыться и переждать метель можно. И вроде стоит недалеко, метров триста будет.

От радости Каша подскочил на месте и побежал к спасительной постройке.

Но сильный ветер быстро умерил его прыть, забил рот стылой мокротой, заставил споткнуться, сесть. Завыло раненым зверем в небесах, над головой взвилась пурга. А вместе с ветром вновь навалились усталость и ленивая истома, от которой только и охота, что лечь да уснуть. И снег уже показался не такой холодным, даже теплым, мягким, зовущим в свои последние объятия.

– Господь, спаси и помоги, – сам себе прохрипел Аркадий, давясь слюной. И отчаянно натуживая каждую мышцу измученного тела, встал и снова пошел вперед. Понял, что если не пойдет, то навсегда останется здесь. И вроде с жизнью попрощался, смирился, а увидев паутинку надежды на спасение, начал царапаться изо всех сил и выбираться из холодного плена, превозмогая себя.

«Нет, брат, рано еще, повоюем чуток!» – подумал с каким-то хмельным радостным чувством.

На шее набухли жилы, от натуги затрещали зубы. Хрипя словно загнанная лошадь, Каша едва переставлял ноги и лишь иногда поглядывал вперед, чтобы увидеть домик и обновить этот лучик внутри, который давал силы идти вперед.

«Чуток осталось, совсем маленько, два шажочка да еще четыре – и уже пришел».

Но ближе сарай не становился, словно издеваясь над путником. Сколько ни шел Каша, а расстояние оставалось все таким же, не сокращаясь ни на шаг.

«Да что же это такое? Колдовство какое-то, ей-богу!» – щурясь вдаль, подумал он.

Прошел еще немного и остановился, окончательно растерявшись. Может, мираж? Старик не знал, бывают ли зимой миражи, но то, что иногда от сильной усталости да в полумраке можно спутать деревья с домом, вполне допускал. Померещилось.

Споткнувшись, Каша обессиленно повалился в снег. И больно обо что-то ушибся грудью, словно там, в снегу, была присыпана наковальня. Смерзшийся в лед снег? Он ткнул рукой вглубь и нащупал что-то продолговатое, твердое, похожее на колотушку или толстую ветку. Только зачем эту ветку в тряпки завернули? Любопытство пересилило усталость, и Каша откинул с находки снег. Не сразу разобрал, что же обнаружил. Лишь когда его ладонь смахнула с белого лица мертвеца снег, понял, на что наткнулся. Откатившись в сторону, Каша завыл, не в силах даже закричать.

«Вот так и замерзну тут, как этот безымянный», – подумал он, разглядывая багровое облако.

Порывистый ветер хлестко ударил в лицо ледяной крупой, обжег щеки. Замерзать здесь, рядом с покойником, не хотелось, но и идти дальше не было уже никаких сил. Навалилась вдруг чернота, и дышать стало тяжело.

Словно почувствовав эту безысходность, ветер внезапно стих, уйдя дальше, почти к горизонту, и стал бесноваться там, играя редкими кустами, от чего казалось, что кто-то в поле шепчет молитву. Повернув голову в ту сторону, Каша долго и внимательно вслушивался. Иногда ему даже казалось, что он различает отдельные слова, но едва уловив, он сразу же их забывал, не в силах удержать в голове.

Пролежал старик так довольно долго и, кажется, даже задремал, потому что когда открыл глаза в следующий раз, уже было темно, как в могиле. Каша приподнялся, почувствовал, что часть усталости ушла и хватит сил даже встать. Сильно окоченели от мороза ноги, простреливало спину, но что это по сравнению с тем радостным чувством, которое овладело вдруг стариком. Он встал и понял, что еще жив – мог бы умереть рядом с менее удачным бедолагой, но не умер, и только чудо спало его. Нельзя ложиться, как бы ни хотелось, как бы тяжело ни было – пусть замерзнет, но стоя, не сломившись. Упал – значит, сдался. А если встал и идешь, значит, не сломался внутри.

С этими мыслями Каша не заметил, как доковылял до занесенного снегом холмика. Подняв глаза, старик не смог сдержать слез радости. Это была та самая сараюшка, которую он заприметил издали! Да не простая, а дровяник, а значит, будет чем согреться. Правда, самого дома уже не было, осталась от него лишь печная труба, точащая из полуразрушенных куч фундамента.

И словно появились новые силы. Каша распахнул дверь и вошел внутрь. Густо пахнуло влажной древесиной, соломой и еще чем-то таким, летним, теплым, какой-то полевой травой. В темноте разобраться было сложно, поэтому пришлось шарить руками вслепую. Довольно скоро он нашел саму поленницу, рядом с нем чурку с топором, пустую пачку сигарет, спички.

Накидал поленьев на пол, сложил их ровным рядком, сверху высыпал стружку и щепки, вокруг шалашиком сложил тонкие сучья. С замиранием сердца поджег спичку. Дрова были сырые и разгораться не хотели, шипели и стреляли. Каша успел, пока не прогорела спичка, поджечь с краю пачку от сигарет и уже ей начал пытаться развести костер, тыкая огоньком по уголкам щепок. Наконец, пламя нехотя занялось. Не веря своему счастью, старик протянул одеревеневшие от холода руки к огню и сидел так, покуда не начал оттаивать и дрожать всем телом.