Первая леди, или Рейчел и Эндрю Джэксон
Шрифт:
— Мой отец держал большую часть флотилии благодаря одной силе воли, заставляя поднимать паруса, когда дул ветер, охотиться на бизонов и диких лебедей для пропитания. В конце апреля, когда мы достигли Френч-Лика и блокгаузов, построенных полковником Робертсоном, мы потеряли тридцать три человека. Отец хотел сам основать свой дом. Он поднялся еще на восемь миль по долине Кумберленда и еще на пару миль по реке Стоун к Кловер-Боттом. Я полагала, что мать сыта по горло пустынными землями, но она не возражала, говоря, что на реке Стоун земли побогаче.
Наша первая стоянка состояла из палаток. Мы посеяли хлопок
Она вдруг замолчала. Хранил молчание и Джэксон. Он пришпорил коня, выехав вперед.
Она думала: «Мы, Донельсоны, сталкивались и ранее с трудностями, со многими трудностями, но всегда умудрялись выжить». Отец имел обыкновение говорить:
— Если не можешь решить проблему, ее нужно пережить.
Но те прошлые трудности в молодости было легко переносить потому, что они все были вместе. Новые же трудности касались только ее. Быть может, это отражает повзросление: ваши неприятности принадлежат только вам одним, и их нужно преодолеть самому.
Она была довольна, что рассказала историю «Адвенчера», — мысли о прошлом укрепили ее для предстоящего.
Джэксон привез ей приглашение остановиться в блокгаузе ее сестры Джейн и полковника Роберта Хейса в Хэйсборо — общине поместий, основанных Робертом, его родителями и братьями. Их плантация находилась в не столь освоенном районе, как дом ее матери. Там росли виноград, вишни, а в лесу можно было собирать ежевику. Рейчэл была довольна, что приехала сюда, а не в дом Донельсонов. Бесцеремонные манеры Джейн произведут исцеляющий эффект на нее. Мистер Джэксон привез Рейчэл к Джейн, отмахнулся от их попыток поблагодарить его и тут же уехал в Нашвилл.
Неприкосновенность убежища Рейчэл просуществовала недолго: через два дня Льюис Робардс смог добраться до плантации Хейса. Он шел легкой походкой, любезно болтая с Джейн.
— К тебе гость, Рейчэл, — позвала Джейн, словно из Нашвилла приехал какой-то знакомый.
Веки Джейн были слегка приподняты над ее кумберлендскими зелеными глазами, это был сигнал: я буду рядом. Она выглядела необычно любезной. Рейчэл подумала: «Мне бы ее хладнокровие и выдержку».
— Не намерена ли ты приветствовать своего мужа, проехавшего более двухсот миль, чтобы увидеть тебя?
Льюис говорил низким, чарующим голосом. Он остановился где-то в пути, помылся, побрился и переоделся в вельветовый костюм модного покроя («Излишне тепловатый для начала июля», — лениво подумала она), в безупречно белую шелковую рубашку и начищенные черные сапоги.
— Такое приветствие, на какое я рассчитывала, когда приехала в Харродсбург?
— Я вел себя плохо, Рейчэл. Я был возмущен услышанными мною историями.
— Какой мужчина верит каждой случайной истории, которую нашептывают сплетники о его жене?
— Мужчина, подобный мне, полагаю, глуповатый и истеричный.
— А ты, кстати, не упустил из виду, что привез меня сюда Эндрю Джэксон? — в лоб спросила Рейчэл.
— Разумеется,
нет, — ответил он. — Если твоей матери более удобно послать Джэксона, то тогда нет причины, чтобы он не приехал.Он импульсивно двинулся к ней с самой нежной улыбкой на лице:
— Я верю тебе, я люблю тебя и хочу, чтобы ты вернулась со мной. Мы поедем завтра утром.
— Нет, Льюис.
— Нет? Но я больше не питаю подозрений. Прошлое больше не повторится, дорогая. Даю честное слово.
— Ты нарушал свое слово много раз.
— Но есть же способ убедить тебя…
— Бесполезно.
Он пристально уставился на нее, словно пытался найти объяснение, которого не было в ее словах:
— Бесполезно?
— Я больше не люблю тебя.
— Это неправда!
— Я не таю против тебя зла, Льюис, но у меня не осталось добрых чувств к тебе, совсем не осталось. В таких условиях я не могу больше жить с тобой.
Льстивые манеры исчезли.
— Не верю тебе! Впрочем, это не имеет никакого значения. Ты моя жена и должна делать то, что я скажу. Мы вернемся в Харродсбург утром.
Он повысил голос. Она ответила с твердостью, какой он никогда не слышал:
— Льюис, я не намерена больше видеть тебя.
Сомнения в окончательности ее высказывания не могло быть. Он стоял перед ней, подняв к ее лицу сжатые кулаки.
— Значит, это правильно.
— Что правильно, Льюис?
— Мое подозрение относительно тебя и Эндрю Джэксона! Тот факт, что он приехал за тобой в Харродсбург, ставит точки над «i»!
— Но только что, несколько минут назад, ты сказал, что нет ничего плохого в том, что мистер Джэксон приехал за мной.
— Это было сказано до того, как я понял.
— Понял что?
— Что ты любишь Эндрю Джэксона.
Она никогда до этого не осознавала, что всего несколько слов подобны физическому предмету: занозе под ногтем, колу из забора, упавшему на голову… или острому ножу, пронзившему глубоко грудь.
Любит ли она Эндрю Джэксона?
Перед ее мысленным взором промелькнули сотни картин: Эндрю, стоящий в проеме двери в первый день его приезда, высокий и тощий, как жердь, выглядевший одиноким и заброшенным, словно у него не было дома; Эндрю в судебной комнате лицом к лицу с задирой и его ружьем с вызовом в глазах: «Стреляй!»; Эндрю, танцующий на вечеринке, неутомимый, как ветряная мельница, и к тому же похожий на нее; Эндрю, отказывающийся чистить сапоги британского офицера; Эндрю, едущий по тропе из Харродсбурга, напряженно всматривающийся в обе стороны дороги. Он — мужчина из всех мужчин, она поняла это, бесстрашный вожак, подобно ее отцу, сильный, надежный, полный энергии и честолюбия и в то же время нежный и симпатичный. Но что касается любви… Как она могла любить кого-либо, когда она так пострадала от любви?
Она повернулась спиной к Робардсу:
— Пожалуйста, уходи теперь, Льюис.
— Ты моя жена, и я намерен оставаться здесь до тех пор, как ты будешь готова вернуться в Харродсбург. Полковник Хейс не выставит меня.
В этом Льюис был прав — полковник Хейс отказал ей в просьбе предложить Льюису уехать:
— Я не могу сделать этого, дорогая. Он все еще член нашего семейства, и я не хочу, чтобы говорили, будто я негостеприимен.
Она поняла, что ставит в трудное положение своего зятя: