Первая оборона Севастополя 1854–1855 гг. «Русская Троя»
Шрифт:
– Камнями их, ребята! – крикнул майор Якутского полка Степанов, и град камней полетел на головы залегшего неприятеля.
Не выдержали французы; побросав лестницы, они в беспорядке отступили в свои траншеи, оставив на месте боя целые сотни товарищей убитыми или ранеными. «Вопли попавших в волчьи ямы, стоны умирающих, проклятия раненых, крик и ругательства сражающихся, оглушительный треск, гром и вой выстрелов, лопающихся снарядов, батального огня, свист пуль, стук оружия – все смешалось в один ужасный, невыразимый рев, называемый шумом битвы, в котором слышался, однако, и исполнялся командный крик начальника, сигнальная труба, дробь барабана!..»
После первых неудач французы два раза пытались штурмовать 2-й бастион, но, не пройдя и половины расстояния,
– Теперь я совершенно спокоен, – говорил начальник Малахова кургана капитан 1 ранга Керн генералу Юферову, – неприятель ничего уже не сделает нам, хотя бы он бросался еще несколько раз, что, вероятно, и исполнит.
Действительно, французы покушались было вторично броситься на приступ, но были отражены с огромной потерей. Картечный огонь полевых орудий, поставленных на курган, наносил жестокое поражение неприятелю, усыпавшему всю отлогость кургана своими телами.
Между тем колонна, направленная на батарею Жерве, несмотря на учащенный ружейный огонь, ворвалась в укрепление. Небольшая насыпь батареи, не имевшая перед собой в некоторых местах даже и рва, не могла представить серьезного сопротивления атакующим. Зуавы вскочили на вал и, тесня наших, стали проникать внутрь батареи. Находившиеся на батарее 300 человек Полтавского полка не в состоянии были удержать напора столь многочисленного неприятеля. Они стали отступать, присоединив к себе и прислугу, стоявшую у орудий. Французы, увлеченные успехом, бросились преследовать отступавших и ворвались на Корабельную сторону. Это было тогда, когда штурм на всех прочих пунктах оборонительной линии был отбит.
Оставим на время эту колонну храбрых и скажем несколько слов об атаке, произведенной англичанами на 3-й бастион.
Англичане вышли из своих траншей одновременно с французами. Впереди всех двигались стрелки, за ними шли команды с лестницами, фашинами и мешками, наполненными шерстью. Вдали виднелись приближавшиеся колонны, расположенные в две линии.
С первым движением неприятеля начальник 3-го отделения оборонительной линии контр-адмирал Панфилов приказал открыть огонь картечью и ружейными залпами Брянского полка, расставленного за валом бастиона.
Расстояние от траншей до бастиона, которое приходилось пройти англичанам, было довольно значительно (около 100 саженей), а потому нелегко было пройти его под таким губительным огнем. Несмотря на то, густая цепь атакующих сначала шла довольно смело, но потом среди наступавших стало заметно некоторое колебание. Передовые ряды начали останавливаться; некоторые, бросив лестницы и фашины, подались назад, другие легли на землю за разными закрытиями, но потом, устроившись, вторично бросились в атаку и могли дойти только до засек, расположенных перед бастионом и образовавших выпуклую дугу перед исходящим углом укрепления. Дальше засек никто из англичан не проникал. Картечный и ружейный огонь повалил передние ряды их, остальные смешались. Одна часть легла на землю и, прикрываясь засеками, открыла стрельбу по амбразурам, другая стала разбирать засеки. Частый огонь с бастиона делал работу эту невозможной, и англичане, видя, что не в силах разобрать противопоставленных им преград, поспешно отступили в свои траншеи. Оттуда вышла новая колонна, которая точно так же, дойдя до засек, принуждена была возвратиться с большими потерями.
С отступлением англичан стихли ружейные выстрелы на 3-м бастионе, только орудия не прекращали своей деятельности, провожая незваных гостей. Защитники вздохнули свободнее, радостнее: им оставалось только прогнать неприятеля, ворвавшегося на батарею Жерве и засевшего в домиках, разбросанных по всему правому скату Малахова кургана.
Заняв матросские домики
и развалины, покрывавшие все это пространство, французы грозили разрезать нашу оборонительную линию на две части и потом взять в тыл Малахов курган и 3-й бастион. Неприятельские силы росли, зевать было нечего. Целая туча снарядов полетела на батарею Жерве и на домики, в которых засели французы. Шесть полевых орудий стреляли картечью с фронта, правая половина кургана поражала неприятеля сбоку, батарея Будищева и стрелки Камчатского полка сыпали снаряды с другого.На место действий прибыл начальник войск Корабельной стороны генерал-лейтенант С. А. Хрулев.
Видя, что полтавцы отступают, он остановил их.
– Ребята, стой! – закричал он. – Дивизия идет на помощь!
Благодатным ветром пахнули на солдат эти слова начальника, которого каждый знал в лицо. Все остановились… Один из матросов, наиболее решительный, рванулся к стороне неприятеля.
– Ну, ребята, навались! – крикнул он.
– Навались, ребята! – повторил Хрулев, понимая всю силу этого жгучего слова.
– Навались! Навались! – загремело в толпе, и все бросилось вперед.
В это время Хрулев увидел 5-ю (ныне 7-ю) роту Севского полка, возвращавшуюся с работ. В ней было всего 138 человек под командой штабс-капитана Островского. Севцы шли с лопатами в руках и с ружьями за спиной.
– Ребята, бросай лопаты! – крикнул им Хрулев.
Севцы в один миг схватились за ружья.
– Благодетели мои, в штыки, за мной, – произнес Хрулев, обращаясь к севцам и сам кидаясь вперед.
Воодушевленные словами любимого генерала и предводимые храбрым ротным командиром штабс-капитаном Островским, севцы без выстрела бросились в штыки, отбросили неприятеля назад и открыли перестрелку с французами, засевшими в домиках. На этом месте завязался упорный бой. Французы, скрываясь в домиках, поражали наших на выбор; чтобы выбить их оттуда, приходилось брать приступом каждый домик отдельно. Трудно было сладить с неприятелем, который, ожидая прибытия помощи, дрался отчаянно. Перестрелка продолжалась, однако же, недолго.
– Что зевать, ребята, – сказал штабс-капитан Островский, – вперед! – и бросился к одному из ближайших домиков.
Солдаты не выдали – они кинулись за своим начальником. Засевшие открыли из отверстий домов самый частый штуцерный огонь. Как ни валились наши, в числе которых пал и штабс-капитан Островский, но севцы достигли домика, разнесли его в щепы и уничтожили врагов всех до единого. Примеру севцев последовали многие, и вмиг каждый отдельный домик стал местом ужасной свалки. Бой сделался общим и разделился на сотню отдельных картин. В одном месте солдаты влезали на крышу, разрушали ее и поражали неприятеля обломками трубы, бревнами и черепицей, в другом – бросали огонь в трубу, совали пуки зажженной соломы в крышу и окна.
– Сожжем, сдавайся! – кричали они французам.
Те, не понимая слов, но видя угрожающую опасность от огня, растворяли двери, бросали ружья и сдавались военнопленными.
В иных домиках солдаты выламывали двери, бросались внутрь хаты и сталкивались грудью с неприятелем.
– Проси пардон, – кричали ворвавшиеся, – крепость взята!
В ответ на это гремели выстрелы, сыпались удары штыком, прикладом или камнем.
– Э, так выдраться, да еще в чужой хате, – кричали наши. – Души их!
И передушили всех до единого.
Домик за домиком переходили во власть нашу. Французы, очищая их, отступали. На место боя явилось шесть рот Якутского полка, приведенных генерал-лейтенантом Павловым. Две роты с майором Новашиным ударили с фронта, а четыре, под начальством полковника Алейникова, с левого фланга, и неприятель был окончательно опрокинут. Якутцы гнали его до батареи Жерве. Эта батарея, на которой одно орудие уже было обращено против нас, была вновь занята нами.
Видя себя окруженными с трех сторон, французы пытались было взорвать пороховой погреб. Двое из них, выхватив у убитого матроса зажженный пальник, бросились к дверям погреба, но были остановлены и заколоты рядовым Якутского полка Дорофеем Музиченко.