Пернатый оберег

— Вот, как вы сказали, волоски моей врагини. Не сможете ли через чаты, блоги или как там их еще, разлучницу бессовестную заколдовать?

Марша спросонья глаза протерла, но ответила бодро:

— Запросто заколдую! Положи волосы разлучницы на сканер и иди себе спокойно. А обидчице твоей бесстыжей не будет ни дна ни покрышки!

Ну а потом сами знаете что случилось! Дунька осталась целехонькой, а козлина даже за бутылкой не пришел, видно, совесть его, обманщика, замучила. Никиту же, бедного, кто-то убил. Тут от горя ум за разум зайдет! Забыла и про разлучницу уцелевшую, тем более что и разлучать теперь ей Оксану стало не с кем. И про волосы ее, что на Марфином сканере оставила, только недавно вспомнила: аккурат перед несчастьем с Маршей. Поделилась тогда своими сомнениями с Лидией:

— Что делать? Дунька теперь мне не соперница. Вон и замуж уже вышла за бизнесмена. Может, и ребеночек у них уже намечается. А Марфа-то все колдует вудистским наговором, у нее во чреве младенца губит. И как ее теперь остановишь?!

Лидия, вместо того чтобы посочувствовать Оксане да посоветовать что-нибудь умное, вдруг схватилась за живот да как заорет: «Дура ты ненормальная!» — и выскочила из комнаты, как наскипидаренная! А через некоторое время Оксана услышала, как Юлия в коридоре завопила: «И-и-и-и…» — а охрана забегала: Марше кто-то голову разбил.

Глеб посочувствовал и Оксане, и ее будущему дитяти, который остался и без отца, и без проезжего молодца: козлина, рожа теркой тертая, с тех пор пропал, будто его никогда и не было. Словно в воздухе растворился, даже алкогольным перегаром в Оксаниной съемной комнате больше не пахнет. На Оксанин вопрос, обратиться ли ей уже сейчас по Интернету к дедушке ее и Никиты будущего ребенка с радостным известием о предстоящем рождении внука или подождать приезда дедули в Малинскую, Глеб определенного ответа не дал. Сказал, что подумает и свое мнение выскажет позже.

Распрощавшись с Оксаной, Панов вышел на комнаты, но только прослушав в машине отрывки из Оксаниных откровений и убедившись, что запись получилась качественная, выключил диктофон. Что делать, в интересах следствия пришлось пойти на моральный компромисс и, не ставя в известность доверчивую женщину, тайно зафиксировать ее рассказ, ставший таким образом показанием. Заранее предвкушая удовлетворение, с каким он посадит в лужу Новикова с его бредовыми наветами на Юлию, Глеб поехал в Москву, к месту убийства Изяслава, где продолжала работать следственно-оперативная группа.

Когда Панов вошел в одну из комнат огромной квартиры Изяслава, члены оперативно-следственной группы, собравшиеся там, как раз начинали обсуждать первые итоги расследования. Председательствовал на совещании Курсаков, а первым он предложил высказаться Новикову — как самому заинтересованному в скорейшем раскрытии преступления. Новиков в присутствии людей, которые могли довести его небеспристрастное мнение до ушей, которым оно не предназначалось, высказывался максимально осторожно. Запинаясь и откашливаясь, начальник охраны доложил, что видеокамеры зафиксировала гостей Изяслава. Это были женщины. Одна посетила Изяслава в восемнадцать часов тридцать минут и пробыла у него около часа. Другая пришла через полчаса после ухода первой и покинула квартиру через пятнадцать минут. Смерть пострадавшего наступила в период от девятнадцати до двадцати одного часа. Сейф открыт, деньги исчезли. Обеих женщин консьержка опознала. Первую она пропустила, потому что это была родственница хозяина квартиры, которая и раньше к нему приходила и, если хозяин квартиры отказывался ее впускать, устраивала большой скандал. Она, консьержка, человек маленький, ей неприятности ни к чему, и она эту родственницу пропустила. Вторую женщину Изяслав уже с месяц назад распорядился пропускать к нему беспрепятственно: у нее был и свой ключ от квартиры. Она навещала потерпевшего раза два-три в неделю. Нет сомнения, что вторая — любовница Изяслава, а первую, родственницу, многие опознали как Юлию Никандрову, сестру покойного, и только он, Новиков, не совсем в этом уверен. Услышав такое чреватое неприятностями заявление, Курсаков тоже закашлялся и объявил перерыв: ему требуется сделать срочный звонок… Все присутствующие обменялись понимающими взглядами, а Новиков отозвал Глеба в уголок и прошептал:

— Понимаешь теперь, в кого ты влюбился и во что влип? Посмотри хоть запись с видеокамер!

— Посмотрю, посмотрю, — пообещал Глеб, — и увижу, как ты сел в лужу со своими обвинениями, а твои веские улики и неоспоримые факты лопнут, как мыльные пузыри!

Тут в комнату вернулся Курсаков. Он, видимо, спрашивал у начальства, что делать — намечается грандиозный скандал: оказывается, детей Никандрова убивала и похищала их сводная сестра! А начальство, видать, ответило — выкручивайтесь, как сможете, сами. Пока Курсаков с обреченным видом снова откашливался, перебирал вещественные доказательства, лежавшие перед ним на столе, и с тоской думал, что дело не удастся спустить на тормозах, Глеб рассматривал фотографии с видеоматериалов, на которых были запечатлены лица Юлии и другой гостьи Изяслава. Потом Глеб попросил слова и выложил все свои оперативные карты.

— Во-первых, — Глеб поднял над головой фото предполагаемой любовницы Изяслава, — это никакая не любовница и не женщина вовсе, а юноша нетрадиционной сексуальной ориентации, да, любовник убитого. Стыд и срам, что служба безопасности не знала о бисексуальных наклонностях охраняемого лица!

— Почему не знала? Знала, — обиженно огрызнулся Новиков.

— Знала — и не только помалкивала, но и инспирировала необоснованные подозрения в отношении сестры пострадавшего, Юлии.

— Вот уж чего я не делал, так это не инспирировал, — возмутился Новиков. — Все свидетели, что я единственный усомнился, что посетившая Изяслава женщина — это Юлия. А что касается помалкивания, так мы, по-твоему, должны были трубить о компрометирующих пристрастиях одного из хозяев?!

— Трубить не трубить, а могли бы выяснить, что юноша нетрадиционной сексуальной ориентации — не только любовник Изяслава, но и хороший знакомый Дональда Табунова. Очень возможно, что он входит в табуновскую ОПГ. А когда послушаете эту диктофонную запись, поймете, что убийство Никиты, возможно, организовал сожитель Оксаны по ее нечаянной наводке. Предполагаю, что этот сожитель — уголовник по кличке Корявый. И если мое предположение подтвердится, то Оксанин сердечный, точнее, постельный друг — тоже знакомый Дональда Табунова. Тогда получается, что охоту на семью Никандровых устроил Додик Табунов. Выполняя поручение отца или по собственной инициативе — это еще предстоит выяснить. Ну а посетившего, убившего и ограбившего Изяслава юношу найдем в наркодиспансере, где держали или лечили Дэна. Юный паладин нетрадиционной сексуальности там работает. На убийство Марши покушалась Лидия, опасаясь, что Марша своими вудистскими заклинаниями погубит в ее чреве ребенка, зачатого Никитой. Тут все понятно и объяснимо: чтобы спасти своего ребенка, даже еще не рожденного, женщина готова на все.

Выслушав сообщение Панова, Курсаков вздохнул с огромным облегчением и не стал изменять своему принципу — проверять все версии. И работа закипела. Задержали Корявого. Оксана подтвердила, что это и есть ее любовник — не любовник, а так, не пойми что, который вызвался разобраться с Дуней без кровопролития, но своего обещания не сдержал. А о Никите у них вообще никакого разговора не было, и кто его убил, она не знает. А знает только то, что ее будущей ребенок потерял отца, но она надеется, что хоть дедушка его не оставит. Корявый в присутствии своего адвоката П. (интересно, на какие денежки он нанял такого дорогого адвоката, который обычно защищает бандитов из табуновской ОПГ?) показал, что он конкретный пацан, а не лох, чтобы подряжаться за бутылку водки подставить фингал под глаз девицы, чья фамилия Артюнянц. А если просто так тебе ставят бутылку, почему же ее не выпить? Пришлось Корявого выпускать под подписку. Что поделаешь? Адвокат П. пригрозил, что обратится в Европейский суд по правам человека и тогда европейцы сделают следователей Курсакова и Духанского невыездными, чтобы впредь им было неповадно нарушать права человека и гражданина Корявого. Задержали и женственного юношу. В его квартире при обыске нашли сумму денег, совпадающую с похищенной из сейфа Изяслава. Этому и адвокат П. не смог помочь… Вот что значит не иметь опыта отсидки! Ну ничего, посидит, подкуется, в следующий раз будет осторожнее и не забудет о главном правиле, регулирующем всю деловую жизнь России: «Делиться надо!». Лидия после продолжительных допросов, все-таки призналась в покушении на жизнь Марши и написала чистосердечное признание, в котором объясняла, что действовала в пределах необходимой обороны, защищая дитя в своем чреве от вудистского колдовства. Задержали и Дональда Табунова. Но уж тут адвокат П. действительно бился, как лев! А что задержанному можно вменить? Был знаком с некоторыми фигурантами? А где доказательства, что он знал об их преступных замыслах, которых вообще-то и не было? Пришлось Додика отпускать под залог, а то и шенгенской визы вовек не увидишь! Оксана же только рыдала, подписывала все, что ей подсовывал следователь Духанский, но в то же время уверяла, что виновна лишь в том, что желала поставить фингал, ну пусть даже два, под очи разлучницы Дуни. Лидию она не провоцировала и не подталкивала к нападению на Маршу. Просто беспокоилась, как бы вудистское колдовство не повредило Дуниному младенцу, если новобрачная госпожа Табунова уже ждет ребенка. Но слезы — это только слезы, даже скрепленные соплями вместо печати их все равно к делу не подошьешь. А вот собственноручно и совершенно добровольно подписанные обвиняемой чистосердечные признания ужасных преступлений, от описания которых кровь стынет в жилах, — это уже серьезно. Но когда следователи подытожили все, что Оксана наподписывала, они сами ужаснулись делу рук своих! Выходило, что эта подтиральщица полов — криминальная шишка, возглавляющая мафию столичного региона и прилегающих губерний. Курсаков, прочитав эту ахинею, приказал немедленно аннулировать все Оксанины чистосердечные признания и показания.

— Я не позволю превратить себя в посмешище! — кричал Курсаков на членов своей следственной группы. — Невооруженным глазом видно, что эта Оксана — просто дурища, каких — уж на что! — даже Москва не видывала! Присяжные в суде поймут это на раз-два!

— Но психиатрическая экспертиза признала ее вменяемой, — нерешительно возразил Духанский, который и шил Оксане создание организованного преступного сообщества и, соответственно, руководство им.

— Пусть эти психовзяточники сначала докажут собственную гражданскую вменяемость! — крыл уважаемых экспертов Курсаков. — Если представить их экспертизы на суд коллегии присяжных, те единогласно признают этих психоспециалистов шизофрениками с раздвоением личности в сторону набитых долларами карманов!

В общем, долго думали, а потом сошлись на том, что Оксане следует предъявить обвинение в содействии по неосторожности («по дури»-то не напишешь!) организации заказного убийства и нанесении тяжких телесных повреждений. Пока шли все эти допросы, очные ставки, споры и разборы, Глеб каждую свою свободную минуту посвящал заботам о Юлии. Курсаков не только закрывал глаза на некоторое отлынивание подчиненного от выполнения служебных обязанностей, но, напротив, настоятельно этого требовал. Несмотря на занятость следственными делами, он постоянно звонил Глебу, осведомлялся о здоровье Юлии и заклинал Панова приложить все усилия, чтобы девушка не узнала о смерти брата.