Персиваль Кин

— Я пришел за ними, сударыня, — сказал урядник, высокий, красивый моряк, чисто и опрятно одетый. Матушка обняла меня и залилась слезами.

— Извините, сударыня, — сказал он, помолчав с минуту, — неужели вы не можете наплакаться, когда он уйдет? Если я долго останусь здесь, то мне не миновать линьков, и это так же верно, как то, что мое имя Боб Кросс.

— Я недолго задержу тебя, — отвечала матушка. — Быть может, я никогда более его не увижу.

— Конечно, это правда; моя бедная мать никогда меня более не видела, — отвечал урядник.

Это замечание не очень утешило матушку. Снова наступило молчание; урядник опять подошел.

— Извините, сударыня, но если вы слышали что-нибудь о капитане Дельмаре, то, верно, знаете, что с ним нельзя шутить, и не захотите наделать мне беды. Тяжело расставаться с сыном, я сам знаю, но ваши слезы меня не оправдают.

— Возьми же его, — отвечала матушка, судорожно прижимая меня к сердцу, — возьми его. Бог да благословит тебя, Персиваль.

Я снова поцеловал мою бедную матушку; она передала меня уряднику и, взяв со стола несколько серебряных монет, положила ему в руку.

— Благодарю вас, сударыня. Великодушно думать о других, когда сами расстроены, и я никогда этого не забуду. Я буду немного присматривать за вашим сыном, и это так же верно, как мое имя Боб Кросс.

Матушка упала на софу и закрыла лицо платком.

Боб Кросс взял узелок и увел меня. Я был грустен, потому что любил матушку, и несколько времени мы шли, не говоря ни слова.

Урядник первый прервал молчание:

— Как ваше имя, малютка? — сказал он.

— Персиваль Кин.

— А я думал, по вашему кливеру, не родня ли вы нашему капитану. Как бы то ни было, умное дитя то, которое знает своего отца.

— Отец мой умер, — отвечал я.

— Умер? Что ж! Отцы часто умирают; должно уметь жить без отца. Мой отец ничего для меня не сделал, а только помогал матушке сечь меня, когда я шалил.

Читатель из того, что он знает о Бене, легко может отгадать, что я был одного мнения с Бобом Кроссом.

— Я думаю, вы никого не знаете на фрегате?

— Я знаю мичмана Дотта; я знал его, когда фрегат стоял в Чатаме.

— О, вас парочка с мистером Доттом. Он, как говорят, великий человек на малые дела; в нем одном больше хитрости, чем в двух женских головах. Ну, вот мы и пришли, и я доложу о вашем приходе.

Боб Кросс послал вестового к капитанскому камердинеру, который доложил капитану Дельмару. Меня позвали, и я опять очутился в присутствии благородного капитана и еще какого-то старика в белокуром парике.

— Вот мальчик, — сказал капитан Дельмар, когда я вошел в комнату. — Вы знаете, что ему нужно; прошу вас хорошенько обмундировать его и потом прислать ко мне счет.

— Ваши приказания будут исполнены, капитан, — сказал старичок, низко кланяясь.

— Вы лучше немного для него шейте, он скоро растет.

— Ваши приказания будут в точности исполнены, капитан, — отвечал старичок с новым поклоном.

— Я не знаю, что мне делать с ним сегодня и завтра, пока не готов его мундир, — продолжал капитан. — Я думаю отослать его на фрегат.

— Если позволите, капитан Дельмар, — сказал старичок, опять кланяясь, — то я уверен, что жена моя за счастье почтет позаботиться о вашем protege. Молодой джентльмен может остаться у нас, пока не будет готов его мундир.

— Пусть так, мистер Кольпеппер; ваша супруга возьмет его на свое попечение. Вы обяжете меня также, если позаботитесь о его столе.

— Ваши желания будут строжайше исполнены, капитан Дельмар, — отвечал мистер Кольпеппер, опять кланяясь, между тем как я едва удерживался от смеха.

— Если вам не угодно будет отдать более никаких приказаний, капитан, то я возьму теперь маленького джентльмена с собою.

— Никаких более, мистер Кольпеппер, прощайте, — отвечал капитан Дельмар, не сказав мне ни «здравствуй», когда я пришел, ни «прощай», когда я уходил с мистером Кольпеппером.

Я сошел вниз за мистером Кольпеппером, который оставил меня с урядником, а сам стал разговаривать с капитанским камердинером.

— Ну, — сказал Боб Кросс, — вы едете со мною на фрегат?

— Нет, — отвечал я, — я остаюсь на берегу с этим, старым филином, который умеет только качать головою вверх и вниз. Кто он?

— Это наша фрегатская мышь.

— Как мышь? — спросил я.

— Да, мышь значит корабельный комиссар; вы все это со временем узнаете; постарайтесь с ним поладить, потому что он порядком подъехал к капитану.

Видя, что я не понимаю его. Боб Кросс продолжал:

— Я хочу сказать вам, что капитан наш очень любит, чтобы офицеры оказывали ему больше уважения, и, любит все, что кланяется и ползает.

Мистер Кольпеппер подошел к нам, и, взяв меня за руку, повел к своему дому. Он не сказал ни слова во всю дорогу, но казалось, о чем-то думал. Наконец, мы пришли к дверям.

ГЛАВА XIV

Зачем утомлять читателя описанием семейства мистера Кольпеппера? Не знаю, но я намерен рассказывать свою жизнь со всеми подробностями.

Дверь отворили, и я очутился в присутствии миссис Кольпеппер и ее дочери, наследницы мистера Кольпеппера, который, будучи уже тридцать лет комиссаром на разных военных судах, не обижал своего кармана.

Миссис Кольпеппер была огромная женщина. Щеки ее были велики, как блюдо, глаза узки, как щелки, нос едва заметен, рот, как буква О. Говорили, что прежде она славилась красотою в Девоншире. Время, которое называют Edax rerum, конечно, до сих пор еще не тронуло ее, сберегая кому-нибудь pour la bonne bouche.

Она сидела в огромном кресле; и то правда, что обыкновенное кресло не могло бы вместить ее персоны. Она не встала, когда мы вошли, и после я узнал, что в продолжение суток она только два раза делала усилие, чтобы встать; один раз, выходя из своей спальни в залу, и другой, снова входя в нее.

Мисс Кольпеппер была почти так же сложена, как ее мать. Ей было около двадцати лет, но для своего возраста она казалась слишком полною; однако у нее был прекрасный цвет лица, так что многие считали ее хорошенькою. Со временем она обещала даже перерасти мать.

— Кого это вы привели? — спросила миссис Кольпеппер, квакая как лягушка. Она была так толста, что не могла говорить человеческим голосом.

— Я еще сам не знаю, — отвечал комиссар, потирая лоб, — но у меня есть свои догадки.