Первая мировая война

Можно смело сказать, что к концу 1914 года Германия не располагала возможностями одержать быструю победу над неприятелем и повторить тот успех, которого она добилась сорок три года назад.

Глава 5. Победа и поражение на Востоке

В 1800 году Веллингтон писал: "Для военной операции время — это все". Следование этому бесспорному постулату выразилось в блестящей согласованности действий, которой он и обязан всеми своими победами, в том числе при Саламанке и Ватерлоо. Именно времени не хватало Шлиффену — времени на мобилизацию, времени, чтобы сконцентрировать силы, времени на их развертывание, времени, чтобы добраться до цели. Это видно хотя бы по проведенным им тщательным временным расчетам. Эти расчеты наглядно продемонстрировали как самому Шлиффену, так и его преемникам, что одержать победу над Францией можно только лишь за счет максимального ослабления сил на Востоке. Всем известные слабости России убедили Шлиффена и сменившего его Мольтке, что пройдет сорок дней, прежде чем царские армии смогут появиться на восточной границе Германии. Результаты проведенных в германском Генштабе военных игр подтверждали справедливость выводов Шлиффена и Мольтке в отношении победы над временным фактором.

Время — не единственное измерение, в котором протекает война. Пространство также является стратегически важным измерением. В прошлом оно сослужило хорошую службу России, особенно в 1812 году, когда Наполеон обрек свою Великую армию на долгий марш к Москве. Однако Шлиффен и офицеры Большого Генерального штаба в первом десятилетии двадцатого века убедили себя, что пространственный фактор на Востоке теперь на их стороне. Огромные расстояния на территории Российской империи, разделяющие населенные пункты, где резервисты должны проходить мобилизацию, и относительная редкость железнодорожных линий, соединяющих такие центры с границей, заставили военных аналитиков Германии и Австрии предположить, что сроки мобилизации, измеряемые у них в днях, в России должны растянуться на недели.

Казалось, что географическое пространство специально было организовано так, чтобы работать на Германию по ее сторону границы. Раздел территорий между тремя империями — Германией, Австрией и Россией в результате раздела Польши столетием раньше на первый взгляд создавал в случае войны преимущество для русских. Русская Польша с центром в Варшаве образовывала большой выступ между Карпатскими горами в сторону Австрии на юге и в сторону Восточной Пруссии на севере, создавая угрозу для немецкой Силезии, поскольку там не было никаких серьезных водных препятствий, таких, как Висла или Припятские болота, которые защищали сердце России от вторжения. Тем не менее "Польский балкон" был областью, создающей больше оперативного риска, чем наступательных возможностей, поскольку его фланги с обеих сторон были перекрыты труднопроходимой местностью. Карпаты за счет своей формы образовывали не просто защитную стену, но и имели цепь перевалов, служивших удобными воротами для вылазок, позволяющих отражать нападения захватчиков с северо-востока. В то же время равнинная территория Восточной Пруссии выставляла на пути наступающей армии целый лабиринт озер и лесов, затруднявший выполнение приказов и препятствовавший связи между наступающими подразделениями. Край Мазурских озер, родина задорной мазурки, представлял собой территорию, где располагались в основном небольшие населенные пункты, изолированные от мира и связанные с ним только грунтовыми дорогами, которые угрожали уменьшить темп продвижения армии до скорости улитки. Позади Мазурских озер, кроме того, располагалась цепь немецких крепостей, защищавших густонаселенные районы Восточной Пруссии, — Торн, Грауденц и Мариенбург на берегу Вислы. Линию продолжали австрийские карпатские крепости Краков, Перемышль и Лемберг (Львов). Русское Главное командование долго не могло осознать неоднозначность стратегического значения Польского выступа, где смелое наступление, угрожающее Берлину, также могло обернуться катастрофой и для самих нападающих, если бы противник, скоординировав движение, попытался отрезать их от тыла. Перекрыв железнодорожные линии и подъездные дороги к театру военных действий и истощив тем самым их армию, неприятель получал возможность начать контрнаступление. Ради осторожности были разработаны две западные стратегии. "План G" подразумевал наличие крупных частей в резерве, а "план А" — выдвижение их вперед.

Под давлением французского командования, хотя и без особого желания использовать все свои силы и возможности в совместных с западными союзниками действиях против общего неприятеля — Германии, — русское Главное командование в 1914 году остановило свои выбор на "плане А". Две пятых армии мирного времени в любом случае группировались в районе крупного военного центра — Варшавы. Отсюда должно было начаться развертывание сил против Восточной Пруссии и Карпат. При усилении армии резервами, набранными за счет внутренней мобилизации, необходимая численность могла быть легко достигнута. И расчеты, и просто здравый смысл подсказывали, что основная масса российских западных формирований должна двинуться на юг, к Карпатам, в Австро-Венгрию, которая, в отличие от Германии, могла рассчитывать на ведение войны только на один фронт — сербскую армию, появившуюся на сцене в начале войны, никто в расчет не принимал, — и там развертывать свои основные силы. Но, по расчетам русского Штаба, позиции Германии на востоке были довольно слабыми, и царскому командованию не составляло труда найти достаточные силы, чтобы начать наступление на восточно-прусской границе. Это наступление, оставив австрийцев в стороне, гарантировало бы Берлину кризис на заднем дворе его собственного дома. Помимо всего прочего, земли к востоку от Эльбы были исторической родиной немецкого офицерского корпуса и оплотом всей германской землевладельческой аристократии. Поэтому атака через Мазурию на Кенигсберг и другие старинные крепости тевтонских рыцарей, от которых вела происхождение германская знать, должна была произвести не только материальный, но и психологический эффект, что вызвало бы у немецкого Главного командования сильное беспокойство.

Германия и в самом деле немного отложила великий поход на запад ("Aufsmarsch"), чтобы удержать сердце Пруссии. Согласно военному плану, только одна из восьми немецких армий была направлена на Восточный фронт — Восьмая армия под командованием генерала Макса фон Приттвица-унд-Гаффрона, пруссака из пруссаков, в составе 1-го, 17-го и 20-го корпусов, 1-го резервного корпуса и 1-й кавалерийской дивизии. Все они имели приписку в Пруссии, 1-й и 1-й резервный корпуса — в Кенигсберге, исконном гнезде тевтонских рыцарей, 17-й корпус — в Данциге, 20-й — в Алленштайне, 1-я кавалерийская дивизия — в Кенигсберге, Инстербурге и Дойч-Эйлау. К Восьмой армии были добавлены мобилизованные резервы — эрзац-дивизии и формирования ландвера, подняты резервисты до- и послепризывного возраста, — в результате чего численность армии возросла почти на целый корпус. Можно было быть уверенным, что солдаты, многие из которых были завербованы или призваны в тех районах, которым непосредственно угрожало вторжение, будут упорно стоять против врага, защищая свою родину.

Тем не менее противник численно превосходил их. Русское Главное командование выделило для восточно-прусских операций Первую и Вторую армии Северо-Западного фронта. Вместе против четырех корпусов Приттвица они выставили девять своих и семь кавалерийских дивизий, включая две Императорской гвардии, против его одной. Кроме того, и Ренненкампф, командовавший Первой армией, и Самсонов, командовавший Второй, были ветеранами русско-японской войны, в которой каждый из них командовал дивизией, тогда как Приттвиц еще вовсе не имел опыта военных действий. Их формирования были очень крупными, дивизии состояли из шестнадцати батальонов вместо двенадцати, также весьма многочисленных, — хотя, по общему признанию, зачастую почти неподготовленных и поэтому неспособных нанести серьезный урон противнику. Хотя их артиллерия была слабее немецкой, особенно тяжелой, нельзя сказать, что она значительно хуже обеспечивалась боеприпасами. Вообще, как стало ясно позже, все армии серьезно недооценили расход снарядов, которого требовали современные баталии. Расчет делался исходя из 700 снарядов на орудие. Русские в этом отношении оказались в ненамного худшем положении, чем французы во время битвы на Марне. Кроме того, русская военная промышленность весьма оперативно и успешно откликалась на требования действующей армии. Тем не менее боеспособность российских войск ограничивалась их серьезными недостатками. Кавалерия, несравненно более многочисленная, чем в любой другой армии, создавала проблемы с доставкой необходимого количества корма. Эти проблемы непосильным бременем ложились на транспортное обеспечение, сильно уступавшее немецкому и вообще не соответствовавшее численности армии; так, было необходимо 40 поездов только чтобы доставить на фронт 4 тысячи человек из кавалерийских дивизий и 16 тысяч пехотинцев.

Кадры также были слабым местом. Русские полковые офицеры распределялись назначением сверху и зачастую были плохо обучены. Любой молодой офицер, стремления которого подкреплялись возможностью его родителей оплатить обучение, старался поступить в Академию Генерального штаба и вскоре утрачивал представление об обязанностях армейского офицера, что существенно снижало эффективность его штабной работы. В эпизоде романа "Война и мир", посвященном Бородинской битве, Толстой тонко подметил, что русский офицерский корпус включал два класса, которые едва знали друг друга. С одной стороны существовала огромная масса ротных командиров, а с другой были командиры батальонов и более старшие офицеры, набиравшиеся из ограниченного круга лиц аристократического происхождения, принадлежавших к верхушке общества. Смелость, преданность и послушание солдата-крестьянина обычно компенсировали ошибки и упущения его начальников. Однако, столкнувшись с армиями стран, в которых с неграмотностью было покончено, в то время как в России до этого было еще далеки, русские пехотинцы оказывались во все более невыгодном положении. Их быстро деморализовывали поражения, особенно нанесенные превосходящими силами артиллерии, и они сдавались легко и без стыда, массово, особенно если чувствовали себя покинутыми или обманутыми. Их "Святая Троица" — Вера, Царь и Отечество — все еще могла вызвать бездумную храбрость; но поражения, как и пьянство, быстро уничтожали преданность полковым знаменам и образам.

Но это все еще были великолепные полки; в середине августа они пешим и конным строем шли на завоевание Восточной Пруссии — Владимирский, Суздальский, Угличский и Казанский полки 16-й пехотной дивизии, Литовский, Волынский и Гренадерский полки 3-й гвардейской дивизии, гвардейские уланы и гусары, черноморские казаки — с полковыми певцами во главе колонны и полковой кухней, катящейся позади. Война вызывала щемящую тоску, многие не понимали, зачем они маршируют на запад, но полк был той же деревней, офицер — тем же помещиком, и пока еще соблюдалось время трапезы и воскресные службы, с шансом получить водки и свидания в деревнях, которые они проходили. Солженицынский "Август 1914-го" захватывает незабываемым настроением русской "мобилизации": "Воля, направлявшая царских солдат под орудийный огонь".

Они могли чувствовать себя уверенно. Огромный перевес сил со стороны русской армии — девяносто восемь мобилизованных пехотных и тридцать семь кавалерийских дивизий — гарантировали Ставке, высшему военному руководству, подавляющее превосходство над немецкой Восьмой армией, даже с учетом того, что на юге в борьбу вступили еще сорок австро-венгерских дивизий. Возможно, первоначально Ставка предполагала двигать армии Рененкампфа и Самсонова вместе, не допуская разрыва между ними. Крылья их армий, выстроенные соответственно в западном направлении к Кенигсбергу и в северном к Грауденца, должны были, при соответствующей организации действий, ловко обойти эти две крепости и замкнуть клещи вокруг Восьмой армии — тем самым либо уничтожив ее, либо отбросив далеко назад. Таким образом, открывался свободный путь для дальнейшего вторжения русской армии в Западную Пруссию и Силезию.

География стала первым фактором, нарушившим плавность проведения этой операции, Но гораздо менее простительны робость и некомпетентность, помешавшие провести ее в нужный срок. Короче говоря, русские повторили ошибку, которую так часто совершают армии, успокоенные неоспоримым преимуществом в численности. Эту ошибку сделали спартанцы при Левктрах, Дарий при Гавгамелах, Хукер при Ченслорсвилле, позволив своему более слабому неприятелю сконцентрировать свои силы сначала против одной части армии, затем против другой, и таким образом разбить обе. Более объяснимым было использование немцами географических особенностей местности для успешного продвижения своих частей на востоке Восточной Пруссии местность вроде бы обещала для русских войск сравнительно беспрепятственное наступление. Но южнее находится цепь озер, питающих реку Ангерапп, которая являлась серьезным препятствием для продвижения армии. Через эти места существуют сквозные пути, в том числе через Летцен, но в 1914 году.

^{Восточный фронт 1914–1918 гг.}

этом месте стояли германские укрепления. В результате на внутренних, обращенных друг к другу, флангах Первой и Второй армий встал водный барьер, протянувшийся почти на 80 километров с севера на юг. Это привело к утрате связи между армиями и к несогласованности действий. В стратегическом отношении в создавшейся ситуации проще всего было бы перегруппировать позиции войск в районе Ангераппа на север и юг, хотя бы для их фронтального усиления. Именно такое распоряжение было отдано генералом Жилинским, командующим Северо-Западным фронтом, Ренненкампфу и Самсонову.