Первое кругосветное плавание
Шрифт:
Ночью и на рассвете несколько раз измеряли глубину, но лот проносило на 140 саженях. Вскоре после 4 часов мы ясно услышали рев прибоя, а на рассвете не более чем в миле от нас увидели огромные пенящиеся буруны; волны стремительно несли корабль на них. Ветра не было, а глубина была настолько велика, что мы не могли отдать якорь. В этом отчаянном положении мы могли уповать лишь на волю провидения и рассчитывать только на ничтожную помощь наших шлюпок. Катер ремонтировали, и его нельзя было сразу же спустить на воду, поэтому для буксировки послали вперед ял и баркас; используя их и длинные весла на корме, повернули корабль носом к северу. Это было единственным средством отвести судно от рифов или, по крайней мере, оттянуть время.
Было
В эти поистине ужасные минуты наши люди продолжали делать все, что было в их силах, так же спокойно, как и в обычное время. Опасности, которые нам удалось избежать раньше, были ничто по сравнению с угрозой быть выброшенными на рифы, где через мгновение от корабля ничего не осталось бы.
Рифы, о которых я говорю, вряд ли известны в Европе – это барьер коралловых скал, поднимающихся почти перпендикулярно над бездонным океаном. Во время прилива глубина над ними 7–8 футов, а при отливе рифы кое-где выступают из воды. Огромные волны, встретившись с неожиданным препятствием, поднимаются высоко над рифами; прибой бывает особенно сильным, если пассатные ветры дуют в сторону барьера, как это было и сейчас.
В критический момент, когда все попытки спастись оказались безуспешными, поднялся слабый ветер, который в другое время мы просто не заметили бы. На ветре, используя шлюпки, мы отвели корабль по диагонали в сторону от рифа. Но спустя 10 минут снова стало тихо, и наши страхи вернулись: мы находились не более чем в 200 ярдах от бурунов. Вскоре, однако, хоть и ненадолго, подул наш друг бриз.
Небольшой проход в рифах лежал в четверти мили от нас. Я послал штурмана обследовать его; ширина прохода не превышала длины «Индевра», но поверхность воды была ровной и спокойной, сюда и решили ввести корабль, если не представится никакой другой возможности спасти его. Мы все еще были на волоске от гибели: удастся или нет достичь прохода? Однако вскоре мы оказались недалеко от него и, к нашему удивлению, попали в отлив; течение несло нас, как поток на водяной мельнице, пришлось оставить всякую надежду войти в проход.
Тем не менее мы решили использовать все благоприятные возможности, которые давал отлив; он отнес нас почти на четверть мили от бурунов. Полоса течения была слишком узка, чтобы надолго удержаться в ней, но все же к полудню, благодаря отливу и нашим шлюпкам, мы смогли пройти 1 1/2 или 2 мили. Едва ли мы могли тешить себя мыслью, что нам удастся вырваться, если даже подует бриз, ибо к этому времени мы очутились перед дугообразной грядой рифов, и, несмотря на все наши усилия, корабль несло прямо в ее излучину. Отлив помог нам, но прилив, который уже наступал, будет нам неблагоприятен, и мы надеялись только на другой проход, который заметили в миле к западу. Я послал туда лейтенанта Хикса.
Обсервованная широта 12°37' S. Видимый берег материка был почти в 10 лигах.
Пятница, 17-е. Пока м-р Хикс исследовал проход, мы боролись с приливным течением, которое иногда усиливалось, а иногда ослабевало. В 2 часа вернулся м-р Хикс с благоприятными сведениями, и немедленно было решено ввести корабль в узкий и опасный проход – это была единственная возможность спастись. Вскоре от ONO подул легкий бриз, и мы, используя шлюпки и прилив, вошли в проход, где быстрое, как мельничный поток, течение понесло корабль.
Мы принимали все меры, чтобы не натолкнуться на рифы по обеим сторонам канала, ширина которого была не более четверти мили; шедшие впереди шлюпки направляли движение корабля. Глубина при нерегулярных промерах колебалась от 30 до 7 саженей, дно было илистым. Наконец мы вышли на другую сторону гряды рифов и отдали якорь на глубине 19 саженей, грунт – кораллы и ракушка. Нам снова повезло. Мы встретили мели, а ведь
два дня назад мы всей душой верили, что избавились от них навсегда.Судьба моряков таит превратности, которые всегда ожидают их при плавании в неведомых водах. Если бы не то удовлетворение, которое испытывает первооткрыватель даже в том случае, если ждут его только пески или мели, эта служба была бы невыносимой, особенно в столь удаленных местах, как эта страна, и при скудости съестных припасов. Мир едва ли простит путешественнику, если он, открыв землю, не исследует ее; его не оправдают перенесенные невзгоды и его обвинят в трусости и отсутствии настойчивости – все в один голос объявят его личностью, непригодной для плаваний, совершаемых ради открытий.
С другой стороны, если мореплаватель смело встретит все опасности, но результаты путешествия будут неудачны, его сочтут дерзким и неблагоразумным. Первое обвинение вряд ли может быть предъявлено мне, а если мне повезет и мы преодолеем все препятствия, с которыми придется столкнуться, о втором не придется и говорить.
Может показаться, что с моей стороны было неосторожностью пробыть среди этих островов и мелей так много времени. Но следует иметь в виду, что плавание совершалось лишь на одном корабле; необходимо принять во внимание и многие другие обстоятельства. Если мы не посетили бы этих мест, мы не смогли бы дать сколько-нибудь толковый отчет; мы не смогли бы тогда ответить, является ли эта земля материком или группой островов, что живет и растет на ней, соединяется ли она с другими землями.
Будь что будет, но я решил продвигаться на север, держась берега. В самом деле, было бы неразумным идти вдоль гряды рифов со стороны моря, ибо мы могли так далеко пройти на север, что так и не установили бы, соединяется ли материк с Новой Гвинеей. С того момента, как мы прибыли в здешние воды, я стремился разрешить этот спорный вопрос, если вообще он поддавался разрешению.
В последнее время мы часто испытывали неудобство из-за невозможности спустить катер на воду, поэтому я решил не идти дальше до завтрашнего утра и ускорить ремонт катера. Так как шлюпки были свободны, я направил их к рифам на поиски чего-либо съедобного. По восходу солнца и его азимутам поправка компаса 4°09' О.
В полдень обсервованная широта 12°38' S, долгота 216°45' W. Земля простиралась с NW 66° на SWtS, до ближайшего мыса 8–9 лиг. Проход, в который мы вошли, я назвал проливом Провиденшл-Чаннел (Провидения), он был от нас на ONO, в 10–12 милях. На материке недалеко от нас лежит довольно высокий мыс, названный мною мысом Веймаут, на северном берегу его бухта того же названия (12°42' S, 217°15' W) [225] .
Суббота, 18-е. Слабый ветер, восточный с OSO. В 4 часа дня вернулись шлюпки, привезли почти 240 фунтов моллюсков, большинство из них гребенки, иногда очень большие, некоторые столь велики, что поднять их могут лишь два человека; содержимое раковины весит 20 фунтов. В 6 часов утра вступили под паруса, легли на NW, впереди нас две шлюпки промеряли глубину, которая изменялась почти при каждом промере от 10 до 27 и от 5 до 6 саженей.
225
Провиденшл-Чаннел в современной лоции описывается как проход в четверть мили шириной со скалой посредине; хотя он очень узок, входить в него легко, в самом проходе не бывает волнения. По современным данным, широта его 12°39' S.
Бухта Веймаут (Уэймаут) названа в честь Томаса Тайна, виконта Веймаута (1734–1796) – английского государственного деятеля.
Незадолго до полудня прошли мимо низкого песчаного островка, который остался в 2 милях от нас по правому борту. Сюда высадился м-р Бенкс, ему удалось подстрелить несколько маленьких глупышей. В полдень широта 12°28' S, были в 4–5 лигах от земли, простиравшейся с StW до NW 71°; несколько островков простирались от NW 40° до NW 54°. Между нами и материком были мели, с марса на северо-востоке можно было увидеть Большой внешний риф [Большой Барьерный риф].