Перстень Тота
Шрифт:
И я отказался от надежды найти когда-нибудь перстень или вновь составить этот коварный яд. Я смирился и решил, что надо покорно жить, пока не иссякнет действие эликсира. Увы, вам не дано понять, какое страшное проклятье — бессмертие, ведь вам отпущен ничтожно краткий срок от колыбели до могилы! Но я-то знаю, я дорого заплатил за свое знание, река времени пронесла меня чуть ли не через всю историю человечества. Мне было более трехсот лет, когда пала Троя. Когда Геродот приехал в Мемфис, я уже прожил около двенадцати столетий. А когда на земле появилось христианство, я был свидетелем событий, происходящих на ней вот уже шестнадцать столетий. Однако, как вы видите, я вовсе не выгляжу стариком, потому что проклятый эликсир все еще действует в моей крови и охраняет от смерти, которой я так жажду. Но наконец-то, наконец-то моя нескончаемая, постылая жизнь оборвется!
Я много путешествовал и был во всех странах мира, жил среди всех племен и народов.Я знаю все языки. Я выучил их, чтобы хоть чем-то заполнить время. Вы сами представляете, как непереносимо
Я взял себе за правило читать все, что ученые пишут о Древнем Египте. Мои обстоятельства часто менялись, я бывал богат, бывал беден, однако всегда находил средства, чтобы покупать журналы, в которых пишут об открытиях археологов. Девять месяцев назад, когда я жил в Сан-Франциско, я прочел статью о находках, сделанных в окрестностях Авариса. И почувствовал, что сердце сейчас выпрыгнет у меня из груди. В статье рассказывалось, как ее автор исследовал недавно обнаруженные гробницы. В одной из них он нашел невскрытый саркофаг, внутри него, на внешнем гробе, было начертано, что здесь покоится мумия дочери правителя города, жившая во времена Тутмоса Первого. Далее я прочел, что, когда археологи сняли крышку внешнего гроба, они увидели на груди мумии массивный платиновый перстень с кристаллом горного хрусталя. Так вот где скрыл Пармес перстень Тота! Он не лгал, когда говорил, что мне его никогда не найти, ибо ни один египтянин не снимет крышку с гроба дорогого ему человека, ведь это значит отягчить свою душу великим преступлением.
Вечером того же дня я отплыл из Сан-Франциско и через несколько недель снова оказался в Аварисе, если только можно назвать именем некогда великого города остатки разрушенных стен и несколько песчаных холмов. Я поспешил к французам, которые вели там раскопки, и стал расспрашивать их о перстне. Они сказали, что и перстень, и мумию передали в Булакский музей.
Я немедленно отправился в Каир, но в музее лишь узнал, что бей Опост Мариэтт распорядился отправить их в Лувр. Я приехал в Париж и здесь, в египетском зале, наконец-то нашел останки моей возлюбленной, Атмы, и перстень, который искал почти четыре тысячи лет.
Но как до них добраться? Ведь они должны принадлежать мне, только мне! На мое счастье в эти залы требовался смотритель. Я пошел к главному хранителю и стал убеждать его, что хорошо знаком с историей Древнего Египта. Я так хотел получить это место, что обнаружил слишком обширные познания. Хранитель ответил, что я достоин кафедры профессора, мне решительно нечего делать в кресле смотрителя. Ведь я знаю несравненно больше, чем он. Нет, нет, он переоценил мои знания, они поверхностны и разрозненны, стал горячо возражать я и в конце концов добился, что он позволил мне перевезти то немногое, что сохранилось из моих вещей, в эту каморку. Это моя первая и последняя ночь в ней.
Вот, мистер Ванситтарт Смит, и вся моя история. Человеку столь проницательного ума, как вы, довольно того, что я рассказал. Нынче ночью непостижимая случайность позволила вам увидеть лицо женщины, которую я любил в те далекие дни. В витрине было много перстней с горным хрусталем, но я искал платиновый — тот самый, единственный, и потому проверял металл. Взглянув на камень, я сразу понял, что жидкость действительно внутри него, о, наконец-то я избавлюсь от постылой жизни, от своего несокрушимого здоровья, которое я проклинал горше, чем самый тяжкий недуг. Теперь вы знаете обо мне все. А я — мне стало легче после моего признания. Можете рассказать мою историю своим коллегам, можете умолчать о ней. Это вам решать. Я должен попросить у вас прощения, ведь я чуть не убил вас в зале. Вы встретились там с одержимым страдальцем, который фанатично рвался к своей цели. Если бы я увидел вас раньше, до того, как совершил задуманное, я наверняка лишил бы вас возможности помешать мне или поднять тревогу. Вот дверь. Она ведет на Рю де Риволи. Доброй ночи.
Англичанин оглянулся. В узком проходе застыл худой высокий египтянин Сосра, родившийся чуть ли не четыре тысячи лет назад. Миг — и дверь захлопнулась, громко лязгнула задвижка, нарушив тишину ночи.
На следующий день после возвращения в Лондон мистер Джон Ванситтарт Смит прочитал в «Таймсе» короткую заметку парижского корреспондента:
Загадочное происшествие в Лувре
Вчера ночью в главном зале крыла, где размещаются памятники Древнего Востока, произошло очень странное событие. Служители, которые приходят по утрам убирать залы музея, увидели, что один из смотрителей лежит на полу мертвый, обняв мумию. Объятие было таким крепким, что их с величайшим трудом удалось оторвать друг от друга. Витрина, где выставлены ценные перстни, была отперта — видимо, ее хотели ограбить, на полках беспорядок. Полиция считает, что смотритель задумал украсть мумию и продать какому-то частному коллекционеру, но когда он ее поднял и понес, больное сердце не выдержало, и он умер. Судя по рассказам, это был человек неопределенного возраста, со странностями, одинокий, без единого родственника, и его трагическая безвременная смерть никому не принесла горя.
ИГРА С ОГНЕМ
Не буду даже пытаться объяснить, что произошло четырнадцатого апреля сего года в доме № 17 на Бэддерли
Гарденс. Если я честно поделюсь своими догадками, ко мне вряд ли отнесутся всерьез — уж очень эта история абсурдна и неправдоподобна. И тем не менее этот неправдоподобный абсурд действительно произошел, да еще в присутствии пяти свидетелей, причем относится он к ряду явлений, которые оставляют в душе человека след на всю жизнь, мы все согласно это подтверждаем. Я не собираюсь ничего доказывать, не собираюсь высказывать никаких предположений. Я просто опишу события того апрельского вечера, попрошу Джона Мойра, Гарви Дикона и миссис Деламир прочитать рассказ и опубликую его только в том случае, если они подтвердят, что все здесь до малейших подробностей — правда. Я не смогу представить свидетельств Поля Ле Дюка, потому что он, судя по всему, уехал из Англии.Мы заинтересовались оккультными явлениями благодаря Джону Мойру- знаменитому главе фирмы «Мойр, Мойр и Сандерс». Он, как и многие деловые люди с жесткой практической хваткой, был склонен к мистике, и эта-то мистическая жилка страстно влекла его к изучению тех ускользающих от науки феноменов, которые нередко смешивают в одну кучу с мошенническими трюками шарлатанов и уж вовсе откровенной глупостью, именуемой спиритизмом. Когда Мойр начал опыты, это был человек гибких и широких взглядов, но с течением времени он, увы, превратился в догматика, фанатичного и непререкаемого в своих суждениях. В нашем небольшом обществе он представлял именно то направление спиритов, которые возвели удивительную возможность общаться с потусторонними силами в ранг религии.
Наш медиум, миссис Деламир, была его сестра, жена того самого скульптора, о котором сейчас все только и говорят. Мы на опыте убедились, что пытаться исследовать эти феномены без медиума невозможно — все равно, что астроному наблюдать небо без телескопа. Однако мысль о том, чтобы воспользоваться услугами платного медиума, казалась нам всем чуть ли не кощунством. Разве не очевидно всякому, что человек, которому платят, считает себя обязанным «отработать» полученные деньги и вряд ли удержится от соблазна смошенничать? Если в деле замешаны деньги, на чистоту опыта надеяться нельзя. Но нам повезло: Мойр обнаружил, что его сестра обладает способностями медиума: иными словами, она изучает животный магнетизм единственный вид энергии, который чутко отзывается на воздействия как с духовного уровня, так и с нашего, материального. Конечно, я понимаю, что это утверждение вполне бездоказательно, но я ничего не доказываю, я просто кратко излагаю суть теории, которой мы пользовались — уж не знаю, обоснованно или нет, — чтобы объяснить наблюдаемые нами явления. Миссис Деламир стала принимать участие в наших сеансах, причем супруг ее был отнюдь не в восторге, и хотя ей ни разу не удалось индуцировать действительно мощное поле психической энергии, мы по крайней мере обрели возможность, как все порядочные спириты, вертеть столы и, задавая духам вопросы, получать на них ответы, то есть предаваться занятию вполне ребяческому, которое тем не менее сталкивало нас лицом к лицу с непостижимыми тайнами. Мы устраивали сеансы каждое воскресенье, вечером, в студии Гарви Дикона на Бэддерли Гарденс, второй дом от угла, где бульвар пересекает Мертон Парк Роуд. Было бы естественно ожидать, что Гарви Дикон, как натура артистическая, должен пылко увлекаться всем необычным и волнующим умы. Однако к оккультным явлениям его поначалу привлекала некая театральность антуража, в котором проводились опыты, тем не менее явления, о которых я уже говорил, потрясли его, и он заключил, что щекочущие нервы послеобеденные игры, как он сначала называл наши спиритические сеансы, на самом деле являют нам реально существующие грозные силы. У Гарви на редкость ясный логический склад ума он достойный внук своего деда, знаменитого шотландского ученого,- и в нашем маленьком кружке он представлял критическое направление: подходил ко всему непредвзято, был готов следовать за фактами туда, куда они его ведут, и отказывался строить какие бы то ни было теории, пока не получит точных данных.
Его осторожность возмущала Мойра — в той же мере, в какой Дикона забавляла кондовая вера Мойра, но оба с одинаковым увлечением, хотя каждый на свой лад, предавались нашим мистическим забавам.
А что же я? Какая роль принадлежала мне? Я не был энтузиастом спиритизма. Не был и критически настроенным ученым. Я обыкновенный светский лентяй, стараюсь быть в центре всего нового, что входит в моду, радуюсь любой сенсации, которая развлечет меня и посулит возможность интересно провести время, — вот, пожалуй, и все, что я могу сказать о себе. Сам я не способен увлекаться чем-то самозабвенно, но люблю общество людей увлеченных. Я слушал рассуждения Мойра с таким чувством, будто у нас есть собственный ключ от двери в царство мертвых, и это наполняло меня странным удовлетворением. Я буквально блаженствовал во время сеансов в затемненной студии. Словом, все это было очень занятно, и я с удовольствием бывал на Бэддерли Гарденс.
То удивительное событие, о котором я хочу сейчас рассказать, произошло, как я уже упомянул, четырнадцатого апреля сего года. Из мужчин я первый появился в студии, но миссис Деламир была уже там и пила чай с миссис Гарви Дикон. Обе дамы и сам Дикон стояли перед мольбертом с его незаконченной картиной. В живописи я не знаток и никогда не пытался делать вид, будто понимаю картины Гарви Дикона; но в тот вечер я сразу обратил внимание, что он изобразил что-то безумно сложное и фантастическое: сказочные существа и животные, разные аллегорические фигуры. Дамы бурно восхищались картиной, и действительно цветовая гамма была хороша.