Перуновы дети

Вздрагивая от неведомых звуков, млея от страха и дрожа всем телом то ли от нервного напряжения, то ли от ночных дождинок-слёз, хлеставших косыми от порывистого ветра струями, к берегу Волхова крадучись пробирались две фигуры. Это был Нечай и его друг, молодой кузнец, которому волхв накануне вылечил искалеченную горячим железом руку. Оба напряжённо вглядывались в темень, время от времени утирая мокрые лица, на которых вместе с каплями дождя выступал холодный пот испуга.

– Вот он, кажется? – наконец толкнул Нечая кузнец, указывая на белеющее в нескольких шагах пятно.

– А кому ж ещё тут быть? – вопросом на вопрос ответил Нечай, клацая зубами. – Его тело, точно. Он в белую рубаху одет был. Только отчего так видно кругом, будто при полной луне…

Нечай не договорил. В сей миг оба ясно узрели лежащего на земле волхва, а над ним нечто, похожее на бледный голубоватый свет или туман. Только – о, чудо! – странный туман совершенно не колебался от резких порывов ветра, и дождь не проникал сквозь него. Оцепенев, оба не мигая, как заворожённые глядели на неведомое. Столб голубоватого тумана-света поднялся на несколько саженей, и в нём стал проступать человеческий лик. Он даже шевелил устами, словно что-то говорил Нечаю и кузнецу, а может, не им, а самому Великому Безвременью. Потом, задрожав, видение медленно поднялось вверх к тяжёлым облакам, что плотно спеленали ночное ветреное небо, и растаяло.

Не чуя под собой ни мокрой земли, ни веса тел, огнищане приподнялись, готовые в любую минуту дать стрекача.

– Давай уйдем отсюда! – горячо прошептал Нечай, судорожно сжимая в руке небольшой заступ, которым он хотел вырыть могилу для погибшего.

– Не годится так, – отвечал кузнец. – Что ж мы его, так и бросим на глумление псам и воронам? Видел, душа уже отошла. – В его голосе окрепла решимость. – Пошли! – сказал он и с некоторым усилием сделал несколько шагов вперёд. – Ну, иди сюда! – проговорил он, склонившись над телом.

Видя, что ничего не происходит, Нечай несколько раз торопливо перекрестился и несмело приблизился к убитому.

Кузнец стал поднимать бездыханное тело Светозара. Нечай ухватил за ноги. Быстро, почти бегом, они спустились к берегу. Там уложили тело в небольшую лодчонку. Кузнец извлёк из-за голенища нож и одним махом перерезал натянутую очередным порывом ветра вервь. Волны и ветер быстро подхватили лодочку и понесли прочь в темноту.

– Доброе дело мы с тобою, брат Нечай, сотворили, – проговорил молодой кузнец, – волхв в лодии, как ему и положено, ушёл в Навь по своей волховской реке.

Мокрые, стоя по пояс в воде под хлёсткими ударами дождевых струй и лязгая зубами от холода, они всё смотрели туда, где скрылась утлая лодчонка с телом кудесника.

Небо вдруг раскололось, и ветвистая молния выстлалась огненным мостом между небом и водой. Нечай вздрогнул от страха, а кузнец восторженно воскликнул:

– Видал, сам Перун Светозару путь в Сваргу выстелил!

Нечай подобрал заступ, и они покинули берег Волхова. Дождь продолжал лить почти сплошной стеной.

– Жалко, однако, – трясясь от холода и страха, молвил возничий, когда они возвращались, шагая по булькающим от дождя лужам, – что волхв умер, добрый был человек, меня и племянницу излечил…

Они наконец добрались до кузницы, где было сухо и тепло. Кузнец расшевелил жар и подбросил в горнило ковш древесного угля. Потом чуть качнул мех, и на лике его отразился красный отсвет пламени, а когда повернулся к Нечаю, глаза сверкнули живыми угольками.

– Разве неведомо тебе, – заговорил он, – что волхву Смерть и Жизнь – сёстры родные. Он всегда по кромке острой меж ними двумя ходит и в любой миг волен к той или другой сестре зайти, так же как мы с тобой в мою кузницу.

Стало тихо, только дождь барабанил по крыше да где-то тонко пела струйка стекающей воды.

– Погоди, – с некоторым страхом спросил Нечай, – а тебе сие откуда ведомо?

– Кузнец я, а значит, Огнебогов внук, без его помощи как волшбу с железом творить? Без волшбы кузнец и не кузнец вовсе! – Он гордо выпрямился и озорно сверкнул очами-угольями.

– Что ж это получается, – вдруг забеспокоился Нечай, – ежели сама Смерть у волхва в сёстрах ходит, то князю и епископу теперь грозит конец скорый?

– Это уж как Сёстры решат, – заключил кузнец. – Только я не про то, брат Нечай. – Он понизил голос до шёпота. – Волхвы, они ведь бессмертную душу имеют! Погостит наш Светозар у Мары, сколько надобно, а потом к её сестре Живе отправится.

– Стало быть, – предположил Нечай боязливым шёпотом, – он обратно вернётся?

– Я ж тебе о том и реку, брат! – торжествующе молвил кузнец. – Когда то произойдёт, в каком месте, какого облика и имени будет тот человек, неведомо, только случится сие непременно, волхвы не умирают!

И словно в ответ на его слова по небу пророкотал близкий раскат грома.

Конец второй части

Часть третья Нить времен

Глава первая Отец Андрей

Лето 1990. Подмосковье

Когда система становится закрытой, наступает время её застоя. И любая яркая неординарная личность воспринимается враждебно. Система защищается и стремится избавиться от вставшего на её пути.

Вячеслав Чумаков

Воскресный день выдался жарким, и пригородные электрички были переполнены: москвичи спешили покинуть столицу, покопаться на своих дачных участках либо просто провести выходной на природе.

На одной из подмосковных станций из вагона вместе с разношёрстной толпой пассажиров вышел гладко выбритый худощавый мужчина лет тридцати пяти в светлом летнем костюме. Он ничем не выделялся среди остальных, даже национальность его по внешнему виду определить было трудно: серые глаза и русые волосы говорили о принадлежности к славянскому или вообще северному типу, а нос с горбинкой сближал с кавказскими народностями.

Эти качества – ничем не выделяться и быть своим для окружающих – особенно ценятся в двух совершенно противоположных друг другу социальных категориях: среди жуликов-профессионалов и в разведке.

Немного задержавшись на перроне, мужчина огляделся, стараясь найти в зданиях разросшегося посёлка полузабытые черты их прежнего облика.

Пройдя через редкий парк, вдруг увидел знакомое сооружение кинотеатра, совсем небольшое по современным меркам. А тогда оно казалось огромным: всё такое стеклянно-бетонное, пахнущее свежей краской. Ну да, кажется, в девятом учились, когда его открыли… Удивительно, но вспомнилось даже название первого фильма, который ходили смотреть всем классом.

Воспоминания легко всплывали из глубин памяти, наполняя сердце чуть тревожным теплом.