Персональное дело
Шрифт:
Забыв о своем превосходстве над другими, граждане ФРГ занялись строительством капитализма с человеческим лицом, с хорошими домами, дорогами и всем, что нужно для жизни. Теперь посмотришь на них и на нас и невольно думаешь: а кто же кого победил?
9 Мая моего приятеля из ФРГ на Ленинградском шоссе инспектор ГИБДД остановил за превышение скорости. Простив водителя за небольшую мзду, милиционер взял под козырек и произнес невинное: «С праздничком вас!» Чем ужасно возмутил поздравляемого: «Да как вы смеете меня, немца, поздравлять с вашей победой?» Инспектор смутился: «Да я вас не с победой поздравляю, а с выигрышем».
Мы их победили, а они у нас выиграли.
Потому что они от своего мерзкого прошлого отказались, а мы за свое все еще держимся.
«Известия», № 82, 12 мая
Нас узнают по непричастности
Мне рассказывали про одну русскую Машу, которая в конце войны попала в Германию и промышляла затем проституцией. В условиях послевоенной разрухи и дороговизны продуктов многие вещи там можно было купить за бесценок. Сотка земли
С тех пор вода текла, всё дорожало, сегодня квадратный метр земли там же стоит тысячи, литр бензина – цвай марк с лишним, а за платную любовь разброс цен, вероятно, большой, но в целом проститутки своим положением недовольны и время от времени бузят, требуя для себя признания, улучшения условий и оплаты труда и социальных гарантий. (Вроде пилотов «Люфтганзы», которые получают, я думаю, не меньше, чем проститутки.)
Правительство не знает, как быть. Проституция существует уже в настолько устоявшихся формах, что запрещать ее так же бессмысленно, как запрещать плохую погоду. Но как быть с моралью? Впрочем, мораль в наше время настолько быстро теряет прежние ориентиры, что женщины становятся священниками, мужчины носят серьги в ушах, гомосексуалисты вступают в официальные браки, на этом фоне проституция кажется делом вполне обычным.
Это всё сознание даже западного человека не может в себя вместить, а каково нам, бывшим строителям коммунизма?
Лет тридцать тому назад в «Литературке» были напечатаны стихи, лирический герой которых, попавши в Париже на пляс Пигаль, был остановлен проституткой, которая предложила (дальше по тексту): «… месье, меня вы купите?»/ Ответил я: «Нет, никогда!»/ «Так вы, возможно, деньги копите?/ А может быть, вы русский?»/ «Да!» И – достойное завершение сюжета: «Вот и все. Замечу в частности:/ нас повсюду и везде/ узнают по непричастности/ к разной грязной ерунде».
(Непричастность, может быть, объяснялась не только высокой моралью, но и недостатком у советского туриста наличной валюты.)
Теперь же, в результате всех пережитых нами катаклизмов, мы ко всемирной цивилизации приобщились и в грязной ерунде сразу надежно погрязли. У нас тоже теперь свобода: в кино голую грудь увидишь чаще, чем дерево, ненормативная лексика стала нормой, а слово «трахаться» употребляется чаще, чем глаголы «быть» или «пить».
Что же до этих, которых поэт видел на пляс Пигаль, зачем нам переться так далеко, если они чуть ли не сплошной шеренгой стоят вдоль шоссе от Сокола до Шереметьева-2 и в газетах дают объявления, что готовы на всё и задешево?
У нас время от времени тоже возникает дискуссия, что делать с проституцией: запрещать, разрешить или закрывать глаза, как раньше. Сторонники разрешения прибегают к доводам рассудка, противники больше налегают на эмоции, подмену понятий и ложную логику: мол, если можно заниматься проституцией, значит, можно воровать и убивать. И задается вопрос «на засыпку»: «А вы хотели бы, чтобы ваша дочь?..»
Разумеется, подобной участи для своей дочери мало бы кто хотел. Впрочем, есть еще много разных неприятных занятий, которые мы своим дочерям не желаем. Между тем быть сторонником разрешения проституции – вовсе не значит быть ее почитателем. Просто надо трезво смотреть на вещи и реально оценивать ситуацию. Никакое нормальное общество не поощряет наркоманию, но, например, в Голландии, чтобы удержать ее в каких-то рамках, разрешается курить марихуану. Кажется, и у нас уже наркоманам дают презервативы и одноразовые шприцы, чтобы они общались между собой и даже кололись, но хотя бы без СПИДа. Явление существует, с этим ничего не поделаешь, значит, надо или его приспособить к законам, или законы приладить к нему. Узаконенная проституция тем лучше нелегальной, что существует под наблюдением власти, полиции и врачей. А иначе этот «бизнес» уходит в кусты, в подворотни, там простор для растления малолетних и принуждения к этому занятию силой. Там держат секс-рабынь, травят клиентов клофелином, заражают их СПИДом и сифилисом. Так что разрешать проституцию или нет, об этом все-таки стоит подумать.
Хорошо бы при этом нас узнавали не только по непричастности к грязной ерунде, но по причастности к уму.
№ 87, 19 мая
Осознанная обходимость
На прошедших днях отмечали юбилей Сахарова, беспокоились о судьбе Ленска, Якутска, Савика Шустера, «Свободы» в кавычках, которая радио, и нашей собственной, с маленькой буквы, раскавыченной (слава гэкачепистам!) в 91-м году. О Сахарове было сказано много хорошего, но при этом кому-то приятно представлять его юродивым, не от мира сего, не сознававшим, чего он стоил. На самом деле он оценивал себя трезво, значения своего не преувеличивал, но и не сильно преуменьшал. Согласно Толстому, значение человека можно условно определять дробным числом, где в числителе стоит его реальная ценность, а в знаменателе – его собственное мнение о себе. В данном случае знаменатель был равен числителю, а сам Сахаров – единице, оценка, по Толстому, высокая. Живи он в иных условиях, мы бы о нем, вероятно, знали только как о ядерном физике, но ему повезло родиться и жить в обществе, где сила духа подвергалась максимальному испытанию, а слову «свобода» власть предпочитала понятие «осознанная необходимость». Я же всегда думал, что свобода – это не необходимость, а насущная потребность каждого живого существа, будь то человек, зверь или курица, жить, дышать, двигаться и кудахтать. Свобода, как погода, существует в единственном числе, и даже разбивая ее для удобства на мелкие составные, мы говорим не свободы, а свобода слова, печати, митингов, собраний, демонстраций и шествий. Свободы может быть больше или меньше, но полной не бывает никогда и нигде, о чем нам в советские времена постоянно
втолковывали, чтобы объяснить, почему у нас не было ее никакой. Конечно, даже там, где свобода есть, она всегда ограничена рубежами, зонами, заборами, блокпостами, светофорами, наличием денег, а также химерами долга, совести и морали. Свобода говорить, что хочешь, у нас есть, но вы будете вопиющим в пустыне, пока не прорветесь к трибуне, микрофону или печатному станку.Поэтому благом свободы слова больше других пользуются публичные политики, теле– и радиокомментаторы, прочие журналисты и немного я – в пределах данной колонки. Свободе говорить противостоит свобода плевать на говоримое, что мы постоянно видим по телевизору и о чем читаем в газетах. Сколько нам представляли громких материалов об утекших за границу миллиардах, с показом шикарных вилл, яхт, банковских счетов, лиц и фамилий, потом все уходило в песок, и опять непонятно, украл Имярек миллиарды или у нас такая свобода слова, что журналисты могут на честного человека клепать что хотят, а ему остается только свобода помалкивать в тряпочку, как это делает Пал Палыч в Женевском суде. Вот только что (22.05.01) в газете «Зюддойче Цайтунг» опубликован материал о том, как какие-то фирмы, родственные Газпрому и контролирующие поставки газа в Венгрию на десятки миллиардов долларов, были приватизированы и куплены сыном Виктора Черномырдина, дочерьми Рема Вяхирева, Вячеслава Шеремета и еще чьими-то чадами где за четыре марки (меньше двух долларов), где за 4.20. И хотелось бы знать, буржуазная пропаганда врет нам про это, а если нет, то куда же смотрит прокуратура и лично ее генеральный начальник, призывая нас не слишком заботиться о правах обвиняемых?
Размышления о свободе привели меня опять к радио «Свобода», лишившемуся Савика Шустера, за двойную зарплату которого народ готов был снова выйти на площадь. С лозунгами: «Свободу» – Савику Шустеру» или: «Свободе» – Савика Шустера». Только неизвестно, где эта площадь. «Свобода»-то ведь не наша – американская.
Относительно самой этой радиостанции тоже много споров: кому она сегодня нужна, кроме ее сотрудников. Ведь она была cоздана для несения свободного слова туда, где свободы нет. Была чем-то вроде наших спецподразделений, которые в жестяные рупоры трубили немцам через линию фронта: «Гитлер капут!» Но цель, к которой стремилась радиостанция (и я тому тоже скромно способствовал), достигнута в упомянутом выше 91-м году, а радио все еще вещает поверх барьеров, которые лежат под ногами. Вот если их снова воздвигнут, тогда она нам опять понадобится. Но тогда ее здесь не будет. Тогда она будет опять за барьерами. Но именно поэтому будет очень нужна. А пока можно обойтись без нее и даже без Савика Шустера. Тем более что и он без нас обошелся, устроился.
№ 92, 26 мая
Владимир Войнович
Богатство – причина бедности
Мы так бедны, потому что богаты. Богаты ресурсами. Вот у японцев полезных залежей нет, так им, чтобы выжить, приходится крутиться, изобретать и изготовлять разные мелкие вещи вроде телевизоров, магнитофонов, компьютеров, фотоаппаратов, часов и говорящих роботов. Нам надрываться так ни к чему. У нас где землю ни пробури, там из нее чего-нибудь вылезет: золото черное, голубое и самое что ни на есть золотое. И остается нам только трубу пошире протянуть и куда-то туда направить, а оттуда зеленую массу качать обратно через банковские счета. И если бы мы потом это с умом употребляли, не вбухивали в грандиозные проекты и в громоздкие сооружения, не закидывали в космос, не топили в морях, не гноили на полях, не рассыпали по дорогам и меж собой поровну распределяли, то уже давно жили бы все не хуже японцев. Правда, с распределением у нас получается не поровну, а по совести. У кого ее поменьше, тому побольше. Я имею в виду воровство. Оно у нас достигло таких размеров, что пора убытки от него обозначить специальной статьей бюджета и поставить их где-то между расходами на оборону и социальным обеспечением. Большое воровство надо немедленно узаконить и ввести срок давности покороче. Сегодня украл – спрятался, а завтра уже в звании олигарха пожалуйте на прием. Не в прокуратуру, а вовсе наоборот, в палаты, фирмой «Мабетекс» доведенные до полного шика. Конечно, на такие верха допускают не каждого. Я недавно встретил соседа, который в советское время был замминистра чего-то, а теперь тоже большими делами ворочает. В начале 90-х он очень жаловался на жизнь и проклинал реформаторов, которые страну разрушили, а его разорили. А тут смотрю: идет, с лица весь черный, как его «Мерседес». Я спросил: «Где это вы так почернели?» – «Да вот только вернулся с острова Фиджи». – «Значит, – говорю, – жить все-таки можно?» – «Вообще-то можно, но…» – «Что но?» – «Но если я скажу, – спохватился он, – вы же в „Известиях“ напишете». – «Напишу, – сказал я, – но без фамилии». – «Ладно, если без фамилии, скажу. Живу я сейчас хорошо, лучше, чем прежде, но ведь воровать приходится». – «А раньше разве не приходилось?» – «Раньше? – подумал он и засмеялся. – Раньше, конечно, тоже. Но не в таких же размерах. Раньше нам столько партийная этика не позволяла».
И то правда. Раньше, бывало, слишком много украдешь, можно было получить выговор по партийной линии. А теперь в крайнем случае в газетах пропишут. Или по телевидению протянут. Правда, иногда кое-кого в прокуратуру все же тягают. Но это значит, что мало украл или от начальства неосмотрительно отдалился. А кто украл побольше да с начальством в ладах, того в крайнем случае переведут на другую работу с повышением и орден дадут, чтобы слишком не огорчался.
К крупным ворам можно относиться хорошо или плохо, но нельзя не признать, что это наиболее активные члены нашего общества. Всегда замечают, где чего откуда течет и куда это следует завернуть, чтобы до места дотекло, но не полностью. А когда случается что-нибудь: война, землетрясение, наводнение, подлодка утонула или город ушел на дно, они тут же спешат на помощь бездомным, голодным, больным, раненым, беженцам, вдовам, детям, диабетикам и паралитикам и большую часть расходов берут на себя. То есть себе.