Персонаж с демоном 6

– Это личное! То есть служебное! Журнал дежурств!

Я грустно посмотрел в его гноящиеся правдивостью глазки. Ну, хуль с ним делать – гоблин. И в конце концов, не моё дело, что он себе пишет. Есть вопросы поинтересней. Я обернулся к Владимиру и спросил:

– Так в чём, говоришь, дело? Почему вы не хотите забрать золото?

– Оно же проклятое! – очень убедительно заявил Вова.

Я перевёл взгляд на Кэрри. Она тихонечко вздохнула и принялась объяснять:

– Вот чем обычный предмет отличается от амулета? У амулета есть э… условно аналог души, эфирная проекция или составляющая… это зависит от точки зрения и задач…

Я недовольно поджал губы, Кэрри попробовала объяснять проще:

– Короче, у амулетов есть душа. Маги, создавая волшебные, заговоренные вещи, сознательно передают предметам частичку своего эфирного тела. Ещё искусные мастера, в основном орки и в меньшей степени эльфы и гномы, вкладывают душу в свои творения. Но это немного другое – они не могут задавать характер предметов, тупо наделяют их своими характерами…

Мне тут же припомнился мой эльфийский меч, я понятливо закивал.

– Во-о-от! – обрадовалась Кэрри. – А в самом простом, массовом случае предметы получают свои души от обычных людей, если они к ним относятся как к чему-то одушевленному. Это должно быть связано с сильными эмоциями… Вих, какие эмоции у людей самые сильные?

– Любовь к родине, – проворчал я.

– Злоба, страх, алчность! – убеждённо закричала девушка и, резко сбавив тон, сказала почти спокойно. – А этими монетами платили за убийство.

В принципе, мне всё почти стало ясно, но я всё-таки уточнил:

– И почему их нельзя брать?

– Ну, как же ты не понимаешь?! – удивилась Кэрри. – Проклятое золото впитывает эти чувства и передаёт, навязывает и, в конце концов, подчиняет простого человека! Лишает разума!

– А непростого? – спросил я с интересом.

Кэрри недовольно поморщилась и нехотя ответила:

– Вообще-то, для большинства сильных тёмных артефактов проклятое золото – обязательный элемент. Колдуны Тьмы и Смерти платят десять обычных монет за одну проклятую. Они умеют как-то защищаться от проклятья, хотя их, вообще-то, вполне разумными назвать трудно…

– Если что я маг Тьмы и Смерти, – проговорил я строго.

– Вот именно! – воскликнула эта непосредственность. – А нормальные маги даже с очень сильным духом теряют удачу, наказывает карма…

Гоблин опять что-то старательно записывал в журнале. Я украдкой заглянул в его каракули и легко уловил смысл:

«Пиздят всякую хуйню о золоте, дебилы блядь. Заебали уже нахуй! Опять пиздят! Эта писклявая сучка особенно заебала! Какая пытка сидеть тут с этими уёбками, слушать их ебучие бредни о золоте и знать, что оно за дверью! Сука! Когда уже кончится это сраное дежурство! Мой вонючий сменщик! Чтоб ты обкончался, читая эти строки, злорадная тварь»!

Поэт, бля! Мне его даже стало немного жаль.

– А если проклятое золото просто переплавить? – спросил я.

Гоблин резко обернулся ко мне перекошенной ненавистью и без того отвратительной мордой в очках. Ну, чисто всё прогрессивное человечество, каким я его себе представлял!

– Во время переплавки проклятья освободятся и поразят тех, кто будет плавить, – пророкотал Гронг. – За такое не возьмутся даже гномы.

– А как же эти, гоблины? – удивился я.

– Что гоблины? – не понял великан.

– Ну, гоблины же вон – возятся с монетами, – сказал я глубокомысленно. – А они ж вам родичи?

– Кому блять они родичи нахуй?! – взревел Гронг, оскалив клыки.

– Оркам и гномам, – проговорил я растерянно. – Я читал про вас, что вы родня, и ты сам сказал, что хорошо знаешь гоблинов… вот… в чём дело-то?

Гоблин сука упал рожей на стол и трясся, повизгивая и похрюкивая от внезапного счастья. Гронг постоял с открытой пастью, наконец, захлопнул её и задышал носом. Гоблин же в экстазе принялся стукаться лбом в стол. Орк резко протянул лапу к его загривку и, впечатав еблом, с отчётливым хрустом повернул ему головёнку. Гоблин дёрнул ногами, ещё сильнее испортил воздух и обмяк.

– Твои это родственники, – прогудел Гронг с тихой грустью, отпустив дохлого гоблина и вытирая лапу об штаны. – Вот в такое со временем превращаются некоторые клерки из пришлых засранцев. «Гоблины» это прозвище, а не название расы.

– Они не размножаются? – уточнил я деловито.

Гронг внимательно посмотрел на меня и покачал головой.

– Им не до этого, – сказал он. – А знаю я о них потому, что в гоблинов клерки превращаются в основном на службе у гномов. В принципе, это болезнь – служащие всё больше времени проводят на работе, перестают за собой следить, у них портятся характеры, они замыкаются … во-о-от. А у гномов тоже, знаешь ли, скапливается проклятое золото, и гоблины заканчивают жизни в таких хранилищах.

Я задумчиво потёр подбородок. Получается, у гильдии убийц какие-то дела с гномами? Но Гронг сказал «превращаются в основном на службе у гномов». В торговых гильдиях и у человеческих купцов, наверняка, происходит что-то подобное. Бедняг выгоняют из приличных фирм, и они оказываются в таких местах. Как те же оборотни, вид сбоку. Грустно, но жизнь вообще грустная. Короче, лирику нафиг.

– Да? – проговорил я, иронично взглянув Гронгу в лицо. – Тогда, раз сам его придавил, сам и выбрасывай, а то дышать нечем.

Гронг неприязненно на меня посмотрел, но, ничего не сказав, взял труп клерка за шиворот двумя пальцами и стащил со стола. Подтащил ко входу в хранилище, открыл дверь и забросил тело внутрь. Из зала доносились восторженные демонические вопли. Гронг прикрыл дверь, Настины взвизги утихли. Я решил переходить к делу и заговорил ровным тоном:

– Итак, что у нас получается, дорогие компаньоны? Кроме оружия и магических трофеев, 1 654 278 золотых. Всего у нас долей… э… моя, Насти, Рене и Гронга, Вовы, Тео, Кэрри, дяди Фрола и дяди Фомы, у парней от общины на всех одна доля и пятнадцать долей рейнджеров…

– Пятнадцать рейнджеров?! – воскликнул дядя Фома.

– Да, Володя же говорил, что все, кто рискуют одинаково, и получают поровну, – спокойно напомнил я. – Итого 25 долей. На одну долю получается 66 171 золотой и серебрушка…

– Серебрушка?! – крикнул дядя Фрол. – Проклятое золото ценится в десять раз дороже обычного!

– Ой, да и ладно, – сказал я добродушно. – У общины без меня шесть долей, итого 397 026 монет и остаток округлим до золотого.

– Мы не можем их забрать сразу, нужно найти покупателя, – мрачно проговорил дядя Вова.