Первое дело Йеро

– Да, это Рон.

– Он... Он мертв, пер Иеро?

– Да, госпожа Хармсдоннер.

Абигайль Хармсдоннер посмотрела на петлю вокруг шеи, потом на балку.

– Он повесился, - это уже был не вопрос, утверждение.

– Похоже на то, - мрачно подтвердил Иеро.
– Присядьте, госпожа Абигайль. Или вы предпочтете выйти?

– Я многое видела в жизни, пер Иеро, и если я могу быть полезной...
– Абигайль не окончила фразу. И так ясно.

Иеро поднял опрокинутый табурет. Несчастный, несчастный Рон.

Он встал на табурет, затем ножом перерезал вторую петлю, петлю, которой ремень крепился к балке.

Тот самый, вчерашний ремень. Или очень на него похожий.

И узел...

Вот, значит, как обстоят дела!

– Госпожа Хармсдоннер, не могли бы вы сходить за мужем?

– Да, пер Иеро, бегу, - она поставила в уголок котомку, заметив взгляд Иеро пояснила: - Ваш ужин...

– И передайте, пусть позовут киллмена Брасье, - сказал он вдогонку.

Он проверил - вчерашнего ремня на месте не оказалось. Знал бы - изрубил на кусочки. Хотя это вряд ли бы помогло.

Затем осмотрел шею, руки Рона. Самая обыкновенная шея. Самые обыкновенные руки - одна здоровая, другая еще больная. Так и не выздоровеет никогда.

Иеро представил себе Аббата Демеро. Был бы он здесь, что бы он сделал? Наверное, спросил бы:

– Итак, Иеро, что тебе кажется странным?

– Этот узел, Аббат Демеро.

– А именно?

– Привязать ремень к балке таким узлом можно только обеими руками, Аббат Демеро. Стоя на табурете, подняв обе руки вверх. А у Рона рука осталась на перевязи. Не мог он этого сделать.

– Что из этого следует, domine Иеро?

– Что ремень был привязан другим лицом. И, следовательно, мы имеем дело не с самоубийством, а с убийством.

– Первый шаг сделан, Иеро. Теперь тебе осталось пройти весь путь и узнать, кто убил Рона, каким образом, и, самое главное - зачем?

Видение исчезло. Что это было - воображение? Ментальная связь? На таком расстоянии от Аббатства? Нет, не может быть, он же находится в статис-поле, да еще с медальоном из рашшина. Воображение, только воображение. Оно священнику не помеха, напротив - если держать его в узде. Так учили в семинарии.

Опять он поймал себя на том, что старается думать о постороннем: чему учили в семинарии, почему ужин принесла госпожа Абигайль - и должен ли он был и ее называть "дочь моя"? Она, кажется, хотела о чем-то посоветоваться. Хорош советничек!

Он вышел на крылечко, оглянулся.

Дом стоял позади церкви, и его окружали низкие, специально оставленные при строительстве ели. Мало ли с каким вопросом люди идут к священнику, совсем не обязательно, чтобы всяк видел. Особенно в поселении пионеров, где вынужденное близкое общение порой становится невыносимым. Поэтому подойти незамеченным было не так уж и сложно. Хотя сейчас, когда солнце светит круглые сутки, это куда сложнее, чем зимой. Все-таки кто-то мог увидеть идущего. Нужно будет обязательно расспросить поселенцев.

Из-за елей он увидел достопочтенного Хармсдоннера, спешащего к дому. Откуда его можно увидеть еще? Из церкви, но в ней нет никого. А больше... Похоже, больше и неоткуда.

– Несчастный Рон, - завидя его, воскликнул старшина.

– Я только сейчас понял, отчего вы хотели взять его с собой. Надеялись отвлечь от тоскливых мыслей, верно? Внушить, что он очень нужен поселению. Он очень переживал смерть пера Кельвин и вот - наложил на себя руки. Я послал за Брасье, он, как старший Киллмен, должен дать заключение.

– Рон...- внезапно Иеро умолк. Торопиться не нужно. Путь посмотрят, скажут свое, не замутненное, не навязанное мнение.

Они встали у дома, поджидая Брасье.

– Он нес вам бумаги пера Кельвина. Прочитал, наверное, и расстроился.

– Расстроился?

– А вы еще не читали?

– Это ведь были не бумаги а пергамент, достопочтенный Хармсдоннер?

– Да, я называю все бумагами по привычке. Печальная бумага, я и сам читал с тяжелым сердцем. Потому и запечатал, и никому не показывал, кроме членов совета.

– Но что в нем было, в пергаменте Кельвина?

– Тоска и печаль. Быть может, он болел?

– Вы бы не могли привести мне дословно его записи?

– Дословно? Я не запоминал, да и зачем? Пергамент должен быть у Рона.

– Судя по всему, он сгорел, пергамент.

– Сгорел?

– В доме запах пергамента, и в очаге разведен огонь.

– Очень жаль. Я недооценил состояние Рона, иначе не доверил бы ему бу... простите, пергамент.

Капитан Брасье выглядел очень озабоченным.

– Тело нашли вы, пер Иеро?

– Да. Нашел и сразу попросил госпожу Абигайль известить вас и достопочтенного Хармсдоннера.

– Абигайль?

– Она вызвалась отнести ужин перу Иеро, - вступил в разговор старшина.
– Хотела поговорить насчет воскресной школы.

– Понятно, - кивнул киллмен и переступил порог.

Следом вошли Иеро и старшина.

– Это вы разрезали ремень, пер Иеро?

– Я, - коротко ответил Иеро. Странный вопрос. Не мог же это сделать мертвый Рон.

– А зачем вы сняли ремень с балки?

– Не очень приятно, когда в твоем доме над головою болтается ремень. С учетом всех обстоятельств.

– Все-таки не стоило этого делать.

Иеро едва не сказал "в следующий раз не стану". Не время острить.

Или...

Или ему пришла в голову не скверная острота, а предвидение?

– Табурет...

– Табурет поставил я. Когда я вошел, он лежал вот так, - показал Иеро.

Киллмен выразительно вздохнул. Затем опустился на колени и стал разглядывать Рона.

– Нужно его раздеть.

– Мое ложе...

– Нет. Ложе не годится. Тело лучше оставить на полу.

Киллмен действовал аккуратно и четко.

– Обращаю ваше внимание, достопочтенный Хармсдоннер и Иеро, что на теле отсутствуют следы борьбы - ссадины, кровоподтеки, за исключением правой руки, о которой нам доподлинно известно, что она была сломана прежде.

– Совершенно верно, - подтвердил старшина. Иеро только кивнул.

Затем Киллмен разрезал петлю, стягивающую шею Рона.