Первая мировая: война, которой могло не быть
Шрифт:
Не меньшее значение проливы имели для Берлина. «Для германского империализма, приобретавшего благодаря Багдадской железной” дороге господствующее положение в Малой Азии, — отметил Полетика, — захват Босфора и Дарданелл царизмом был бы ударом, прерывающим связь метрополии с хинтерландом (зона влияния. — В. М). Великий путь Гамбург—Багдад прерывался в самом тонком и чувствительном месте. С другой стороны, для царской России, стремившейся к проливам, установление в них германского господства, гораздо более непосредственного и прямого, чем английское или французское, — ибо железная дорога более осязательное средство империалистической экспансии, чем самая регулярная судоходная линия, — было не менее сокрушительным ударом: «ключи к дому» оказывались в руках «немца», и за всякое давление на Турцию царская Россия могла испытать ещё более чувствительное давление в Царстве Польском».
Полетика показал, как здесь завязывался узел будущего конфликта: «Австро-германская позиция в восточном вопросе сводилась к тому, что Германии был нужен Константинополь как центральный
Союза с Францией и Англией Извольский добился — антигерманское «сердечное согласие», включавшее также Японию, окончательно оформилось в 1907 г. Зато с проливами он потерпел полное фиаско, переоценив как свою сделку с Эренталем, так и дружественность позиции Лондона, за что его иронически прозвали «Наполеоном, начавшим с Ватерлоо». Аннексия Австрией Боснии и Герцеговины и отсутствие реальной поддержки со стороны России усилили радикальные настроения в Сербии, подогреваемые обещаниями Извольского о содействии в будущем. Мстительный и самолюбивый министр воспринял поражение в боснийском кризисе не как свой провал, но как нанесённое ему личное оскорбление, требовавшее отмщения. В 1909 г. он решил уйти в отставку и стал проситься на пост посла в крупной европейской столице, который тогда считался более важным и престижным, чем пост министра. В следующем году появилась вакансия в Париже, куда Извольский и отправился. «Здесь он мог, — писал Фей, — отныне посвятить всю свою неутомимую энергию, всё своё искусство интриги установлению более тесных связей между Россией, Францией и Англией. Теперь он убедился, что только с их поддержкой и путём увеличения вооружений можно избежать в будущем подобного дипломатического поражения или в случае необходимости рисковать войной».
Преемником Извольского стал товарищ (заместитель) министра Сергей Сазонов, свояк Столыпина, человек, по общему мнению, неглупый, но склонный поддаваться посторонним влияниям и не имевший опыта самостоятельной дипломатической работы, кроме миссии в Ватикане. Язвительный граф Сергей Витте заметил: «Если бы Сазонов не был свояком Столыпина, он закончил бы карьеру посланником в Мюнхене». Как и его предшественник, Сергей Дмитриевич был сторонником Антанты и противостояния Тройственному союзу,. Однажды он заявил британскому послу в Петербурге: «Союз с Англией — альфа и омега моей политики. Жалею только о том, что не я подписал его. И завидую Извольскому, поставившего под ним свою подпись».
Дипломат Юрий Соловьёв утверждал, что «Сазонову оставалось лишь покрывать своим авторитетом министра выполнение замыслов своего более умного и энергичного предшественника, забравшего к этому времени из Парижа все нити русской внешней политики в свои руки». В сказанном есть несомненное преувеличение: к 1914 г. Извольский контролировал лишь одно, хотя и очень важное направление российской дипломатии — французское, и в этом качестве действительно сыграл значительную роль в подталкивании Европы к войне.
Дальнейшая политика Петербурга развивалась в русле усиления блокового противостояния в Европе. Не будем подробно останавливаться на событиях 1910—1913 гг., которые характеризовались нарастанием напряжённости на Балканах, включая очередную попытку России взять проливы под контроль, частичные мобилизации войск, затем войны славян против Турции и между собой. В начале декабря (нового стиля) 1913 г. Сазонов представил царю секретный доклад. Начав с того, что «стремиться к какому-либо росту нашей территории совершенно не входит в наши прямые интересы» и что «задачи внутреннего развития России возлагают на нас в первую очередь обязанность сохранить мир», министр констатировал политическую обречённость Османской империи и, следовательно, возникновение необходимости взять под контроль Босфор и Дарданеллы.
«Проливы в руках сильного государства — это значит полное подчинение экономического развития всего юга России этому государству, — сделал вывод министр. — Тот, кто владеет проливами, получит в свои руки не только ключи от Чёрного и Средиземного моря — он будет иметь ключи для поступательного движения в Малую Азию и для гегемонии на Балканах». Отклонив как неудовлетворительные все предложения о демилитаризации и
«Демарш Чарыкова»: в октябре 1911 г. посол в Константинополе Николай Чарыков, действуя формально по своей инициативе, попытался добиться признания за Россией преимущественного права на свободу действий в районе проливов, обещая взамен расширение двустороннего сотрудничества. Турция отказалась от предложений. Против изменения статуса проливов выступили европейские
державы, включая Англию и Францию. В условиях возникшего кризиса Сазонов дезавуировал действия посла заявлением о том, что Россия вопрос о проливах официально не поднимала. нейтрализации проливов, которые не давали России преимуществ по сравнению с другими державами, Сазонов настаивал на разработке программы политических и военных мер для успешного осуществления экспансии.В этом либеральная оппозиция во главе с кадетом (конституционным демократом) Павлом Милюковым была едина с самыми агрессивными кругами правящей верхушки. «Чёрное море должно быть защищено от прохода туда иностранных судов, — категорически заявил Милюков уже после начала войны, — тогда как русские военные корабли должны иметь свободный выход» в Средиземное море. Думская «оппозиция Его Величества» и по большей части разделявшая её взгляды петербургская и московская печать были настроены проантантовски: одним больше нравилась французская республика, другим британский парламент — и решительно против Германии.
Особый интерес представляет следующий фрагмент доклада Сазонова: «Повторяя высказанное пожелание о возможно более длительном поддержании status quo [7] , приходится также снова повторить, что вопрос о проливах едва ли может выдвинуться иначе, как в обстановке общеевропейских осложнений». В переводе на язык практической политики это означает, что взять проливы под контроль Россия сможет только в результате европейской войны, но, несмотря на это, не отказывается от своего намерения. Государственные мужи той эпохи — не только в России — вообще как будто не боялись войны, понимая, что не им воевать, и легкомысленно полагая, что она будет короткой.
7
Существующее положение (лат.)
Именно с такой точки зрения министр проанализировал существующий расклад сил: «Последние (т. е. «общеевропейские осложнения». — В. М.), если можно судить по нынешним условиям, застали бы нас в союзе с Францией и возможном, но далеко не обеспеченном союзе с Англией, или же при доброжелательном нейтралитете этой последней. На Балканах мы, в случае общеевропейских осложнений, могли бы рассчитывать на Сербию, а может быть, и на Румынию». К союзникам можно было добавить Черногорию — две дочери короля Николая I были замужем за русскими великими князьями — поскольку эта небольшая страна имела важное стратегическое положение на побережье Адриатического моря. Главными противниками Сазонов назвал Австрию и Болгарию.
Одобрив доклад сразу по прочтении, царь велел созвать Особое совещание [8] по данному вопросу, которое, однако, состоялось только 8(21) февраля 1914 г., уже при новом главе Совета министр из. 31 января (13 февраля) Николай II неожиданно для многих отправил в отставку осторожного и умного Владимира Коковцова, которому «ставил в вину постоянное подчинение общей политики и политики внешней финансовым интересам» (премьер был по совместительству министром финансов), и сделал его преемником престарелого консерватора Ивана Горемыкина, занимавшего этот пост в 1906—1908 гг. Перехваченные и расшифрованные в русском МИД донесения французского посла Жоржа Палеолога своему министру Гастону Думергу зафиксировали столичные слухи о том, что «в восточном кризисе понадобятся люди активные или, по крайней мере, решительные», что новый премьер «разделяет мнение великого князя Николая (Николаевича-младшего. — В. М.) и Гартвига» и «является одним из наиболее верных сторонников союза с Францией», а «положение министра иностранных дел будто бы поколеблено». «Придворные сплетни, скажете вы, — писал Михаил Покровский в предисловии к публикации этих документов. — Но ссылка на Николая «Большого» (прозвище великого князя, данное ему в том числе за огромный рост. — В. М.) и Гартвига, фактического руководителя сербской политики в это время, звучит чрезвычайно правдоподобно. Сазонов «исправился» и удержался — Кековцов был неисправим и полетел». «Исправляться» министру иностранных дел не пришлось — он выступал за силовое решение проблемы не менее активно, чем Николай Николаевич и Гартвиг, и царь одобрил его позицию. Предварительна прочитанный всеми участниками Особого совещания, на котором преобладали военные, доклад Сазонова возражений не вызвал, включая положение о том, что «борьба за Константинополь вряд ли возможна без общеевропейской войны». Разговор получился деловой, и его результатом стали конкретные предложения по подготовке к возможному захвату проливов. Для нас важнее другое: хотя такая перспектива обсуждалась не впервые, впервые её обсуждение закончилось не только признанием желательности силового решения, но и выработкой мер по подготовке к нему.
8
Периодически созывавшиеся совещания высших сановников империи, посвященные конкретным вопросам и готовившие проекты решений для представления императору.