Первая командировка

Размышления ночью

Как дальше работать с Осиновым? Пока он знал о нем очень мало. Однако то, что произошло сейчас у доктора Килингера, кое-что для размышления давало.

Ключевыми моментами Самарин считал три. Первый: фраза Осипова о том, что сталинградская трагедия 6-й армии — это проигрыш, из каких складывается поражение в войне. Заявление серьезное. Но, с другой стороны, так это и есть. Важно тут, пожалуй, одно — что он допускает возможность поражения Германии в войне. Он даже говорил, кому будет хорошо, когда кончится война, — психиатрам, которые будут обеспечены пациентами, и юристам, которые будут зарабатывать на наследственных делах погибших на войне. Тут явно есть за что зацепиться. Второй момент, и он связан с первым: его фраза о том, что немцы — великолепные солдаты на короткой дистанции. А так как короткой дистанции явно не получилось, что следует думать о дальнейшем ходе войны?.. Кроме, главного смысла его фразы в ней очень важно подчеркнутое «немцы» — здесь просматривается отделение себя от немцев или намек, мол, он, Осипов, к неудачам немцев непричастен и смотрит на войну как бы со стороны. Третий момент: его злобная истерика по поводу ординарца Килингера. Наверняка в ней выплеснулись, слившись воедино, первых два ключевых момента. Истерика подтверждала и неслучайность, и важность для Осипова высказанных им мыслей, идущих не только от рассудка, но и от сердца...

Но что же могло определить такую позицию? Возможно, то, что он по крови русский и все время помнит об этом. Особенно сейчас, когда Германию преследуют военные неудачи. Но разве раньше это помешало его карьере? Ему же оказано большое доверие — поручено руководить отделом русской агентуры в здешнем подразделении абвера. У него достаточно высокое служебное положение. На большее он просто не мог и не может претендовать. Почему? Да потому, что он русский. Стоп! А если претендовал и претендует на большее? Тогда это и может быть причиной его раздражения и истерики в разговоре. Надо постараться все прояснить. Это — сверхважно...

А еще? Не задумывается ли он сейчас о своей судьбе в случае поражения Германии? Он вырос с отцом — русским, который в эмиграции пошел служить к немцам. Как военный царской, а потом белой армии, его отец в первые годы, даже в первые десятилетия, эмиграции мог мечтать о мести красным, об участии в крестовом походе против большевистской России. Но позже он даже по немецким источникам не мог не составить себе представления об успехах новой власти в России. Почему, кстати, он не захотел, чтобы сын стал военным, и послал его учиться на юриста? Надо осторожно выяснить у него побольше об отце...

Конечно, ему как русскому вдвойне горько будет поражение немцев именно от русских. Он должен думать и о возмездии, которое постигнет его за дела на этой войне. И возмездие это тоже будет от русских. А если в нем хотя бы теплится русское начало, принять удар возмездия от России будет для него вдвойне страшнее. Значит, необходимо прощупать в нем это русское начало, узнать, насколько оно сильно в нем сейчас.

А может, все гораздо проще?.. Он вполне, так сказать, идейно пошел служить Гитлеру, разделяя все его планы в отношении России, и видел в этом возможность отмщения большевикам за все. И работал в высшей степени добросовестно. А когда запахло гарью возможного поражения Германии, его охватил страх, который и заставляет нервничать и даже впадать в истерику. Причем его страх и его истерика такая же, какая была в дни сталинградской драмы у того же Вальрозе. Если это так, то подступать к нему надо с иным ключом. Но и в том и в другом случае прежде всего надо как можно больше узнать о его жизни и о том, как сложилась его судьба. Да-да, начинать надо с этого!

Еще один важный момент: есть ли у него своя семья — жена, дети, может быть, любимая женщина? Особенно важно знать это в связи с тем, как он понимает возмездие — усложненно или в одном простейшем аспекте: остаться живым или умереть. Если только последнее — подход к нему сильно упрощается. Если же понимание возмездия неоднозначно, могут возникнуть самые различные варианты подхода к нему, включая сюда и предложение в какой-то мере искупить свою вину перед Россией помощью ей сейчас.

Очень важный вопрос — как он относится к деньгам? Вдруг он захочет скрыться от возмездия в каких-нибудь далеких странах? Тогда могут очень пригодиться ценности, которыми Самарин был снабжен в Москве и которые лежали у него нетронутые...

В общем, нужно узнавать о нем как можно больше.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

«Центр — Максиму

Поздравляем окончанием хорошего коммерческого дела. По нашим данным, вы можете быть абсолютно спокойны. Сосредоточьтесь на Осипове, но будьте предельно осторожны, помня, что он в своем деле профессионал. Немедля оформляйте смерть отца. Ненастойчиво поддерживайте контакт с вашим другом Гансом, имея в виду и возможность воспользоваться заботами его отца в отношении вас. Привет».

Эту шифровку Самарин раскодировал ночью, а утром уже обработал заранее подготовленный конверт с извещением о гибели отца во время воздушной бомбардировки.

Убитый горем, он отправился к Вальрозе.

Прочитав скорбное извещение, Вальрозе долго молчал, стиснув зубы, он, очевидно, искренне сочувствовал приятелю. Потом он встал из-за стола, сел рядом с Самариным и обнял его за плечи.

— Вальтер... Вальтер... Бедный Вальтер, — тихо говорил он, прикасаясь щекой к его щеке. — Кто верит в бога, тем, наверно, легче, они говорят: все от бога... Но мы с тобой знаем: все от войны. Ее главный след — могилы, могилы, могилы... Сыновья теряют отцов, отцы — сыновей...

Самарин слушал его и думал: этот новоиспеченный гестаповец не прошел черную школу своей службы и еще может быть человеком. Вальрозе будто подслушал его мысли — резко встал и произнес каким-то чужим, злым голосом:

— Месть, Вальтер!.. Только месть — «наше успокоение! Только месть!

— За меня придется мстить тебе, я — безоружный...

— Ничего, Вальтер. Делай свое дело, ведь оно для немцев...

— Разве что...

В соседней комнате послышались возбужденные голоса, топот ног, и в кабинет Вальрозе вошел мужчина в штатском. Еще в дверях он на ходу выбросил вперед руку, прошел к столу и уже открыл рот, но, увидев Самарина, запнулся.

— Докладывайте! — приказал Вальрозе,

— Задержали одного типа... Патруль хотел проверить его документы, а он бросился бежать. Я его перехватил. Документов у него нет. Но вот что поважнее документов — там, где он бежал по путям, подобран сверток, в котором оказался наган. Он от свертка отрекается.

— Проверить по отпечаткам пальцев.

— Обертка матерчатая.

— А на самом оружии?

— Боюсь, захватали, когда смотрели наши...

— Идиоты... Где он?

В кабинет ввели парня лет двадцати пяти, в ватнике, без шапки, взмокшие русые волосы по самые глаза облепляли его раскрасневшееся лицо. Патрульные держали его за руки. Парень знал только латышский, и допрос шел с переводчиком.

— Фамилия? Имя? — крикнул Вальрозе. Его вообще было не узнать — лицо от злости точно заострилось.

— Цирулис. Петр. — Парень вырвал у патрульного руку и пятерней откинул с лица волосы,

— Что делал на вокзале?

— Только что приехал из Цесиса, — уверенно ответил парень.

— Зачем приехал?

— Искать работу.

— Что делал в Цесисе?

— Работал на строительстве дороги... у ваших.

— Почему бросил работу?

— Все сделали, и нас — местных — отпустили.

— А зачем тебе понадобился наган?

— Я уже говорил — это не мое.

— Дурак. Мы проверим по отпечаткам пальцев, и тогда тебе будет хуже. Лучше сознавайся сейчас.

— Что хотите делайте, наган не мой.

— Где собирался жить в Риге?

— Где придется. Сперва надо работу найти.

— Почему у тебя нет документов?

— А какие у меня могут быть документы? Я крестьянин, службы у меня нет.

— А почему же ты не пашешь землю, а разъезжаешь?

— Кто же пашет, когда еще снег лежит? — улыбнулся парень. — А ко времени я вернусь.