Первая любовь

— Простите, но вы ошиблись номером, — ответила я вежливо.

Тогда у меня уточнили, жёстко отняв всякую надежду на ошибку:

— Это же Людмила Пельтцер, всё верно?

— Да, — с трудом сумела я выдавить из себя и сразу закашлялась. Ольга посмотрела на меня с беспокойством в глазах, но смолчала. Впрочем, ответить я в любом случае не смогла бы.

— Наконец, я услышал тебя! — в голосе незнакомца прозвучало искреннее воодушевление, а я сильно разозлилась. Моего папы давно нет. Похоже, кому-то захотелось меня разыграть? Но для чего?! Или этот человек не понимает, что есть вещи, над которыми нельзя шутить?

— Вы ошиблись, очень сожалею, — ответила я сухим и бесстрастным тоном, чтобы пресечь на корню любые попытки моего шантажа или розыгрыша, — и отключилась от связи. А сама с трудом удерживалась, чтоб не перейти на французский. Блин, сколько идиотов на свете?!

— Хотя, — вспомнив Олины слова, подумала я, — не удивлюсь, если этим идиотом окажется Валерий Николаевич. Может, неслучайно мы о нём именно сегодня вспомнили? Решил мне таким образом досадить, ведь этот урод в курсе, что мой папа давно умер. Нет, голос не его. Но разве трудно кого-то попросить сказать пару слов? В Германии наших полно.

— Кто это был? Что он хотел от тебя, Люся? Почему вы так мало говорили? — забросала меня Ольга вопросами.

— Походу, Валерий Николаевич захотел о себе напомнить, — я нахмурилась, но затем со злой весёлостью в голосе добавила. — Сам идиот, и при этом других людей за дураков держит! Но со мной этот номер не прокатит!

— Расскажи, Люсь, что он выкинул? — Оля оживилась, даром, что мы стояли в пробке. А тут такая новость! Хотя Лёля ещё не знала, в чём именно она заключается. Но ведь интересно, зачем я вдруг понадобилась слинявшему за кордон чиновнику.

— Не придумал ничего лучшего, как назваться моим отцом! — возмущённо сказала я Лёле и добавила: Вот, народ пошёл: ни бога, ни чёрта не боятся! А ведь мы его только вспоминали!

— Он что, сказал: Здравствуй, Люся, я — твой отец? — Оля обеспокоенно посмотрела на меня и почему-то покраснела. Но я в тот момент не придала этому значения, и кивнула головой.

Вдруг телефон снова зазвонил. Как и следовало ожидать, опять всё тот же международный номер телефона.

— Блин, он меня уже достал! — я потянулась к трубке. — Сейчас я ему скажу всё, что думаю о нём и о его родителях. Наверное, Валерий Николаевич этого добивается? Кого-то сейчас с праздником, понимаешь ли, поздравляют, а мне один идиот нервы трепет!

Мне и, вправду, стало ужасно обидно и за себя, и за папу. Да Валерий Николаевич мизинца его не стоит, но покусился на святое, мразь!

Ольга заёрзала на сиденье и попросила меня:

— Люсь, не отвечай. Да ну его лесом! Зачем ты будешь портить себе настроение?

Но я, охваченная праведным гневом, сестру не послушалась и гаркнула в трубку:

— Слушайте, какого рожна вы мне звоните? Ведь вы знаете, что мой папа умер? А вы, идиот, смеете насмехаться над чувствами чужих людей! Да чтоб вам!.. — но договорить я не успела. Мужчина прервал мою речь словами, которые как будто обухом огрели меня по голове:

— Люся, я должен сказать тебе правду, которую Нина все эти годы скрывала от тебя, дочка. Твой родной отец — это я.

— Что за ерунду вы несёте? — я начала хватать ртом воздух. — Не смейте мне больше звонить, вам понятно? А я больше не буду отвечать на ваши звонки!

— Что, всё-таки Валерий Николаевич объявился собственной персоной? — спросила у меня Ольга, и тут же посоветовала: А ты его, Люсь, заблокируй, и все дела.

Но я не могла так просто взять и остановиться.

— Вы, знаете, кто вы? Да, если бы не ваш возраст, я вам это объяснила популярным языком! Для вас, нехороший вы человек, нет ничего святого!

— Ты можешь, девочка, мне не верить, но Сергей Пельтцер тебя просто воспитал, а родной отец — это я. Так получилось, что мы с твоей мамой расстались ещё до твоего рождения, и, назло мне, Нина записала тебя на моего младшего брата. Но теперь, когда я уже стою одной ногой в могиле, я понял, что не имею права дальше молчать. Доченька моя, я люблю тебя! Ты — моя единственная наследница, ведь других детей у меня нет.

— Неправда! — я бросила трубку. Меня колотило от гнева, обиды, возмущения. Блин, ну что за люди? Кому-то на восьмое марта дарят подарки, а меня обухом, обухом! И ладно бы речь шла обо мне, но какая-то мразь захватила прицепом ещё и моего папу.

Телефон опять зазвонил…

Кто виноват и Что делать?

— Люсь, — просила меня Ольга, — подумай, пожалуйста, ещё раз? Зачем тебе ехать фиг знает куда? А главное — ради чего?

— Не могу я, Лёль, не поехать. Если Он умрёт, не повидав меня и двойняшек, я себе потом места не найду. Совесть меня замучает, понимаешь?

— Зря ты его слушаешь, — Оля смотрела на меня с отчаянием в глазах. — Лучше бы позвонила тёте Нине, поговорила с ней обо всём откровенно. А то повелась на сказки не пойми кого.

— Так ты сама, Лёль, говорила, — вскипела я не на шутку, — что слышала про эту непонятную историю с двумя братьями! А теперь пошла на попятную.

— Ну, слышала что-то краем уха, — буркнула Ольга. — Но это ещё ничего не значит! В конце концов, мало ли какие обиды случаются между родственниками? Может быть, дядя Антон для того тебе и позвонил, чтобы ещё раз насолить вашей семье? Ему-то что? Он в Германии, я так понимаю, хорошо устроился. Но никак не успокоится, что родным до него нет дела. Ну, как та собака на сене, понимаешь, Люсь?

— Лёля, ты не слышала его голос, — возразила я сестре. — Он с трудом разговаривает. Как я могу плюнуть на просьбу умирающего человека? Не по-людски это, пойми, пожалуйста?

— Ой, не знаю! — продолжала сомневаться Ольга. — Я слышала однажды разговор моей мамы с отцом. Так вот, мои родители вспоминали дядю Антона не самыми ласковыми словами за то, что он уехал в поисках лучшей жизни в Германию, а на своих родных тупо забил. Теперь, видишь ли, опомнился.

— Твоей маме, Лёль, конечно, было обидно за свою сестру. Но людей нужно прощать. Сама подумай, кто не ошибается? В жизни всякое бывает. К тому же, Ему, как Он мне объяснил, все эти годы было не до родственников. С одной стороны, надо было заниматься бизнесом, а, с другой, здоровье Его уже давно подводило. Что тут не понять?

— Мать Тереза ты наша! — возмутилась Ольга. — Лично я не верю, что у дяди Антона не было ни одной свободной минуты, чтоб позвонить, если не тёте Нине, то тебе. Скорее, я поверю своим родителям, когда они называли его эгоистом, который привык жить только для себя.

— Лично я не могу судить о человеке, которого ни разу не видела в глаза, — ответила я устало.

У меня, и вправду, сил не осталось говорить о человеке, который представился моим отцом. Нет, я тоже что-то слышала, что у моего папы есть старший брат, который много лет назад уехал на ПМЖ в Германию. Но у нас в семье не любили вспоминать про дядю Антона, и я никогда не задавала родителям лишних вопросов.