Первая мировая война. Борьба миров

П. П. Рябушинский отмечал (1920 г.): «Многие из нас давно предчувствовали катастрофу, которая теперь потрясает всю Европу, мы понимали роковую неизбежность внутреннего потрясения в России, но мы ошиблись в оценке размаха событий и их глубины, и вместе с нами ошибся весь мир. Русская буржуазия, численно слабая, не в состоянии была выступить в ответственный момент той регулирующей силой, которая помешала бы событиям идти по неверному пути. Вся обстановка прошлого не способствовала нашему объединению, и в наступившей роковой момент стихийная волна жизни перекатилась через всех нас, смяла, размела и разбила».

Интеллигенция же насчитывала 800 тыс. человек, что вместе с семьями составляло 2% населения России, на другом полюсе — абсолютное большинство народа, в основе бедного и нищего, и прежде всего русское крестьянство — «основной источник изъятия прибавочного продукта», подвергавшееся самой жестокой эксплуатации.

Февральский переворот и не мог иметь успешного продолжения. Это понял депутат Думы кадет В. А. Маклаков, хотя и по прошествии времени (1869—1957). Он встретил Октябрьскую революцию в Париже, куда его направило послом Временное правительство. В воспоминаниях он заметит, что Февральская либеральная революция «была обречена на гибель при самом своем появлении». Почему же? Потому, что правительство не смогло сдержать напор волн, ввести революционный поток в спокойное русло. А только так закрепляются революционные достижения. Когда разрушены сами устои государственного строя, остановить смуту можно только деспотическими, а отнюдь не либеральными мерами. Поэтому победоносные революции всегда враждебны как свободам, так и праву. «Революции ведут к диктатурам». Служить либеральным идеям, уверял Маклаков, в годы революции — это «значит начинать игру, где не может быть выигрыша». Либералам тут нечего делать. Как выразился Г. В. Плеханов в отношении возможностей русской буржуазии, «наш капитализм отцветает, не успевши окончательно расцвесть». Капитализм в России в конце XIX — начала XX века был, прямо скажем, не очень-то популярен в массах.

Откровенно высказался и В. В. Шульгин… И хотя не со всеми положениями его филиппики мы согласны, приведем ее полностью, включая и спорные места: «До Февральского переворота большевистские атаманы, прославившиеся позже на весь мир, были отделены от России двумя фронтами, через которые и птица перелететь не могла. И все эти Ленины, Троцкие, Зиновьевы и Бухарины так и кончили бы дни свои где-нибудь на мансарде в Цюрихе или Берне, если бы в России очень почтенные люди и очень влиятельные группы не делали все, что могли, чтобы стало возможным и даже неизбежным пришествие нечистого — нечистого плотью, нечистого помыслами, нечистого духом. Большевистские соблазны, все эти: земля — народу, власть — пролетариату, царство Советов, — об этом никто не только говорить не смел, но и думать не мог… Ни один честный человек не может не признать, что власть большевизма без предшествовавшей ей революции была бы невозможна. Февральский переворот был необходимым условием большевистского властвования, но также достаточным условием развала государства и порабощения страны и народа».

Ставить большевизм в ряд со смутой старомосковского образца, разинщиной, панским бунтом или чужеземным господством не только смешно, но и подло. Конечно, это историческая глупость и политическая фальсификация. Но в этом потоке эмоций есть и крупицы правды. Революции — и Февральская и Октябрьская (а не только Февральская) — были национальными и интернациональными. Они — результат действий и усилий русских, «коренных русских людей, а отнюдь не евреев, не инородцев вообще». Да и вообще — не тех, кто сидел в Цюрихе, Берне или Лондоне (по крайней мере в первую очередь не их!).

Простому народу, крестьянам, пролетариям, солдатам, матросам, смертельно все надоело. Россия нуждалась в «твердой руке». Это становилось очевидно. Из 220 политических партий и групп, существовавших в России в марте—октябре 1917 г., должна была победить самая решительная, твердая, сильная… Помня русскую историю, где военные всегда играли заметную роль в определении судеб престола, логично было предположить, что и в этом случае военные не останутся в стороне.

^{Генерал Л. Г. Корнилов}

Программа генерала Корнилова

Попытку переворота предпринял и генерал Л. Корнилов. Он намеревался покончить с двоевластием. В перевороте были заинтересованы монархисты, капиталисты, военные. Есть документ, проект программы, на основе которой Корнилов хотел объединить антибольшевистские силы. В документе говорилось, что ближайшими его задачами являются «сокрушение большевизма» и создание в России «образа правления», обеспечивающего в стране порядок и соблюдение гражданских прав. Среди 14 пунктов и пункты, популярные у офицерства и промышленников: восстановление дисциплины в армии, восстановление права собственности, свободы слова и печати, уничтожение классовых привилегий, отмена национализации частных предприятий, созыв Учредительного собрания, единство России, сохранение смертной казни за тягчайшие государственные преступления, ну и исполнение союзных обязательств международных договоров (война до победного конца).

Мятеж был организован с согласия ряда членов Временного правительства.

После провала путча Алексеев откровенно признался Милюкову (по следам «корниловского дела»): «Выступление Корнилова не было тайной от членов правительства, вопрос этот обсуждался Савинковым, Филоненко и через них с Керенским. Только примитивный военно-революционный суд может скрыть участие этих лиц в переговорах и соглашении. Савинков уже должен был сознаться печатно об этом. Филоненко будет выведен на чистую воду. Он в будущем министерстве претендовал на пост министра иностранных дел, великодушно на другой день соглашаясь на пост министра внутренних дел… Участие Керенского бесспорно. Почему эти люди отступили, когда началось движение, почему отказались от своих слов, я сказать не умею».

Многие деятели Временного правительства, включая того же Керенского, сначала спровоцировали выступление военных, а затем их предали, как они ранее предали и самодержца российского. Н. Реден, флотский офицер, прямо говорит о личной ответственности Керенского, посвященного во все детали секретного плана «по наведению порядка» в России силами верных войск: «План военной реформы получил одобрение Генерального штаба и ряда личных представителей Керенского. Важным пунктом было усмирение неуправляемого гарнизона Петрограда, для чего предполагалось вызвать с фронта войска. Весь план разрабатывался сверху в строжайшей секретности. Керенский, знакомый с планом в мельчайших подробностях, не раскрывал его содержания лидерам Советов и скрывал его от коллег министров, которым не доверял».

В армии о плане знали только ряд высокопоставленных офицеров. Однако, понимая, что кадровые армейские офицеры консервативны, премьер-социалист вскоре стал нервничать, опасаясь, что «альянс с военной кликой откроет путь реакции и даже восстановлению монархии». Когда заговор вошел уже в завершающую фазу, Керенский фактически предал генерала, офицеров, сдал их в руки Советов.

Премьер боялся власти военных, которые его не жаловали.

Показательны слова Корнилова, сказанные им генералу Лукомскому, своему верному помощнику, доверительно: «Я уверен… что надо вышвырнуть тех слизняков, которые составляют Временное правительство; если они каким-то чудом останутся у власти, то главари большевиков и Совета рабочих и солдатских депутатов (Петроградского совета) стараниями Чернова и К° останутся безнаказанными. Пришло время положить конец всему этому. Пришло время повесить германских агентов и шпионов с Лениным во главе и разогнать этот Совет рабочих и солдатских депутатов — да так, чтобы они уж никогда не смогли снова собраться. Я собираюсь поручить возглавить эту операцию генералу Крымову. Я знаю, что в случае необходимости он не будет медлить и повесит всех членов Совета рабочих и солдатских депутатов».

Правда, Корнилов говорил, что «не собирался выступать против Временного правительства», и выражал надежду, что «все же договорится в последний момент», но, похоже, он и сам в это не верил. Вспомним и то, что в годы Гражданской войны иных из офицеров, что ранее шли на сотрудничество с Керенским, белые расстреляют как предателей. Хотя тот указом и поставил Корнилова Верховным главнокомандующим над русской армией, опасения его не оставляли. Керенский боялся, что тот его арестует и даже предаст смерти. Он писал: «Корнилов был твердо убежден в абсолютном бессилии правительства; он смотрел на правительство, так сказать, как на некий рудимент, на который не нужно обращать никакого внимания».

Надо четко представить себе ту обстановку, в которой оказались страна и армия. 6 июля 1917 г. немцы прорвали оборону XI армии, которая стала отступать в полном беспорядке. Затем покатилась назад VII армия. Части бросали позиции и устремлялись в тыл, грабя, насилуя, убивая. Фронт развалился, хотя на одного немца приходилось примерно пять русских солдат. Нужно было срочно что-то предпринимать. Л. Корнилов, вступивший в ночь с 7 на 8 июля в должность главнокомандующего войсками Юго-Западного фронта, требовал, чтобы против тех, кто оставляет без приказа позиции, против «изменников», применялись бы пулеметы и артиллерия. Фактически он и санкционировал введение смертной казни на фронте (Керенский и тут увильнул).