Первая академия. Том 1

Я показал несколько заклинаний, которые вспомнил вчера. Как ни странно, за сутки уровень владения магией подрос без каких-либо усилий с моей стороны. Шары огня выглядели более насыщенными и точнее летели в цель, мощнее оказался и вихрь пламени. Я просто выставил ладони вперёд, направил в них эфир, мысленно начертал в голове знак — и огонь яростным потоком вырвался из рук. Пришлось срочно прекратить. В конце концов, бесконтрольная стихия — это тоже признак низкого мастерства.

Однако, несмотря на неожиданный прогресс, мои умения оставляли желать лучшего, и глядя на физиономию проректора по магической практике мне казалось, что он несколько разочарован увиденным.

Всё это время Морозов, заложив руки за спину, наблюдал за моим выступлением. Иногда он просил показать то или иное заклинание или что-нибудь повторить. Я сделал всё, кроме дистанционных техник. Решил не позориться и просто сказал, что не владеют такими.

Присутствовал в зале и Оболенский. Он молча стоял у стены.

— Достаточно, — остановил меня Морозов. — Сколько вы тренировались, позвольте вас спросить?

— Около двух лет, — соврал я.

— В каком заведении обучались?

Большое счастье, что когда-то я читал, какие школы заканчивали дети Василия Дубровского, иначе сел бы в лужу. Пришлось бы сочинять, что у меня так плохо с памятью, что всё забыл. Однако с такими проблемами место мне не в элитном учебном заведении, а в клинике.

— Ярославская гимназия номер два, — ответил я. — Это обычное учебное заведение, без преподавания магии.

— Интересно, почему ваш отец, царствие ему небесное, не отдал вас учиться по профилю? Раскрытие дара своего чада — важная обязанность каждого родителя.

— Сожалею, но я не могу об этом знать. Мы не общались на такие темы.

— Почему вам дали другую фамилию?

— Всё дело в давней ссоре с отцом. Прошу прощения, но я бы не хотел выносить ссор из избы.

— Конечно, понимаю. Не самая приятная тема. Однако удивительно, как вы смогли достичь такого уровня владения магией, не имея специально подготовки.

— Усердные занятия, ваше сиятельство.

Морозов многозначительно хмыкнул. Судя по его словам, он считал мою магию достаточно хорошей для моего возраста, чего я бы про себя не сказал. Лично у меня всё это пока вызывало только досаду и разочарование. Пасть с вершин мастерства до уровня гимназиста было, мягко говоря, обидно.

— Вижу, что даром время не теряли, — произнёс Морозов. — Что с вашей фамилией? Вы планируете вернуть фамилию рода?

— Да, я собираюсь это сделать, как представится возможность.

— И как я понимаю, вы решили остаться в стране, несмотря на отъезд родни?

— Именно так. Я не собираюсь бежать. Здесь мой дом, моя земля.

— А скажите, пожалуйста, почему вы захотели поступить в Первую академию?

— Потому что желаю осваивать огненную магию. Слышал, тут хороший уровень преподавания.

— Самый лучший в империи, — уточнил Морозов. — Однако и требования тоже высокие. Гораздо выше, чем в обычном высшем учебном заведении для одарённых.

— Люблю бросать себе вызовы.

Морозов снова хмыкнул, и на его устах появилось подобие улыбки.

— Ну что ж, я увидел достаточно. Если решение будет принято положительное, вас, Алексей, пригласят на оценку комиссии, — сказал он и посмотрел Оболенского. — Пойдёмте, господа?

С Морозовым мы расстались возле лестницы. Он пошёл наверх, а мы с Виктором на первый этаж к выходу.

— Вот и продемонстрировал я свою магическую возню, — как бы размышляя вслух, проговорил я, когда мы с Оболенским оказались на улице. — Можно и домой ехать.

— К сожалению, я плохо разбираюсь в огненных техниках, поскольку всю жизнь занимался магией земли, — сказал Виктор, — но не могу не отметить, что ваша магия весьма неплоха. Просто не верится, что вы научились всему сами и в столь короткое время.

— Ну почему же, сам? У нас был отличный тренер, — снова соврал я.

— Если так, то ваш тренер просто уникум. Хотелось бы на него взглянуть. Работа ему точно нашлась бы.

Ещё не хватало. Надо было срочно съезжать с темы.

— Так что думаете, этого достаточно? Меня возьмут?

— Поживём — увидим. Последнее слово всё равно останется за ректором. Но в страже рода цены бы не было такому бойцу.

Ага, намёк понят. Оболенский строил планы завербовать меня, если не выгорит с академией. Но мне бы гордость не позволила идти кому-то в услужение, хотя само по себе ничего позорного в том, чтобы представителю мелкого нищего рода работать на каких-нибудь князей, не было.

День выдался жаркий. Лето подходило к концу и напоследок решило нас порадовать ясной солнечной погодой. Мы шли по широкой аллее с водоёмом посередине. Я с любопытством вертел головой по сторонам. За кронами деревьев виднелись дома, похожие на жилые, вдоль дороги попадались отдельно стоящие кафе и магазинчики. На территории академии расположился целый город.

Повсюду шастала молодёжь, и мой взгляд сам собой цеплялся за проходящих мимо девчонок. Их наряды по меркам моего времени смотрелись довольно скромно, но даже в них я мог оценить фигуры студенток. Было приятно вновь ощущать себя молодым. Если б захотел, я мог подойти к любой девушке, познакомиться, поболтать о том, о сём, не чувствуя себя древней мумией и не заботясь о том, как это смотрится со стороны.

Но это как-нибудь потом. Сейчас надо было ехать домой.

Этим вечером мы вместе с Лизой и Никой сидели в гостиной за чашечкой кофе и общались. В основном вопросы мы задавали Нике. Нам с сестрой было любопытно узнать детали отъезда Валентина и остальных.

Впрочем, ничего нового Ника не рассказала. Отъезд прошёл без приключений. Только одному человеку жандармы помешали покинуть страну — Денису, племяннику Василия Дубровского. Его пытались задержать на вокзале, Денис сопротивлялся и был убит. Именно такую версию слышала Лиза от Оболенских. В это время Ника и остальные три стражника сопровождала Валентина с женой на пути к границе. А на следующий день Нике велели вернуться за артефактами.

Слушая всё это, я чувствовал ужасную обиду на Валентина. Он, сволочь такая, даже не собирался забирать меня с собой. Стражница приехала только за артефактом, на меня всем было плевать, ведь я теперь носил другую фамилию, я для них — никто, пустое место.

Деда своего я помнил хорошо. Он скончался, когда мне было девять лет. Этот человек остался в моей памяти высоким статным, временами сварливым, старцем с седой бородкой. Тогда он казался солидным и благородным, сейчас же Валентин мне представлялся жалким трусом. Возможно, я не в праве был его осуждать, но обида вносила свои коррективы.