Первопроходцы

В тот же день Муравьев, Казакевич и сопровождающие генерала лица [9] отправились в Иркутск и далее в Петербург с докладом правительству. Действительно, положение на Дальнем Востоке осложнилось до предела. Ни англичане, ни французы не знали истинного географического положения в районе лимана Амура. Они не подозревали о наличии существования проходов туда со стороны не только Охотского, но и Японского моря, не знали о возможностях плавания в лимане. Если бы все это было известно, они, наверное, не преминули занять Сахалин, тем самым запереть устье Амура и поставить под угрозу все сибирские и дальневосточные владения, судьба которых непосредственно зависела от того, в чьих руках левый берег и устье Амура.

9

В их числе был и И.А. Гончаров, возвращавшийся в столицу после завершения своей миссии при адмирале Путятине. (Примеч авт.).

По-иному развертывались события на Камчатке: англофранцузская эскадра 18 августа вошла в Авачинскую губу и до 25 августа бомбардировала Петропавловск и находившиеся там русские корабли. Неприятель дважды высаживал на берег десант. Гарнизон Петропавловска во главе с камчатским военным губернатором и командиром Петропавловского порта В.С. Завойко, усиленный подоспевшим на фрегате "Аврора" и транспорте "Двина" пополнением, успешно отразил все атаки противника, который, потеряв несколько офицеров и до 350 матросов, 27 августа ушел в открытое море. 7 сентября В.С. Завойко отправил с лейтенантом Д.П. Максутовым подробное донесение генерал-губернатору о героическом сражении.

В Петровском и в Николаевском о нем услышали значительно раньше, от В.А. Римского-Корсакова. При входе в Авачинскую губу 26 августа он встретил бот № 1 под командованием боцмана X.И. Новограбленного, от которого узнал о стоявших в бухте неприятельских кораблях и о славной победе. Пришлось изменить курс плавания. На Курильских островах из-за обнаруженной сильной течи шхуне пришлось остановиться на ремонт в одной из бухточек острова Шумшу. По пути туда "Восток" встретил транспорты "Иртыш" и "Байкал". Римский-Корсаков предупредил их командиров об опасности. На "Байкал" была передана вся почта. Транспорт доставил ее в Большерецк, откуда она и попала к В.С. Завойко. Шхуна же "Восток" смогла попасть в Болыперецк только 23 сентября. Связавшись с Завойко, Римский-Корсаков узнал подробности сражения. 10 октября он возвратился в Петровское.

Реакция на Петропавловское сражение во всех общественных кругах России была самой восторженной. Знамя английского Гибралтарского полка морской пехоты — почетный трофей сражения — произвело огромное впечатление в Петербурге, участники битвы получили награды. Донесение В.С. Завойко доставил к Муравьеву в Иркутск лейтенант Д.П. Максутов, который, отправившись из Петропавловска 7 сентября, уже 8 ноября был в столице Восточной Сибири. Отдохнуть после трудной дороги офицеру не пришлось — генерал-губернатор немедленно отправил его в Петербург, куда он и прибыл 26 ноября — рекордные сроки по тем временам.

Вражеские корабли в 1854 году в Авачинской бухте больше не появлялись. Впрочем, даже если бы и появились, то, вероятно, были бы с не меньшим позором изгнаны. Уже 20 ноября 1854 года Завойко писал Корсакову: "Мы таких ныне настроили батарей, что ежели бы Николай Николаевич немедленно сделал распоряжение выслать к нам на тендере и шхуне хотя 8 пушек с принадлежностию и человек 50 отборных людей, и пороху 200 пуд, и офицера артиллерийского, одно горное орудие с упряжью, то прийди какой хочет неприятель — не допустим его стать на русскую землю".

Такие же письма Завойко посылал и другим адресатам, прежде всего, конечно, Н.Н. Муравьеву. Николай Николаевич горячо поддерживал все, что касалось укрепления Камчатки. И на сей раз он пообещал прислать необходимую помощь. Одновременно генерал-губернатор обратился к главнокомандующему флота великому князю Константину с соображениями об обороне Камчатки в следующем году, когда наверняка можно было ждать нового нападения неприятеля.

В ответ на свое представление Муравьев получил совершенно неожиданный ответ. По-видимому, в решении генерал-адмирала отразилось мнение Невельского, с которым Константина связывали юношеские воспоминания о совместных учебных плаваниях. Геннадий Иванович неизменно ратовал за Амур и выступал против укрепления Камчатки. Вот что написал Муравьеву великий князь: "Ваше превосходительство полагаете укрепить для будущего Камчатку, для чего потребуются большие усилия и неимоверные труды, результат коих еще сомнителен… Здесь мы приняли за правило защищать упорно в будущем году только те пункты, которые мы действительно в состоянии защищать… В Сибири сильный пункт, в котором может найти убежище весь тамошний флот наш и который мы в состоянии защищать, если соединим в нем все усилия наши, есть не Камчатка, а Амур, и потому не сочтете ли благоразумным с открытием навигации не посылать в Камчатку военные силы, а напротив, оттуда вывести оные, снабдив только жителей продовольствием, которое спрятать внутри края, и затем безоружный город или местечко оставить в гражданском управлении. Собственно порт и морские учреждения упразднить, суда и экипажи вывести и все военные способы сосредоточить на Амуре. Мысль эту я докладывал государю, и она удостоена предварительного одобрения его величества".

Письмо это написано 3 декабря 1854 года, а уже 27 декабря Муравьев отправил на него ответ, писать который было, наверное, нелегко своенравному генералу. Он прекрасно почувствовал, с какой стороны подул ветер. Верный и, как казалось Муравьеву, преданный исполнитель его начертаний Невельской, правда, много шумевший и с пеной у рта защищавший перед ним приоритет освоения и защиты Амура, теперь подал свой голос. А глава морского ведомства прислушался к суждениям опытного морского офицера и пренебрег мнением представителя верховной власти в Сибири. И все-таки Муравьев стоял на своих позициях до конца, подчинившись только приказу. "Из всех предшествовавших донесений моих, — писал он, — Ваше императорское высочество изволите видеть, что мысль эта не входила в мои соображения, я считал необходимым защищать это место до последней крайности…" Изложив далее свои соображения, Муравьев продолжал: "По всему этому я не только не смею противоречить мнению Вашего высочества…но, принимая в расчет время возможности получения по сему приказаний в Камчатке, мне остается безотлагательно отправить соответственные распоряжения к г. Завойко…"

Такие распоряжения были немедленно посланы с нарочным — есаулом Н. Мартыновым. Завойко получил их своевременно и сумел организовать дело таким образом, что весь гарнизон Петропавловска еще до начала навигации был погружен на корабли, которые по пропиленным во льду каналам, буквально под носом у крейсировавшей у берегов Камчатки англо-французской эскадры совершили смелый и дерзкий переход в устье Амура. Благодаря стараниям Невельского войска и гражданские лица смогли разместиться в Мариинском посту и в Николаевске. Часть войск осталась в гавани Де-Кастри и успешно отразила атаку пришедших сюда кораблей противника.

Еще раньше, чем были отданы распоряжения об эвакуации Петропавловска, Муравьев писал Завойко, чтобы тот всеми силами укреплял город и порт, и обещал ему, что весной по Амуру тронется второй сплав. Генерал-губернатор решил построить 60 новых плашкоутов и новый пароход. Предстояло перебросить к устью Амура сто тысяч пудов муки, пятьсот голов скота, артиллерийские орудия и не менее двадцати тысяч пудов боевых припасов, доставить туда определенное количество войск и — самое интересное — взять первых крестьян-переселенцев для размещения их на левом берегу Амура. Последним делом занимался юный князь М.С. Волконский. Готовили сплав Корсаков, Шарубин, Сеславин. Казакевича в августе 1854 года Муравьев отправил в командировку в США, чтобы закупить там три парохода и различное оборудование для устройства мастерских и "пароходного завода" в Николаевске. И все это предстояло проделать в течение нескольких месяцев.

Между тем Петербург чествовал защитников Петропавловска, восторгался умением и прозорливостью Завойко и Муравьева. Биограф Муравьева писал: "Итак, не спрашивая даже предварительного разрешения государя, Н.Н. Муравьев решился оставить Петропавловск и перевести эскадру и все учреждения на Амур. Вследствие такой замечательной находчивости неприятель, как мы увидим; далее, был чрезвычайно озадачен, не найдя нашей эскадры ни у берегов Камчатки, ни у берегов Татарского пролива. Это действие ярко обрисовывает характер Муравьева, который, зная хорошо государя Николая Павловича, осмелился, не спросившись его, взять на свою ответственность такую важную меру, как бросить на произвол судьбы целую страну, чтобы спасти то, что должно было спасти. Это решение его можно назвать поистине геройским".

Так думали многие. Но сам-то Муравьев хорошо знал, что это все ложь. Однако признать во всеуслышание правду было выше генеральских сил. Гораздо легче оказалось убрать подальше тех, кто осмелился перечить ему. И он начал изгонять людей, благодаря которым нажил немалую долю своего авторитета и популярности. Сначала вынужден был уйти Зарин, его правая рука в Иркутске, теперь Муравьев стал проявлять неудовольствие по отношению к Запольскому, им же самим выдвинутому на пост губернатора Забайкалья и атамана тамошнего казачьего войска. А затем наступила очередь Невельского. 25 февраля 1855 года в письме к Корсакову генерал-губернатор выразил резкое недовольство тем, что Невельской осмелился строить батарею не там, где показал Муравьев, а на другом месте. И вывод, как выстрел: "Он оказывается так же вреден, как и атаман: вот к чему ведет честных людей излишнее самолюбие и эгоизм!" К чину контр-адмирала своевольный офицер был уже представлен. Так что теперь, не теряя лица, можно было спокойно обдумать и способ избавиться от него.