Персонных дел мастер

— Все правильно — Монтекукули, Монтекукули!.. Так и отпишем королю. А сейчас приказываю — ночью же отступать! — Шуленбург осушил бокал, налитый адъютантом, сел в зимний возок, закутался в тулуп и кинул: — К переправам, на Одер!..

Так началась очередная ретирада саксонской армии.

После отъезда фельдмаршала генерал Востромисский пригласил к себе пленного Линара отужинать чем бог послал и за ужином убедил графа немедля перейти на саксонскую службу в полки французских наемников, составлявших у саксонцев отдельную бригаду. Линар охотно дал согласие, и Востромисский распорядился тут же выдать графу подъемные и жалованье на месяц вперед. Начальник штаба почитал приобретение столь крупной персоны важной находкой для саксонской армии.

Русским же драгунам, пленившим Линара, было приказано выдать от щедрот фельдмаршала по чарке гданьской водки. Но виночерпий фельдмаршала опять же сплутовал и выдал драгунам вместо чистой водки мутной сивухи. Продрогшие в снежной засаде драгуны, морщась, опрокинули по чарке и поскакали к полковой кухне.

Войска армии Шуленбурга отступали. Саксонцы открыто радовались возврату на родину из Польши, корона которой никому из них, кроме короля Августа, была не нужна. Солдаты русского вспомогательного корпуса отходили, на чем свет кляня саксонского фельдмаршала, обещавшего им в начале похода пробиться в Гродно на соединение с русской армией и показавшего хребет неприятелю без единого пушечного выстрела.

Во французской бригаде наемники тоже ворчали, недовольные тем, что не успели-таки разграбить Фрау-штадт: «С этими саксонцами нам никогда не видать доброй добычи. Да и что можно получить, сражаясь на стороне обреченной партии? Всем ведомо, что шведская армия — сам&я удачливая армия в мире! Слышали, что рассказывал этот новичок, граф Линар? Из одного Львова шведы вывезли четыреста телег с золотом и серебром. А ведь были еще Варшава, Краков, Вильно. Эта Польша что бабкин золотой мешок,— надобно только уметь тряхнуть! Что нас связывает со злополучным Августом? Подумаешь, контракт! А не переговорить ли нам с графом Линаром? Он все знает о шведских условиях!»

И граф Линар, которого вчера еще Кирилыч тащил на аркане, стал вдруг самой популярной фигурой во французской бригаде во время ретирады армии Шуленбурга за Одер.

Новгородский драгунский полк отходил последним, прикрывая саксонцев. Не дойдя до Одера, Нелидов расположил полк в заповедном сосновом лесу, дабы перекрыть путь шведским рейтарам. Но шведы и не думали преследовать. Прискакавший из разведки Роман с товарищами доложил, что Рёншильд оставил Фрауштадт и снова потянулся к Варшаве, должно опасаясь нежданного захвата столицы польской кавалерией.

— Что ж не взял языка? — с показной суровостью спросил Нелидов.

— Языка-то взяли, да только он лыка не вяжет, господин полковник...— весело ответил Роман,— Вон на фуре красавец наш бездыханный лежит, а в изголовье три бочонка какой-то дряни. Романея, господин полковник. С личной кухни фельдмаршала Рёншильда.

Полковник залюбовался крепко сбитой, ладной фигурой Романа. Выряжен, правда, не по форме, как и многие драгуны в его эскадроне,— в дубленом польском полушубке, в трофейных шведских ботфортах, да и теплые перчатки с раструбами — тоже, почитай, трофей. Да ведь лих, удал, удачлив — третьего «языка» за последнее время добывает! И эскадрон у него первый в атаке, последний в ретираде. Прав был тогда в Новгороде Ренцель — лихой из парнишки вышел драгун. Не забыть представить его после похода к чину поручика.

— Так дрянь, говоришь, трофейная романея?— рассмеялся Нелидов.

— Не пробовали. Но как наскочили на отставший обоз, так там, почитай, все шведы были вполпьяна. А вот этот, повар фельдмаршальский, только по дороге малость и протрезвел.

— За трофей и пленного спасибо, молодцы!— по-кавалерийски нараскат поблагодарил Нелидов.— Кирилыча же наутро в караул вне очереди, чтоб впредь от романеи не болел!— И, глядя на распластавшегося под рогожей его собственного бывшего повара Кирилыча, распорядился:— Выдать всем солдатам в полку по чарке романеи. С мороза и для сугрева.— И мечтательно дополнил:— Сегодня ведь у нас на Москве масленица, ребята!

На ночь драгуны наспех соорудили походные шалаши, укрыв их мохнатыми еловыми лапами, разожгли костры. В лесу было тихо, покойно, как в заколдованном снежном царстве. Высокие заснеженные ели и сосны напомнили солдатам о родных краях.

— А у нас в Новгороде сейчас хорошо! Масленица! Блины пекут. В избах тепло, пирогами пахнет.

— Эх, поесть бы сейчас блинов с маслом да на печь!— мечтательно вздохнул Кирилыч.

— Тебе бы все на печку, вахмистр! — рассмеялся Ухватов.— Да у нас сейчас на Валдае к вечеру самое гулянье. Парни все, почитай, на конях — марш-марш на приступ снежного городка! А девки и огольцы — те балуют, отбиваются снежками, валят сверху снежные глыбы. Смех, шум, молодечество! А ты ублаготворил чрево свое — и на печь! Так жить нельзя, дядя!

— Много ты понимаешь, желторотик!— рассердился Кирилыч, — Я еще под первый Азов ходил...

— Во-во! Крымцы с вас штаны и спустили — без портков из-под первого Азова и бежали-то!

«Сам ты без портков...»—слышал еще сквозь наступавший сон Роман. И ему было тепло и хорошо, что он не один в немецкой земле — плечо о плечо с товарищами. И еще подумалось о брательнике. Приезжал как-то осенью один немецкий ученый, передал от брата привет и десять царских ефимков золотом. «Но забывает, значит, Никитка, родственная кровь — она крепче всего на свете...» С теми мыслями Роман и заснул.

Разбудил его рано, на холодном, зябком рассвете Кирилыч:

— Господин эскадронный, вставай! Да вставай ты, буйная головушка! Обратный приказ от саксонцев вышел. Опять, значит, в наступление нас гонят!

Как и все нежданные решения, обратный приказ этот, отменяющий ретираду и вновь бросающий саксонскую армию на Фрауштадт, был отдан фельдмаршалом Шуленбургом скорее в силу раздражения чувств, нежели в силу^разума. Еще к вечеру, вернувшись в Гу-бен, в теплый бюргерский дом бургомистра, так уютно обжитой им за долгие месяцы зимней стоянки, фельдмаршал и не помышлял о новом наступлении. Сначала он с дороги выспался, затем принял ванну, облачился в домашний халат и в самом веселом расположении духа прошел в столовую, где проворными руками бургоми-стерши был накрыт обильный домашний ужин.

И пусть за окном неслась злая, пронзительная метель и хриплым домовым завывал ветер в трубах — от этого еще приятнее был жар, шедший от покрытой изразцами уютной голландской печки, еще ближе казались теплые руки хозяйки, летавшие над столом, еще нежнее был ее ласковый веселый взгляд и еще обольстительнее выглядели ямочки на румяных щечках. Даже озабоченный вид бургомистра, перепуганного нежданным возвращением своего важного постояльца, сегодня не раздражал, а лишь смешил бравого фельдмаршала. Шуленбург покойно развалился в кресле хозяина и даже удостоил озадаченного бургомистра рассказом о своем последнем походе, лукаво переглядываясь с проворной Анхен.

И в этот миг отдохновения от трудов и забот вломился — других слов и не подберешь! — наглец Флеминг с королевским указом о незамедлительной атаке Фрауштадта.

— Я не могу штурмовать Фрауштадт без сильных осадных орудий!— загорячился Шуленбург, но Флеминг в ответ расхохотался, точно застоявшийся жеребец.

— Крепость Фрауштадт! Сия знатная неприступная фортеция Фрауштадт!— От восторга Флеминг даже ущипнул Анхен так, что та не удержалась, взвизгнула и с притворной строгостью ударила наглеца по рукам.