Перстень вьюги(Приключенческая повесть)

Загремела сталь, до ушей Бубякина донесся стон.

— Что с вами!

— Ничего, — прокряхтел из темноты Кривцов. — Зашиб колено. Добирайся до мастерской, там проходит шток. А я дошкандыбаю…

Раздумывать времени не было. Василий кубарем скатился на площадку. Здесь было невыносимо душно, едкий дым стлался слоями. Напрасно Бубякин зажимал нос и рот рукавицей, от дыма першило в горле, изнутри подкатывала тошнота. Василий схватился за грудь, прислонился к переборке. Его затрясло от кашля. А густой дым все наползал, опутывал смрадными космами.

Стараясь не дышать, Василий побежал. Он бежал и ловил руками переборку, руки часто соскальзывали, и переборка уплывала куда-то в сторону. Где-то здесь должна быть дверь в мастерскую. Уж не проскочил ли он мимо? Нет, это вот тут, именно тут. Сдерживать дыхание больше не было силы, и он вздохнул полной грудью, снова задергался в конвульсиях, спазмы в глотке отзывались острой болью. Наконец он нащупал дверь, толкнул ее ногой. Дверь не поддалась. Тогда понял — заперта! Мастерскую всегда закрывали на замок. Следовало с самого начала спуститься в другой отсек, где тоже проходит шток. Как это он не сообразил сразу? Теперь уже поздно, поздно…

Тупое безразличие постепенно овладевало им. Захотелось прилечь, хоть на мгновение обрести покой. Если бы не давила тошнота, не душил кашель…

Чтобы не упасть от головокружения, он уцепился за тяжелый замок и повис на нем. Словно обезумевший, он рвал замок на себя, колотил ногами в дверь. Узкий коридор наполнился гулом. Это уже были не осмысленные действия, а слепая ярость человека, пришедшего в отчаяние. Рвать, крушить, биться головой, стучать кулаками в неподатливое железо. И все время его преследовало видение: пляшущие языки пламени, подбирающиеся к высоким стеллажам со снарядами, охваченное огнем основание башни.

Василий был сильным парнем. Еще там, на руднике, другие за смену выдыхались, а он, проработав день, как ни в чем не бывало шел копать огород или дотемна пилил дрова. Его силе завидовали все. А сейчас он не мог совладать с каким-то дрянным замком. Какой недоумок повесил его? Будто на амбаре…

Кто-то отстранил Бубякина. Звякнуло железо. Хриплый голос проговорил:

— Берись за ломик! Дернем вдвоем.

Это был Кривцов. Значит, все в порядке. Они взялись за концы железного ломика и рванули его на себя. Замок слетел. Дверь распахнулась. В темноте и дыму они нащупали шток. Под ногами хлюпала вода. Василий зачерпнул ладонью воды и освежил лицо. А сверху тяжелым пластом по-прежнему давил удушливый дым. Но как ни странно, угнетенное состояние мигом улетучилось. Они были у цели! Оставалось отсоединить шток в шарнире, а потом уже, вращая его руками, открыть клапан затопления. Оба не думали больше о той опасности, которая угрожает кораблю, экипажу и им самим.

Полузадохшийся, еле живой от перенапряжения, Бубякин долго, как ему показалось, возился с шарниром. Кривцов потерял терпение:

— А ну-ка, дай мне!

Василий не мог видеть его испачканного сажей, перекошенного от боли лица. Старшина скрипел зубами, подтаскивая руками зашибленную ногу. Он боялся ступить на нее и все время прыгал около Бубякина. Все-таки им удалось отсоединить шток. Напрягая последние силы, они оба ухватились за стальную трубку и повернули ее. Шток повернулся плавно, без сопротивления. Они не слышали шума забортной воды, которая мощным фонтаном била из широкой трубы, растекаясь по артиллерийскому погребу.

— Обопрись на меня, командир, — сказал Бубякин. — Выберемся!

Когда они поднялись на верхнюю палубу, Кривцов взглянул на свои часы и изумился: прошло всего несколько минут! Но за эти несколько минут многое случилось. Вражеские самолеты улетели, израсходовав все бомбы. Из развороченного взрывами машинного отделения валил дым. «Непреклонный» погружался в воду. И на палубе, и на воде горел мазут. Одежда на матросах дымилась. Лица и руки у многих были обожжены. Повсюду лежали обгорелые трупы. Тяжелораненых, но еще живых спускали в шлюпки. Бубякин не мог отвести глаз от изуродованных, обожженных до черноты тел товарищей. Сухая, черная кожа, кровавая пена у губ. Окажись они с Кривцовым на верхней палубе во время боя… Но сейчас он меньше всего думал о себе. Стал помогать перетаскивать стонущих раненых. Он их всех знал в лицо, но сейчас многих просто не мог узнать.

А корабль все оседал и оседал на корму и медленно погружался в кипящие волны.

Напрасно Василий искал среди волн и подводную лодку «Щ-305». Она исчезла. Наверное, ее потопили прямым попаданием. Потерявшая управление, она не могла опуститься на дно и уйти от бомбежки.

Должно быть, эсминец даже во время боя шел, не сбавляя хода, так как до бухты Синимяэд было мили две, не больше. Для хорошего пловца — сущий пустяк.

С Кривцовым они оставались на корабле до последней возможности, пока не перетащили в шлюпки всех раненых. На них дымилась одежда. Они заметили барахтающихся в воде моряков, по всей видимости сброшенных за борт взрывной волной. Их охватывало плотное, все расширяющееся кольцо пылающего мазута.

Набрав в легкие побольше воздуха, Бубякин прыгнул в море, стараясь уйти как можно глубже. Когда вынырнул, огонь сразу же остро лизнул его по лицу. Василий снова нырнул. Он нырял так несколько раз, а потом, не обращая внимания на огонь, устремился к старшему лейтенанту Сорокину, который, судя по всему, терял последние силы. К счастью, шлюпка подошла сразу, и Василий передал офицера сидевшим в ней матросам. А сам снова нырнул, заметив над водой чьи-то руки. Он обрадовался, когда рядом увидел Кривцова: вдвоем вылавливать раненых было сподручнее. Когда все было кончено, Василий крикнул Кривцову:

— Поплыли до берега!..

Конечно же, Кривцов не мог сравниться с ним по силе, а потому, пока плыли, Василий поддерживал его. Они часто ныряли, стремясь уйти от горящего мазута, и все-таки их лица и руки были обожжены; брови, волосы, ресницы — все сгорело.

— Держись! — кричал Василий. — До берега совсем близко.

Разумеется, они не знали, что их ждет там, на берегу.

Возможно, бухта захвачена фашистами. «Живым в руки все равно не дамся…» — думал Бубякин. Жизнь сейчас не имела цены. Цену имела стойкость.

Кривцов все чаще и чаще ложился на спину, отдыхал. Море было пустынно. Палило солнце. Но надо было спешить. Ведь могли снова появиться «юнкерсы». Специально. Чтобы добить уцелевших, взглянуть, что сталось с эсминцем.

Удалось ли спастись Макухину? Только б не размокло письмо… В ушах Бубякина стучало, сердце билось непривычно неровно, слабость делалась все сильней, и теперь он начал опасаться, что и сам не дотянет до берега, и Кривцов без его помощи сразу же пойдет на дно. Пенистые гребни то поднимали их, и тогда они отчетливо видели высокий берег, то вновь и вновь погружали в пучину, и берег вроде бы уходил от них все дальше и дальше. «Неужели течение относит нас в открытое море?» — с отчаянием подумал Василий.

Да, то, что их относит, заметил и Кривцов.

— Надо как можно дольше продержаться на воде, — хрипло сказал он. — Плыть не стоит. Нас подберут… Обязательно подберут… Не трать понапрасну силы.

Василий безвольно лежал на спине, его качало, словно в люльке. Сейчас он чувствовал себя бесконечно усталым и не отвечал больше ни за что. Далекий рудник, Катя Твердо хлебова, таежные пади и гольцы — все это было так далеко, так нереально, будто всего этого никогда и не было. Волны с развевающимися седыми кудрями гнались друг за дружкой, им, наверное, было весело. Никогда раньше Бубякин не страшился моря, но сейчас оно было враждебным, «себе на уме». И казалось, никаких сил не хватит его одолеть…