Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Первая мировая: война, которой могло не быть
Шрифт:

В воскресенье 5 июля Гойос и посол Сегени вручили оба документа кайзеру [24] , который немедленно прочитал их. После сараевского убийства доклад произвёл на него сильное впечатление. Вильгельм II принял всерьёз слова австрийского собрата: «Усилия моего правительства должны быть направлены отныне к изолированию и умалению Сербии». Император сказал гостям, что Вена может «рассчитывать на полную поддержку» Германии, особенно в отношении Сербии, с выступлением против которой нельзя медлить. «Позиция России, — сообщил Сегени, — будет во всяком случае враждебной, но он (кайзер. — В. М.) к этому готовился в течение ряда лет, и если даже дело дойдёт до войны между Австро-Венгрией и Россией, то мы можем не сомневаться в том, что Германия, верная своему союзному долгу, выполнит его и будет стоять на нашей стороне. Впрочем при существующем в настоящий момент положении вещей

Россия ещё не готова к войне и, наверное, серьёзно подумает, прежде чем обращаться к оружию».

24

Встреча породила легенду о состоявшемся в тот день «Потсдамском совещании» с участием генералов, послов и финансистов, каждому из которых кайзер якобы задал вопрос: «Готовы ли вы к войне?».

Вильгельм предупредил, что не может принять окончательное решение без канцлера. На следующее утро он уехал в Киль, откуда отправился в плавание на своей яхте, успев перед отъездом переговорить с Бетман-Гольвегом и военными. Канцлер телеграфировал Чиршки, что кайзер «естественно не может занимать какую-либо позицию в вопросах, стоящих между Австро-Венгрией и этой страной (Сербией. — В. М), так как они выходят из его компетенции, однако император Франц-Иосиф может полагаться на то, что его величество в соответствии со своим союзническим долгом и со своей старой дружбой будет верно стоять на стороне Австро-Венгрии».

Это обещание известно как «карт-бланш», выданный Берлином Вене. Берхтольд и Гётцендорф приняли его с восторгом, надеясь, что оно поможет преодолеть сопротивление Тиссы и окончательно убедить старого императора. «После столь многих отказов надо было укрепить альянс демонстрацией верности», — писал после войны Фабр-Люс. Когда страсти ещё кипели, фон Мах утверждал: «Если бы Германия покинула Австрию в июле 1914 г., она, несомненно, отсрочила бы роковой день. Но когда этот день, наконец, наступил бы, Германии пришлось бы сражаться в одиночку, поскольку Австрия не простила бы её дезертирство». И ещё одно мнение: «Оставшись в стороне, мы оказались бы изолированными и опозоренными. Нас ненавидели бы те, кому мы отказали в помощи, и презирали все остальные». Неплохо подходит к данному случаю, но эти слова принадлежат… британскому министру иностранных дел Грею и объясняют, почему его страна столь решительно поддержала Францию во время первого марокканского кризиса в начале 1906 г.

Существовал ещё один фактор, о котором Ягов 18 июля откровенно писал в Лондон Лихновскому: «Австрия, всё более и более теряющая престиж из-за отсутствия силы к действию, вряд ли уже сейчас может считаться полноценной великой державой. Она отлично понимает, что упустила много возможностей, но что сейчас она ещё в состоянии действовать, спустя же несколько лет — быть может, уже нет. Сохранение Австрии, и при том возможно более сильной Австрии, и по внутренним, и по внешним мотивам, — для нас необходимость. Чем более решительной покажет себя Австрия, чем энергичнее мы её поддержим, тем скорее останется спокойной Россия». Расчёт понятный, но неверный.

Люди, придерживавшиеся самых разных взглядов, считали «карт-бланш» роковой ошибкой кайзера. Благожелательный к нему Монтгелас указал на следующие причины: переоценка монархической солидарности со стороны Николая II; недооценка военных приготовлений Франции и России; уверенность, что Англия останется в стороне от конфликта на континенте. По мнению нейтрального Фабр-Люса, император был уверен в том, что Антанта смирится с локальным «наказанием» Сербии, а если нет, то Германия сможет удержать Австрию от рокового шага. Объективный, но не симпатизировавший Вильгельму Гуч констатировал: «Он понимал, что поддержка австрийских требований может привести лавину в движение, но в судьбоносные дни не предпринял действенных шагов, чтобы её остановить. Вильгельм II и Бетман были недальновидными людьми, поощрявшими союзника вступить на опасный путь и не потребовавшими для себя участия в выработке ультиматума, от которого зависела судьба мира». Наиболее непримиримым оказался Бюлов: «Руководители германской политики не желали мировой войны, но они самым глупым образом вообразили себе, что им удастся осуществить австрийскую карательную экспедицию, чтобы «проучить» Сербию, не доводя дела до европейской войны».

12 июля посол Сегени отправил Берхтольду депешу, которая занимает важное место в книгах по предыстории Первой мировой войны. Приведу наиболее часто цитируемые фразы из неё. «Император Вильгельм, равно как и все другие руководящие здесь лица, не только твёрдо стоят как верные союзники за монархию (Австро-Венгрию. — В. М.), но и самым решительным образом подбодряют нас не упустить нынешний момент и в высшей степени решительно выступить против Сербии, чтобы раз навсегда навести порядок в тамошнем гнезде революционных заговорщиков… Руководящие германские круги — и не на последнем месте сам император Вильгельм — можно сказать, почти нажимают на

нас в том смысле, чтобы мы предприняли решительное, даже военное выступление против Сербии… Германское правительство считает нынешний момент наиболее подходящим в политическом отношении». Далее посол привёл известные нам расчёты кайзера на неготовность России и на нейтралитет Англии.

Эта депеша считается одним из главных доказательств агрессивных намерений Берлина. Однако исследователи уже в середине 1920-х гг. обратили внимание на детали, которые корректируют картину. Во-первых, после 5 июля посол с императором не встречался, а Чиршки в Вене с 6 июля не получал новых инструкций — более «воинственных», чем телеграмма Бетмана о «союзническом долге» и «старой дружбе». Во-вторых, есть показания независимых свидетелей, что 73-летний Сегени, находившийся на посту уже 22 года, в силу возраста был, мягко говоря, не вполне адекватен и преувеличил настроение Берлина. Вопрос о его отставке был уже решён, о чём эрцгерцог говорил кайзеру в Конопиште.

К 18 июля в Берлине стало известно общее, но не полное содержание ультиматума. Участвовать в его составлении или редактировании Германия отказалась. Бетман-Гольвег вернулся в столицу из имения только 25 июля, император — ещё через два дня. Начальник генерального штаба Мольтке уехал на воды в Карлсбад (ныне Карловы Вары), зная, что во вверенном ему ведомстве полный порядок. Гросс-адмирал Тирпиц проводил лето в Швейцарии. Позднее их отсутствие в столице расценивалось как коварный манёвр. Но даже суровый к Германии Полетика отметил, что «Вильгельму переотправлялись далеко не все (многие в укороченном виде) и получались им со значительным опозданием телеграммы германских дипломатических представителей за границей. Если судить по опубликованным документам, Вильгельм получал информацию о развитии политической ситуации с большим запозданием. Канцлер, судя по количеству отправленных ему министерством иностранных дел телеграмм, был осведомлён немногим больше». «На хозяйстве» остались Ягов, Циммерман и Чиршки, которые ориентировались на «наказание» Сербии и «локализацию» конфликта. Отсутствие высшего начальства, по мнению Полетики, большой роли не играло, поскольку главные решения были приняты 5—6 июля.

Итоговый текст ультиматума оказался для Берлина сюрпризом. 20 июля Ягов попросил Вену сообщить его заранее, но Берхтольд приказал не делать этого. Он также пренебрёг советом коллеги поставить в известность Италию. Получив документ от Сегени вечером 22 июля, накануне предъявления, министр, согласно его позднейшему свидетельству, сказал, что «форма и содержание ноты кажутся излишне резкими», но посол ответил, что «слишком поздно что-либо сделать». Можно предположить, что Ягов задним числом преувеличил свою неспособность вмешаться и заставить австрийцев смягчить ультиматум или хотя бы увеличить срок, данный для ответа. Но очевидное стремление Вены действовать самостоятельно вряд ли согласуется с тезисом о её «вассальной зависимости». Находившийся у себя в имении канцлер узнал о нём, видимо, утром 23 июля, а император, путешествовавший на яхте «Гогенцоллерн» в открытом море, и вовсе по радио.

Первым «резким движением» кайзера стал приказ флоту вернуться в Балтийское море из Северного, который он отдал с борта яхты 25 июля, узнав о сербской мобилизации и разрыве отношений с Австрией. Канцлер пытался отговорить его, но получил ответ, что мобилизация в Белграде «может вызвать мобилизацию в России и наверняка вызовет мобилизацию в Австрии. В таком случае я должен собрать мои боевые силы на суше и на море. В Балтийском море нет ни одного корабля!!». 27 июля руководство страны было в Берлине и вечером собралось у императора в Потсдаме, чтобы обсудить перспективы возможного посредничества: одни считают, что искренне, другие — что для отвода глаз. 28 июля Австрия — без предварительного согласования с союзником — объявила войну Сербии, попутно отвергнув переданное через Берлин очередное мирное предложение Англии.

Вильгельм II получил сербский ответ на ультиматум только утром того же дня и написал на полях: «Блестящее произведение за срок всего в 48 часов. Это больше, чем можно было ожидать. Большой моральный успех для Вены, но с этим отпадает всякий повод для войны. После этого я никогда не отдал бы приказа о мобилизации». В инструкции Ягову в тот же день император отметил, что «пожелания дунайской монархии в целом выполнены. Несколько оговорок, сделанных Сербией к отдельным пунктам, вполне возможно уладить путём переговоров. Но здесь объявляется на весь мир самая унизительная капитуляция, и в результате отпадает всякий повод для войны. Однако это только кусок бумаги, ценность которого весьма ограничена, пока её содержание не претворено в жизнь. Для того чтобы эти красивые обещания стали действительностью и фактом, необходимо применить мягкое насилие. Это следовало бы осуществить так, чтобы Австрия, с целью побудить сербов выполнить обещания, оккупировала Белград и удержала его до тех пор, пока требования не будут действительно выполнены. На этом базисе я готов сотрудничать вместе с Австрией в пользу мира. Предложения, идущие против, или протесты других государств я буду безоговорочно отклонять».

Поделиться с друзьями: