Первая весна

— Есть.

— А то я дам.

— У тебя плохие картошки, деда… А у меня самые, самые лучшие, которые Ваня из города привёз! — похвастала девочка.

Тихон Михайлович насторожился. Вчера Боря Дюков сообщил ему, что привезённые из Ленинграда клубни куда-то исчезли.

— Из города? — переспросил он. — А где же ты взяла?

— А в ящике! Она уже выросла, и Ваня всё отломал… А потом он выбросил под кровать. Я и взяла… — беззаботно рассказала девочка.

— Ай, ай, ай! Ягодка, ягодка… Что же ты натворила! — с укором сказал старик.

Марфуша тревожно оглянулась кругом, посмотрела на свои руки, на лопатку.

— Зачем же ты картошки взяла у ребят? Картошки-то эти не простые, сортовые! Ай, ай, ай! Какая беда!.. Узнают ребята, тебе не сдобровать.

— А они и не узнают… — неуверенно сказала она.

— Не в том дело, что не узнают. Нехорошо ты поступила, кралечка. Взяла без разрешения. Позорный поступок это!.. Ты скоро в школу пойдёшь, пионеркой станешь — и вдруг такое дело…

— Я же только поиграть…

— Какая тут игра… что ты, ягодка! Принеси-ка мне эти картошки. Поняла? Я уж как-нибудь верну их обратно по принадлежности.

* * *

Из большого толстого полена Степан Захарович во дворе делал корыто для поросёнка.

Солнце поднялось уже высоко и грело по-настоящему. От влажной крыши сарая, от ступенек крыльца, от подоконников шёл пар.

— Степану Захаровичу моё почтение!

Дед поднял голову и улыбнулся.

— А-а! Тихону Михайловичу… — приветливо встретил он неожиданного гостя. — С хорошей погодой!

Тихон Михайлович сел на крыльцо, достал кисет и начал сворачивать цыгарку.

— Слышал я, что у вас картошка сортовая пропала…

— Верно. Случилось такое происшествие. Положил себе под кровать, а на другой день хватился, — её и след простыл. Куда делась, не пойму…

— На кого же у вас подозрение?

— А что хочешь, то и думай! Думаем, крысы, а только откуда они взялись?..

— Вот насчёт этого дела я и хотел поговорить… Так, чтобы весь разговор промеж нас остался…

Когда Тихон Михайлович ушёл на конюшню, Степан Захарович оставил недоделанное корыто и с таинственным видом вернулся домой. Ваня сидел над учебниками, но не занимался, а, глубоко задумавшись, смотрел в окно. С минуты на минуту он ждал Зину с обещанным клубнем. Мальчик не обратил внимания на то, что дед сходил в соседнюю комнату.

— Ну что, Ванюша, задумался? — спросил дед, хлопнув внука по плечу. — Всё о картошке горюешь! Это ничего… Это тебе полезно. Теперь ты настоящую цену ей знаешь…

Ваня с удивлением взглянул на деда. В его словах, а главное в хитром, многозначительном выражении лица, скрывалось что-то необычное.

— Ты это к чему, дедушка?

— А к тому, что не горюй… Не пропала твоя картошка… Чего ты глаза-то вытаращил? Пойди посмотри… Лежит на месте со вчерашнего дня.

Ваня вскочил и бросился к своей кровати. Действительно, дед говорил правду: клубни лежали в ящике.

— Дед, как же это? — со счастливой улыбкой спросил мальчик, возвращаясь назад.

— Ну, мало ли как… Так тебе всё и скажи!

— Скажи, дед…

— Нет, лучше не спрашивай. Всё равно не скажу…

Часть третья

27. В пути

Подкрадывался рассвет, и малохоженная тропинка, поросшая травой, становилась всё заметней. Ветки уже не лезли в лицо, и можно было разглядеть крошечные, чуть распустившиеся листочки на деревьях. Вот светлые, как будто лаком покрытые листочки берёзы. У ольхи они собраны гармошкой. На кончиках сосновых веток пушистые почки. Скоро они вытянутся и, как свечки, будут торчать вверх. Черёмуха готовится цвести. Бутончики её похожи на какие-то шишки; наступит тепло — и они быстро развернутся в белые кисти.

В разных местах перекликались две кукушки. У одной голос был тоньше, и куковала она чаще, чем другая. Голоса их то сливались, то расходились. Далеко в стороне зачуфышкал тетерев-черныш; и вдруг, точно в ответ ему, запел петух.

Ваня остановился. Саша шагал следом, смотрел под ноги и вдруг с ходу уткнулся головой в вещевой солдатский мешок с селитрой, висевший на спине приятеля.

— Ты что? — спросил он, поправляя сдвинутую фуражку.

— Слушай, — сказал Ваня. — Первый петух пропел. Это на станции.

Клином в лес углубились покосы. Трава была здесь сеяная и ровным зелёным ковром покрывала землю.

Тропинка привела к шоссейной дороге.

— Ну, как пойдём? — спросил Ваня.

— А всё равно.

— Если по шоссе, то дальше… Пойдём через станцию, здорово срежем.

— А не заблудимся?

— Ну да… Скоро солнце встанет.

— Пойдём! — согласился Саша и, перескочив канаву, первый углубился в лес.

Теперь мальчики двигались по лесу наугад. Лямки сильно давили на плечи, спина под мешком стала мокрой, но на душе было бодро и радостно. Кругом, куда ни взглянешь, просыпалась жизнь.

— Здесь в прошлом году белых грибов было много, — заметил Ваня, шагая по серому с зеленоватым оттенком мху.

Неожиданно появилось солнце и заблестело на мокрых от росы листочках. Стало ещё веселей. В кустах хрустнула ветка, и ребята увидели со всех ног удиравшего зайца.

— Ого-го! Я тебя! — закричал Саша.

Заяц замелькал между деревьями и исчез.

Лямки давили всё сильней.

— Давай отдохнём? — предложил Ваня, снял мешок и опустил его на землю.

Заметив в стороне старый большой пень, обросший мхом, он пошёл к нему, но Саша перегнал товарища и перед самым его носом сел на соблазнительное сиденье. С виду крепкий, пень оказался в середине совершенно трухлявым и пустым. Саша провалился. Ноги и голова его торчали кверху, а туловище плотно завязло, как в бочке.

— Ух ты! — воскликнул он и расхохотался. — Как в пух.

Он сделал попытку выбраться, но не тут-то было. Руки не доставали до земли, и упираться было не во что.