Первое дело Иеро

Иеро вспомнил! Погружение в Навь — мир Красного Песка, состязание Миров! Но раз он помнит, значит он уже в Нави!

Он еще раз огляделся.

Комната, как ментальное отражение. Но чье — только его, Иеро? Нет, и пер Кельвин был навигатором, и почтенный Рэндольф, по меньшей мере. Первый жил здесь и жил много дольше, чем Иеро, потому и комната получилась столь достоверной, что он поначалу обманулся.

Он встал, сделал шаг, остановился у воронки. Это что еще за явление? Никто не объяснит, никто не подскажет. Плохо быть священником-недоучкой, нужно попросить, чтобы со следующим караваном прислали книгу с краткой теорией Нави. Вдруг воронка — проход? Сейчас-то он, насколько можно судить, находится в субнави. Он вспомнил рукопись Шерлока. Можно попробовать провести разведку окрестностей Но-Ома. Но только смысла в том мало, разве что лишь для удовлетворения сиюминутного любопытства. Сиюминутного в буквальном смысле — здесь, в Но-Оме, он не способен запоминать. Проснется в Яви, а в голове пустенько, только эхо и остается. Эхо мысли. Даже и не эхо, а этакая гулкость.

А все-таки нужно пытаться. Снова и снова. И, во всяком случае, стоит попробовать полетать — как летал Шерлок над миром Красного Песка.

Он пошел к двери, старательно обходя воронку. Она притягивала его взгляд, и, что хуже, притягивала его самого. Того и гляди, засосет.

Из воронки вылетели бабочки. Много, целый сонм. Небольшие, разноцветные, переливающиеся собственным светом, они переливались из одной фигуры в другую — круги, эллипсы, спирали, поднимаясь все выше и выше.

Красиво. Непонятно, но красиво. Вряд ли это были настоящие бабочки — слишком уж они малы для того, чтобы иметь разум. Вот если бы сюда прилетели бельфлаи…

Бабочки внезапно засияли нестерпимо ярко, затем вспыхнули и сгорели — без дыма, без запаха, без пепла.

Эффекты Нави. Вдруг — это, действительно, сигнал бельфлаев? Но что он может означать, этот сигнал? Приглашение? Предупреждение? Просто привет?

Вдруг бабочки всего лишь аналог искр из глаз, обыкновенный физиологический признак утомления? Или он ментально ушибся головою о ментальный же столб?

Иеро с усилием повернул голову в сторону. Чего не видишь, о том не страдаешь. В слюдяном окошке он увидел свое отражение, четкое, как в зеркале. Конечно, эффекты Нави.

Отражение пугало — выглядел он изможденным, с огромными, лихорадочно горящими глазами, жадно смотрящими вокруг. Хорош, братец, нечего сказать. Ночью увидишь — за осиновым колом побежишь.

Но больше собственного отражения его напугало то, что виделось за спиной. Воронка вывернулась из пола и тянулась к нему, как колокольчик гигантского цветка.

Он обернулся и понял, что отражение не лгало — воронка бросилась на него, поглотила и он почувствовал, что все вокруг — комната, ложе, огнь-цветок — завертелись вокруг, постепенно сливаясь в серую пелену…

Силою воли он удержался от потери сознания — или от пробуждения? Крутит, и пусть крутит, ничего страшного. Огни небесов веками кружат над землею, и не один пока не угас, не свалился вниз.

Вращение стало замедляться — или он притерпелся. Нет, определенно, замедляется. Опять стали различаться предметы. Стол, светец, окошко, луна за ним. Все замечательно.

Только это не его комната.

— Вы уж простите за бесцеремонность, дорогой наш пер Иеро. Известно, незваный гость что в горле кость, а уж незваный хозяин — бедствие размеров просто невероятных. Но приходится идти на риск окончательно подмочить репутацию, лишь бы иметь удовольствие лицезреть вас. Вы ж, хе-хе, в гости не зовете, — слова сыпались из старичка, как бобы из дырявого мешочка. Старичок-то старичок, а встречаться с ним на темной дороге не стоит. Слова гладенькие, а глаза гаденькие. Холодные и алчные. Смотрят из-под редких бровей, измеряют, взвешивают, исчисляют.

— Где я?

— У друзей! Во всяком случае, надеюсь, мы подружимся, — старичок колобком катался по комнате. Невысокий, круглолицый, а туловище под хламидою явно упитанное. Спокойнее, не торопись. Это ведь ментальная проекция. Значит, ментально и упитанный.

Иеро осторожно шагнул вперед. В голове немного кружилось, и он ухватился за спинку кресла — высокую, резную, красного дерева.

— Да что же это я, старый дурень. Вы присаживайтесь, присаживайтесь, чай, утомила дорога.

Иеро не заставил себя упрашивать, сел. Торопиться не нужно. Проснуться всегда успеется. Старичок, похоже, себе на уме. Что-то ему нужно, старичку.

Сидение удобное. Только пол нет-нет, а и вздрогнет. И снаружи гул, странная гроза грохочет неподалеку.

— Наверное, удивляетесь. А виду не показываете. Замечательно, замечательно. Правильно, я в гости затащил, мне и потчевать. Мы с вами, дорогой наш пер Иеро, находимся на Камляске — вернее, в субнави Камляски. Две тысячи верст единым махом. Неплохо, а? Это вам не полеты во сне и наяву.

— Две тысячи верст?

— Ах, простите, старого дуралея новым мерам не выучишь. Пятьсот лье, и все горами да Тайгом. В высокой Нави, конечно, вообще нет расстояний, мигнул, и ты хоть на Луне, хоть за Луной, но что оттуда, из высокой Нави, видно? Меня, букашечку? Нет, лицом к лицу лица не разглядеть, но сверху тоже видно очень мало. Отдельный человек теряется, все обретает масштабы вселенские. А мы давай — ты уж прости старика за тыканье — займемся народной дипломатией, сядем рядком да и поговорим за чайком. Ты как насчет чаю, душа моя?

— Благодарю.

— Вот и замечательно. Надежда, организуй нам чайку!

Надежда выскользнула из соседней комнаты — полувоздушное существо по возрасту — внучка старичка-колобка. Или правнучка.

Чай, горячий и ароматный, был уже налит в фарфоровые чашечки, а чашечки поставлены на поднос, расписанный чудными цветами. Надежда поставила поднос на стол и, уходя, стрельнула в Иеро глазками. Не глазками — глазищами, бездонными, как само небо.

— Пустое, — успокоил его старичок. — Надежда не человек, не суккуб даже а так… функция.

Однако, поежился Иеро. Угораздит же.

— О тебе, друг мой, мне рассказал твой товарищ. Помнишь товарища-то?

— У меня много товарищей, — ответил Иеро.

— Как я тебе завидую, — вздохнул старичок, но печалился недолго. — Я о мастере С'Видлере, с которым вы наш Мир отстояли там, в Верхней Нави.

— А… — протянул Иеро.

— Горло болит? — участливо поинтересовался старичок.

— Нет, я так…

— Товарищами не растакивайся, советую наперед. С'Видлер уж хвалил тебя, хвалил. Открытая, мол, душа, и голова на плечах своя, а не чужая. Вот я и подумал, что, если тебя в гости пригласить, покалякать. Тем более, что мы с тобою два сапога на одну ногу.

— Простите?

— Оба, говорю, сидим по горло в… в рашиновой зоне. А между зонами, душа моя, есть особое родство, что и позволило устроить тоннель в субнави. Гора с горою не сходятся, а зона с зоной встретятся. Главное, никто ничего и не узнает, — он хихикнул и потер ручки. — Итак, душа моя, отдохнул ли ты?

— Вполне.

— Тогда не угодно ль выйти на улицу, глянуть на село? — он встал и приглашающе показал рукою.

— Отчего ж не глянуть, — Иеро поставил чашку на блюдечко и пошел вслед за старичком.

Снаружи было светло! Не как днем, нет, но свет, бивший от фонарей на высоких столбах, был виден, наверное, и за десять лье, до того яркий.

— Электрификация всей Камляски. Энергия термальная, все одно зря пропадает. Пусть посветит опществу-то, оно и полезно, лишний раз не споткнешься.

Фонари стояли вдоль улицы, ряда аккуратненьких домиков. Они и сами вышли из такого же, стены деревянные, крыши блестящие, оцинкованного железа. Тьфу, это ведь Навь, напомнил он себе. Думай о своем доме, как о дворце — дворец в Нави и выйдет.