Первая мировая война в 211 эпизодах
Шрифт:
Четвертого сентября батальон вышел из лагеря С23 и двинулся по направлению к лагерям в Нарунийу и слева от него, с тем чтобы удерживать там позиции и сменить 8-й южноафриканский пехотный полк, солдаты которого валились с ног от усталости и болезней, не в состоянии обороняться на передовой. Физическое истощение и лихорадка, которая меня терзает, постепенно подорвали мою выносливость.
Понедельник, 10 сентября 1917 года
Эльфрида Кур готовит омлет по-крестьянски в Шнайдемюле
Все говорят теперь о еде, о запасах. Никто не хотел бы пережить еще одну “брюквенную” зиму, подобную прошлогодней. Погреб на Альте-Банхофштрассе, 17, удалось набить картошкой (они купили целый воз у господина Кенцлера), имелась там и репа. Правда, почти не оставалось хлеба и жиров. Пища по-прежнему скудная и однообразная [251] .
Эльфрида научилась отлично готовить
251
Проблема состояла не только в том, что импорт был приостановлен британской морской блокадой. С прошлого года действовал государственный запрет на ввоз экзотических продуктов питания, таких как мандарины, изюм, ананасы, имбирь и ваниль.
Два дня назад они с подругой Труде ходили на прогулку вместе с лейтенантами Леференцем и Вальдекером. Было все еще по-летнему тепло, и они гуляли по дороге в Кёнигсблик. Рядом с ней шел лейтенант Вальдекер, он слушал ее, обнимал ее, смеялся ее историям, смотрел на нее — изумленно и влюбленно, целовал ей пальчики, целовал в кончик носа, в лоб. Лейтенант Леференц время от времени грозил пальцем своему товарищу и одергивал его: “Нет-нет, она несовершеннолетняя!” А потом стал сам целоваться с Труде. Лейтенант Вальдекер же довольствовался тем, что держал Эльфриду за руку и прижимал ее голову к своему плечу. Обратно они вернулись лишь к вечеру, и когда прощались на лестнице на Альте-Банхофштрассе, он шепнул ей на ухо, что любит ее. Он, лейтенант Вальдекер, в своей великолепной летной форме, офицерской фуражке, которую он носил слегка набекрень, в своих кожаных перчатках, с Железным крестом, со своими голубыми глазами и белокурыми волосами. Она была ошеломлена, обрадована и счастлива.
Несмотря на это, а может, именно благодаря этому, она продолжала разыгрывать спектакли с Гретель Вагнер. Больше всего Эльфриде нравилось притворяться лейтенантом фон Йеллеником, а Гретель была медсестрой Мартой. Теперь в их играх появился новый мотив: лейтенант фон Йелленик был страстно влюблен либо в какую-то отсутствующую воображаемую даму, либо в сестру Марту. К сожалению, объект его/ее любви был уже замужем за майором, так что им оставалось лишь платоническое чувство на расстоянии.
Сейчас ее занимало именно это. Иногда случалось, что она, как прежде, ходила на вокзал, помогать бабушке в столовой Красного Креста или просто посмотреть на военные эшелоны или санитарные поезда. Но это случалось все реже и реже. Ее больше не интересовали линии, отмеченные черно-бело-красными флажками на карте в классной комнате. В школе они редко говорили о том, что происходит на фронтах: иначе обнаруживалось, что у кого-то убит друг или родственник. Давно уже их не отпускали с уроков ради празднования победы. Война, как писала Эльфрида в своем дневнике, длится так долго, что она почти
стала чем-то вроде нормального состояния; люди едва ли помнили, как все было в мирное время. И мы больше не задумывались о войне.
Пятница, 28 сентября 1917 года
Мишель Корде посещает Анатоля Франса в Туре
К обеду поезд останавливается на станции в Туре. На перроне стоит он, Анатоль Франс, солидный дородный господин с короткой белой бородкой и красным капюшоном на голове. Они вместе едут на автомобиле в Лa-Бешеллери, поместье писателя, живописно расположенное на холме в двух километрах от Тура.
Война стала испытанием для этого старого человека. Не то чтобы она затронула его лично. У него не было родственников на фронте, и он спокойно жил себе на берегу притока Луары, вплоть до августа 1914 года, когда ему, как и многим другим, пришлось сняться с места и бежать на юг, спасаясь от непобедимой, как казалось, германской армии. Нет, скорее речь шла о том, что война с самого начала означала горький и неприглядный крах всего, во что он когда-то верил.
Боль от сознания этого была особенно невыносимой для него, почтенного человека, привыкшего к хору восторгов и славословиц, теперь осыпаемого бранью и угрозами. И все только потому, что он не желал отказываться от своих прежних слов и в 1914 году не позволил вовлечь себя в военную истерию. Ошеломленный, уязвленный и испуганный, старый человек отправился тогда на фронт добровольцем — ему был 71 год, — но это вызвало лишь усмешки. Теперь Франса не столько преследовали, сколько игнорировали. Подавленный и запуганный, он предпринял еще несколько шагов, но на него не обращали внимания. У Корде создалось впечатление, что Франс совершенно утратил веру в человечество. И все же великий писатель не мог не размышлять о том, что же происходит сегодня. Он признался Корде, что иногда представляет себе, будто война продолжится вечно, и мысль об этом сводит его с ума [252] .
252
И
подобная реакция, по его мнению, не была безосновательной. В письме к другому знакомому Франс писал: “Да, война причинила ужасные страдания; дело в том, что все, кто не сошел с ума, стали идиотами”.Прибыв в Ла-Бешеллери, они сели обедать. Дом семнадцатого века из массивного камня был просто великолепен, в нем можно было увидеть множество вещей, которые заядлый коллекционер Франс собирал годами. Один из гостей, посетив дом примерно в то же время, сравнил его с “антикварной лавкой”. Прямо посреди гостиной стоял позолоченный торс Венеры. За обеденным столом сидели и другие гости, в том числе некий торговец тканями из города. Как и Анатоль Франс, этот человек очень пессимистически взирал на будущее:
Подавляющее большинство жителей Тура хочет продолжения войны, ведь именно благодаря войне рабочие получают высокие зарплаты, а торгаши подсчитывают прибыль. Буржуазия, черпающая новости из реакционных газет, целиком и полностью поддерживает лозунг о войне без конца. Короче говоря, заявил он, пацифистами становятся только на фронте.
Они провели вторую половину дня в библиотеке, которая размещалась в небольшом строении в саду. Разговор невольно возвращался к теме войны, этой ране, которую никто из них не мог или не хотел бередить. Они обсуждали мирные инициативы последнего года — немецкую, американскую, и конечно же предложение о мире, которое в прошлом месяце выдвинул Папа Римский [253] .
253
Две первые инициативы оказались несостоятельными: американская — потому что США вступили в войну, а немецкая — после того, как ее автор, Бетман-Гольвег, проиграл борьбу с ястребами в Берлине и ушел в отставку. В июле этого года большинство в немецком рейхстаге 212 голосами против 126 проголосовало за резолюцию с требованием мира без всяких территориальных притязаний и компенсаций, что прямо противоречило амбициям тех, кто оказался у власти в Германии — военного командования во главе с фирмой “Гинденбург и Людендорф”. Это означало, что так называемый гражданский мир 1914 года был аннулирован, а позиции Бетман-Гольвега, как своего рода противовес, пошатнулись.
В доме ощущалась особая атмосфера. Рафинированные интеллектуалы чувствуют себя в комнате под защитой крепостных стен из книг, Франс и Корде, утонченные, образованные, радикально мыслящие гуманисты, живущие словно чужаки в своем собственном времени, возмущенные событиями, смысл которых им непонятен, для преодоления которых им не хватает сил. Неужели действительно все пути к миру отрезаны? Они хотели бы ухватиться за последнюю соломинку. Может, ответ президента Вильсона был переведен неправильно? А может, сфальсифицирован немецкий меморандум, направленный Папе Римскому? Наверное, есть какая-то скрытая переговорная стратегия? Может быть, наверное, возможно. Но почему, почему, почему?
Слова и мысли витают в воздухе в этой библиотечной зале, часы текут один за другим. Начинает смеркаться. В небе появляется круглая луна, окрашивая осенний пейзаж своим серебристо-молочным сиянием.
Суббота, 13 октября 1917 года
Харви Кушинг просматривает списки пациентов
Погода хуже некуда. По-прежнему льет дождь, дует ураганный ветер. Но и этот день Кушинг проводит за операционным столом. В прошлую пятницу в 5.25 утра началось новое наступление под Ипром, и это несмотря на ненастье, на поднимающийся уровень воды, на повсеместную слякоть, на плохую видимость. От одного пациента Кушинг услышал, что раненые просто тонут в воронках от снарядов.
Он начал утро с просмотра ожидавших его случаев:
Винтер Э. 860594. 7 _й пограничный, 17-я див. Проникающее ранение мозжечка. Сидел. Со шлемом на голове. Снаряд взорвался в воздухе. Был без сознания, не знает, как долго. Дополз до окопа, встать не может, головокружение и пр.
Робинсон X. 14295. 1-й Южноафр. пех., 9-я див. Проникающее ранение в темпоральной области. Ранен вчера около 18.00. Упал на землю, но сознания не потерял. Шлем пробит. Прошел 20 метров — головокружение, рвота, онемение левой руки и пр. Транспорт только сегодня утром из-за месива на дорогах.
Мэттью Р. 202037. 8-я Черная стража. Проникающее ранение в правой париетальной области; hernia cerebri. Думает, что его ранило три дня назад. Красивый статный шотландец.
Хартли Дж. 26-я пулемет, рота, 8-я див. Ранен в и часов ночи, в сознании. Пошел к месту своей части. Думает, что они достигли цели и пр.
Богус. 3-я Новозеландская стрелковая бригада, 1-я АНЗАК. Фронтальное поверхностное ранение. Две ночи провел на передовой, прежде чем попал в переплет. Когда его ранило, он как раз выдвинулся на 900 метров вперед и пр.
Битти, 7-й Сифорт., 9-я див. Санитар, нес носилки, был ранен, когда забирал третьего солдата — по четверо на одних носилках, — примерно в 300 метрах от передовой. Проникающее ранение в окципетальной области. (?)
Мидгарк. 11-й Королевский Шотланд. 9-я див. Множественные ранения, включая голову и пр.
Добби. Гвард. батал., 4-я див. Ранен под Пёлькапелем примерно вчера после обеда. Поступил сюда в 19.00. С тех пор в “resus”. Положение серьезное. Сделать рентген и пр.