Первое открытие [К океану] (др. изд.)
Шрифт:
— Уверены ли вы, мичман, что Сахалин и материк соединяются перешейком? — спросил капитан.
Грот, загоревший дочерна, с отросшими и выгоревшими добела волосами, в побелевшей куртке, ответил, вынимая из сумки карту:
— Совершенно уверен.
— Видели собственными глазами?
— Вот черновая карта описи, Геннадий Иванович. Вот тут мы шли. Впереди мели… Вид…
— А на берег высаживались?
— Во многих местах. Вот пункты, где делали обсервацию. Мы ясно видели повсюду, что там сплошной берег и пролива нет. Если бы был пролив, то не было бы сплошного берега, а также сплошного леса. А если
— Карта Крузенштерна верна, Геннадий Иванович. Пролив только здесь, а не на юге!
Точность Грота была всем известна, и хотя с этой точностью мичман излагал очень неприятные известия, капитан, все время слушавший его озабоченно и огорченно, вдруг улыбнулся. Похоже было, что он не верит мичману.
В эти дни не спорили. Все искали истин, уставали, мокли, выбивались из сил. Офицеры гребли в шлюпках наравне с матросами. Приходили на судно, докладывали и в изнеможении валились спать.
Стоило Гейсмару войти в каюту, как начинались требования: «Юзик, подай…», «Юзик, горячей воды, побыстрей!», «Сделай на ночь грелку — болят зубы!», «Неужели духи кончаются?».
Юзик и стриг и брил своего барина и бегал за Бергом. Он ухаживал за мичманом, помогал переодеваться, подавал книгу, табак, чистил сапоги, трубки и все таскал горячую воду и вытаскивал грязную.
У всех офицеров в услужении были матросы. Князю юнкеру Ухтомскому и барону Гейсмару разрешено взять с собой крепостных. И на них пришлось рассчитывать довольствие. Ухтомского на опись капитан вообще почти не посылает.
В свободное время Гейсмар иногда как нервная дама. Крепостные обязаны исполнять также общие работы. «Нельзя им только помадить и брить своих господ!» — говорил капитан своим рабовладельцам еще в начале вояжа.
Юзеф — поляк, из литовского поместья Гейсмара, дарованного отцу — генералу — за подавление польского восстания.
Дул восточный ветер, и желтые волны в беспорядке плескались по всему мелкому лиману. Взбивало ил, и час от часу море становилось мутней.
Вахтенный офицер в трубу заметил шлюпку. Она быстро приближалась к бригу.
— Их благородие старший лейтенант Петр Васильевич, — доложил капитану впередсмотрящий.
Измученные гребцы налегли еще и еще раз, с трудом перегоняя шлюпку через тяжелую волну, как через последнюю преграду, и матрос Веревкин, тяжело дыша, ухватился за трап. Жесткое брюхо его под тугим ремнем запало еще глубже прежнего.
Петр Васильевич был мокр с ног до головы. Даже фуражка его обвисла, как блин, а лицо побагровело.
— Устье Амура нашли, Геннадий Иванович!
— Ну, слава богу! Я так и знал.
Офицеры обнялись и поцеловались.
Лейтенант, переводя дух, молча показал на дальние сопки. Они грозно стояли по материковому берегу над морем.
— Матросы измучились совершенно.
— Люди пусть идут отдыхать на сутки, — приказал капитан.
— Огромная река, Геннадий Иванович, — стал рассказывать Петр Васильевич.
Он спустился в каюту капитана. Все офицеры собрались там.
— Я вошел в бухту и увидел течение… Матросы стали сами не свои. Подул попутный, и мы
быстро пошли против течения. Как только миновали лабиринт мелей и лайд и вошли в устье — сразу попали как в другой мир… Гиляки живут повсюду, на реке идет лов рыбы. На берегу всюду юрты, видны лодки, ездят и ходят люди, сушатся рыболовные снасти, собак много…— Как же встретили вас?
— Встретили нас приветливо и с огромным любопытством. Ничего похожего на подозрение или враждебность! Сначала побаивались, но не убегали. В одной из деревень мы видели человека явно русского, но он не признается, что знает по-русски. Гиляки обступили нашу шлюпку. Она казалась для них необычайной диковиной, и это навело меня на мысль, что если гиляки так удивлялись виду пашей шлюпки и парусов, то это означает, что никогда к ним никто не проникал.
— Ты прав! Тысячу раз! Потому и встретили тебя так приветливо, что иностранцы к ним никогда не приходили!
Казакевич ушел к себе и переоделся. В капитанскую каюту ему подали вино и горячий обед. Разговор продолжался.
— Амур никем не занят, никаких городов, постов, крепостей. Не принадлежит никакому государству.
— Подлец Нессельроде! — воскликнул капитан. — А у меня вести нехорошие. Прибыл Грот, — сказал капитан. — По его утверждению, к югу пролива нет.
— Под правым берегом, как объясняют гиляки, есть второй фарватер у реки.
— Я ждал вас. Теперь я сам пойду на промер пролива.
— Кто же пойдет с вами?
— Я хочу взять трех офицеров, в том числе Грота, Если окажется, что он ошибся, то пусть убедится в этом. И пусть будут свидетели. Мало ли что еще может произойти и какие обвинения предъявят мне. Потом, бог знает, могут и среди нас в Петербурге начаться разногласия. Мы же не знаем еще…
Невельской показал карту, вычерченную мичманом.
— Я ему все объяснил. Но он, кажется, выбился из сил… Шел вдоль Сахалина, а не Татарским берегом. Люди его очень устали.
Казакевич заметил, что стоило заговорить о южном проливе, как настроение Геннадия Ивановича менялось. А так радовался открытию!
— Когда мичман Грот ушел, я думал, нельзя надеяться, что пролив будет найден легко.
«Все равно, если от него потребуют, чтобы сказал, что нет пролива, то и докажет, что нет!» — подумал Казакевич.
— Кроме нашего покровителя Муравьева в Иркутске, еще существует Третье отделение! Дубельт! И Нессельроде! Подлец! И Синявин подлец такой же, начальствует азиатским департаментом, а не знает сам ничего! Как я ждал вас, Петр Васильевич! Вы бы знали, как я ругался!
— Возьмите с собой людей на три вахты.
— Беру трех офицеров, чтобы круглосуточно несли вахту. Будем как на корабле. Оборудую шлюпку и баркас, чтобы под тентом спать днем и отсыпаться. Все настороже. И трое офицеров — свидетели. Доктор Берг. Как можно больше офицеров… «И вы, мундиры голубые, и ты, им преданный народ…» [186] И мы — преданные офицеры… Даже здесь… Помнить… Но, чуть что, я подыму его высочество, я устрою им баню, подлецам… Я до самого царя дойду… Я…
186
Из стихотворения М. Ю. Лермонтова «Прощай, немытая Россия…» (1841).