Первоосновы теологии

IV. ОБЩИЙ ГИМН КО ВСЕМ БОГАМ

Вы, кто священной премудрости держит кормило, о боги! Вы возжигаете в душах людских возвышающий пламень, Дабы, покинув обители мрака, они устремились, К высям бессмертных, очистившись таинством гимнов священных. Слух преклоните, спасители! Ваши священные книги Чистый излили мне свет, разогнавший туман непроглядный, Дабы познал я вполне человека и высшего бога. Да не погубит меня злокозненный демон, сокрывши Прочь от чертогов блаженных навек, за током Летейским! Да не закинет обратно в ужасные волны рождений Душу мою, что доле не хочет по жизни скитаться, Чья-нибудь страшная кара да вновь ее с жизнью не свяжет! Боги, водители мудрости светлой, молю вас, внемлите! Мне, кто душою стремится к стезе, пролегающей свыше, Боги, явите священных словес обряды и действа!

V. ГИМН К ЛИКИЙСКОЙ АФРОДИТЕ

Гимн посвящаем Ликийской владычице Курафродите. Некогда нашей отчизне явилась она на подмогу, Зло отвратив, и наши вожди, благодарностью полнясь, В граде воздвигли священный кумир по внушению свыше. Знаменовал он тот мысленный брак, Гименей многоумный, Что Афродиту Небесную свел с огнеродным Гефестом, И Олимпийской богиню они нарекли, ведь нередко Смерти стрелу мужегубную прочь отгоняла богиня, Зря добродетель людскую. А брак сей, плодами богатый, Пышную поросль пустил - блестящее мыслью потомство, И наступило повсюду спокойствие мирное в жизни. Ныне молю, о царица, прими величанье, как жертву! Я ведь и сам, как и ты, ликийцем являюсь по крови, Душу мою вознеси к красоте от уродства земного, Да избежит она злостного жала постыдных порывов!

VI. ГЕКАТЕ И ЯНУСУ

Радуйся, матерь богов многославная, с добрым потомством! Радуйся, ты, о Геката преддверная, мощная силой! Радуйся сам Иан прародитель, Зевес негубимый! Радуйся, вышний Зевес! О, даруйте мне полную блага Светлую жизни тропу и злые недуги гоните Прочь от тела, а душу к себе привлеките, очистив Ум пробуждающим действом от страстных земных искушений! О, умоляю, подайте мне руку, стезю укажите Богоизбранную мне, я желаю того! Да узреть мне Свет драгоценный, рождений же черного зла да избегнуть! О, умоляю, подайте мне руку, повейте мне ветром, Что в благочестия гавань доставит страдавшего много. Радуйся, матерь богов многославная, с добрым потомством! Радуйся ты, о Геката преддверная, мощная силой! Радуйся сам Иан прародитель, о Зевс высочайший!

VII. К МНОГОМУДРОЙ АФИНЕ

Внемли, дитя Эгиоха-Зевеса, что в свет появилась От высочайшей цепи, от источника отчего! Внемли! Мощного дочерь отца, многосильная, с мужеским духом, О щитоносица в шлеме златом, Тритогена Паллада! Внемли и гимн мой прими с благосклонным, владычица, сердцем! Слово мое да не будет напрасным, не дай его ветрам! Ты, кто отверзла врата для премудрости, к богу ведущей, Кто укротила гигантов земных богоборное племя, Ты, кто избегла желаний зажженного страстью Гефеста, Пояс девический свой адамантовый ты сохранила, Ты, что смогла уберечь уцелевшее сердце владыки Вакха, на части разъятого силой титанов, и скрыла В глуби эфира его, и родителю после вручила, Дабы по замыслу неизреченному отчему новый В мир снизошел Дионис, порожденный отцом от Семелы. Ты, кто рожденных от страсти всезрящей богини Гекаты Всех укротила, секирой срубая их главы под корень, Ты добродетелей силу благую возвысила в смертных. Жизнь им украсила многоуменьем искусств и ремесел, Силой творящей ума наделила ты души людские! Ты, что Акрополь имеешь по жребию, холм неприступный, Символ твоей принадлежности к высшей цепи, о царица, Землю - пестунью мужей и матерь для книг - возлюбивши, Ты, поборовши святое желанье отцовского брата, Имя свое даровала земле и ум благородный, Вот отчего, как память о споре богов, пребывает Там, у подножья холма, в назиданье потомкам - олива, Ты возрастила ее, когда Посейдонова воля На Кекропидов обрушила вал многошумного моря, Хлынул могучий поток, на пути своем все затопляя. Ты, о богиня, чей лик излучает святое сиянье, Внемли и дай мне, скитальцу, счастливую тихую гавань, О, даруй душе моей благосвященных сказаний, Чистый свет и премудрость, любовь и любовь таковую, Я умоляю, вдохни, дабы силой ее воспарила К отчему дому душа, на Олимп от земного предела. Если же я и подвластен ошибкам, как в жизни бывает, Ведаю сам, что терзают меня прегрешенья, проступки, Все, что не должно свершать, но свершаю, душой неразумный, Смилуйся, кроткая духом, не дай мне, простертому в прахе, Стать для недугов готовой добычей, о смертных спасенье! Я ведь молю об одном - дабы был, о богиня, твоим я! Членам ослабшим даруй нерушимую крепость здоровья, Прочь отгони плотоядных болезней печальное племя, Я умоляю, царица, своей амвросической дланью, О, прекрати непосильные муки страданий ужасных, В море житейском пловцу, пошли мне спокойные ветры, Брак и потомство, известность, богатство, отрады веселий, Гибким умом одари, пошли в испытаниях стойкость, Дар убеждения, шутки друзей, почет у сограждан. Внемли, о, внемли, царица, молю бесконечной мольбою В трудный свой час, да слух преклонишь ты ко мне благосклонно!

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ. МАРИН ПРОКЛ, или О счастье

MARINI NEAPOLITANI

PROCLUS SIVE DE FELISITATE

Перевод М.Л. Гаспарова

Публикуется по изданию:

Марин. Прокл, или О счастье // Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986.

1

1. Когда приходилось мне смотреть на величие души и на все иные достоинства современника нашего, философа Прокла, а потом задумываться, какая же подготовка, какая сила слова потребуется от тех, кому предстоит описывать его жизнь, и каково мое собственное бессилие в словесности, то казалось мне, что лучше мне за это и вовсе не браться, через яму не прыгать (как говорит пословица) и совсем уклониться от опасностей подобного рода сочинения. Но когда я приложил к этому другую мерку, когда подумал, что и в храмах не все приходят к алтарям с одинаковыми жертвами, чтобы снискать благоволение алтарных богов, а иные с быками, иные с козлами, иные с чем-нибудь еще, и одни творят славословия складно и в стихах, а другие без всяких стихов, и что кому нечего принести, те приходят только с лепешкою да при случае с зернышками ладана, а к богам взывают лишь в короткой молитве, но тем не менее тоже бывают услышаны, - когда я об этом подумал, то я побоялся, как бы я, по Ивикову слову, не променял честь от богов на честь от людей (хотя моя тут честь не от богов, а от мудреца, ибо кажется мне, что нечестиво мне одному из всех его учеников хранить молчание, когда мне больше, чем кому другому, следовало бы по мере сил моих поведать о нем всю правду), да, пожалуй, и чести от людей не удостоился бы - люди ведь подумают, что этим делом своим я пренебрегаю лишь по лености или по какой другой душевной слабости, а совсем не по отвращению к гордыне. И по всем этим соображениям решился я записать хотя бы некоторые из неисчислимых заслуг нашего философа, рассказав о них лишь истинную правду.

2

2. Я начну мою речь не так, как обычно делают писатели, по порядку располагая главу за главой; я положу в основание моей речи мысль о счастье человека блаженного, ибо здесь ничего не может быть уместнее: я уверен, что был он самым счастливым из людей, прославляемых во все века. Я имею в виду не только счастье мудрых, ту добродетель, которая одна довлеет блаженству, - хоть и это ему было дано в высшей степени; и не только то житейское благополучие, которое хвалят столь многие, - хоть и здесь его среди людей не обошла удача, и он щедро был наделен всеми так называемыми внешними благами; нет, я говорю о некотором совершеннейшем и всецелом счастье, слагающемся и из того и из другого.

3

3. Итак, примем для начала разделение добродетелей на естественные, нравственные и общественные, а затем на более высокие - очистительные (catharticai) и умозрительные (theoretical, умолчав о еще более высоких, так называемых боготворческих (theoyrgicai), ибо место их уже превыше доли человеческой; и, приняв это, начнем нашу речь с добродетелей естественных. Как всем, кому они даны, они присущи отроду, так и ныне восхваляемому нами блаженному мужу все они были врождены от самого его начала. Признаки этого являлись воочию даже во внешнем совершенстве его облика, подобно как бы царственному пурпуру.

Первая из них есть высочайшая безущербность всех внешних чувств, называемая нами "разумением телесным", особенно же - зрения и слуха, этих достойнейших наших чувств, дарованных богами человеку для блага жизни и искания мудрости. Безущербность эта всю его жизнь оставалась у него неизменною.

Вторая из них есть телесная сила, не чувствительная ни к зною, ни к холоду, не страдающая ни от простой пищи, к которой был он беззаботен, ни от тех трудов, которым он предавался днем и ночью, когда молился, развертывал книги, писал, беседовал с друзьями, и все это с таким рвением, словно каждая из этих забот была у него единственной. Такую способность по справедливости можно назвать "мужеством телесным".

Третья телесная добродетель есть красота, которую можно сравнить с размеренностью душевной: сходство между этими качествами отмечается с полным к тому основанием. В самом деле, как душевное это качество усматривается в созвучии и согласии различных душевных сил, так телесная красота видится в некоторой соразмерности всех частей тела. А Прокл был на редкость привлекателен на вид, и не только от хорошего своего сложения, но и от того, что душа его цвела в теле, как некий жизненный свет, испуская дивное сияние, с трудом изобразимое словом. Он был так красив, что образ его не давался никакому живописцу, и как ни хороши существующие его изображения, все же им много недостает для передачи истинного его облика.

Четвертая же телесная добродетель, здоровье, считается подобием справедливости и правосудия душевного: как есть справедливость душевная, так есть и "справедливость телесная". В самом деле, ведь справедливость есть не что иное, как уклад, приводящий к миру все части души; точно так же и здоровьем у слушателей Академии называется то, что в беспорядочность жизненных начал вносит строй и взаимное соответствие. И здоровье это с младенческих лет было у него таким отличным, что на вопрос, сколько раз он болел, отвечал он, что лишь два-три раза за всю свою долгую жизнь, а прожил он целых семьдесят пять лет. Подтверждается это и тем, чему я сам был свидетелем в последней его болезни; он с большим трудом распознавал те боли, которые испытывало тело, настолько они для него были непривычными..

4

4. Таковы были телесные его достоинства; но все их можно по справедливости назвать лишь провозвестниками тех достоинств, в которых находит свой вид совершенная добродетель. Даже те качества души, которые врождены ему были от природы и до всякого наставника, те части добродетели, которые Платон называет начатками философской души, были в нем достойны удивления. Памятливый, восприимчивый, высокий духом, добрый, он сдружился и сроднился с истиною, справедливостью, мужеством, умеренностью.