Первородный грех

— Нет, — сказала Кейт. — Думаю, не должно.

Джордж, казалось, успокоился. Дэниел помог ему надеть пальто. Когда, проводив его до выхода из участка, Дэниел вернулся в приемную, он увидел, что Кейт в ярости ходит взад и вперед по комнате.

— Ох уж эти мне напыщенные идиоты, снобы проклятые! Этот человек стоит десяти таких, как Бартрум. О, конечно, я понимаю, как это происходит: я имею в виду социальную незащищенность. Бартрум ведь единственный из старших сотрудников, не учившийся в Оксбридже, ^[105] не так ли? А такие вещи кажутся ужасно важными представителям вашего пола. Бог знает почему. И это кое-что говорит нам о «Певерелл пресс», верно? Этот человек проработал у них… Как долго? Более двадцати лет, а они ни разу даже не позаботились спросить у него о его дочери.

105

Оксбридж — широко принятое ироническое название двух старейших и самых престижных университетов Великобритании — Оксфорда и Кембриджа.

— Ну, если бы у него и спросили, — сказал Дэниел, — он ответил бы, что, мол, она теперь замужем и очень счастлива, спасибо. Да и с чего бы им спрашивать? А.Д. ведь не задает вам вопросов о вашей личной жизни. А вы хотели бы, чтобы задавал? Я вижу, как это случилось, этот первый снобистский импульс — сохранить все в тайне, и пришедшее затем понимание, что придется эту тайну хранить и дальше, если не хочешь выглядеть как последний идиот. Интересно, чем Бартрум готов расплатиться за то, чтобы все оставалось шито-крыто? Ну, во всяком случае, мы выяснили, почему Коупленд и миссис Бартрум оказались на верхнем этаже вместе. Ему-то вообще никаких предлогов не надо, он по всем этажам может ходить свободно. Так что от одной маленькой проблемки мы избавились.

Но Кейт возразила:

— Вовсе нет. Все они там, в Инносент-Хаусе, говорили очень сдержанно и осторожно, особенно компаньоны, но мы ведь достаточно услышали от миссис Демери и младшего персонала, чтобы составить себе ясное представление о том, что там происходило. При Жераре Этьенне в роли босса долго ли Бартрум и Коупленд продержались бы на своих местах, как вы думаете? Коупленд любит свою дочь, а дочь Коупленда любит своего мужа. Бог знает почему, но, очевидно, любит. Они счастливы вместе, у них ребенок. Ставка очень велика для обоих — и для Бартрума, и для Коупленда, вам не кажется? И не надо кое-что забывать о Коупленде. Он ведь мастер на все руки. Это он все там чинит. Он — один из тех людей в Инносент-Хаусе, для кого не составило бы труда отсоединить тот газовый камин. И он мог сделать это в любое удобное ему время. Единственный человек, регулярно работающий в малом архивном кабинете — Габриел Донтси, — никогда не зажигает газ. Он приносит свой собственный электрокамин, если надо. Так что это вовсе не избавление от одной маленькой проблемки. Это просто еще одна чертова трудность.

Книга четвертая Письменные свидетельства

46

Вечером в четверг, 21 октября, Мэнди вышла из издательства на час позже, чем обычно. Она собиралась встретиться с Морин, своей соседкой по квартире, в пабе «Белая лошадь», что на Уонстед-роуд, где должно было быть подано кое-какое угощение, а затем — танцы. Поводов для такого выхода в свет было два: Морин праздновала свой девятнадцатый день рождения, а ее теперешний друг был ударником в игравшей в пабе группе «Дьяволы-наездники». Танцы начинались в восемь, но участникам вечеринки предлагалось собраться в пабе на час раньше, чтобы сначала поесть. В контейнере «ямахи» Мэнди привезла с собой на работу то, во что хотела переодеться, так как намеревалась отправиться в «Белую лошадь» прямо из издательства. Предвкушение этого вечера и особенно встречи с Роем — лидером группы, который, как она решила, ей, пожалуй, нравился или мог понравиться, если бы вечер удался, озаряло день таким светом радостного ожидания, что даже молчаливая и прямо-таки маниакальная сосредоточенность мисс Блэкетт на работе была не в силах его погасить.

Мисс Блэкетт была теперь в подчинении у мисс Клаудии, которая переместилась в кабинет умершего брата. Через три дня после его смерти Мэнди случайно услышала, как мистер Де Уитт уговаривает ее занять этот кабинет: «Он сам хотел бы этого. Ведь теперь вы президент компании и директор-распорядитель или станете, когда мы соберемся принять соответствующее решение. Кабинет не должен пустовать. Жерар не захотел бы, чтобы эту комнату превратили в мавзолей».

Некоторые сотрудники издательства сразу же уволились, но те, кто остался — по собственному выбору или по необходимости, — обнаружили, что их сплотило какое-то не вполне осознанное товарищество, объединил пережитый опыт. Они вместе ждали, задавались вопросами, а в отсутствие директоров рассуждали о происшедшем вслух и сплетничали. Ясные глаза Мэнди и ее чуткие уши ничего не пропускали. Теперь ей казалось, что Инносент-Хаус держит ее в каком-то мистическом рабстве. Она каждое утро являлась на работу, подстегиваемая возбуждением и неясным ожиданием чего-то, приперченным чувством страха. Небольшая, почти пустая комната, где в свой первый день она стояла, глядя на труп Сони Клементс, завладела ее воображением настолько, что весь верхний этаж, теперь надежно запертый и опечатанный полицией, вдруг обрел пугающую силу детской сказки, превратился в логово Синей Бороды, в запретную зону ужаса. Она не видела Жерара Этьенна мертвым, но в ее воображении его труп высвечивался с яркой образностью ночного кошмара. Порой перед тем, как забыться сном, она рисовала себе эти два трупа в комнате одновременно: мисс Клементс на диване в печальной, почти старческой немощи, и распростертое на полу рядом с ней тело полуобнаженного молодого мужчины; она смотрела в самонавязанном ужасе на то, как тусклые, безжизненные глаза змеи, помаргивая, оживают, как она, надуваясь и опадая, полнится отвратительно скользкой жизнью, и ее красный язык высовывается, нащупывая онемевшие губы, а длинное мускулистое тело напрягается, перекрывая дыхание. Однако Мэнди знала, что способна контролировать свое воображение. Знала, что ей ничто не грозит, потому что она ни в чем не замешана и что в этой спокойной уверенности она может позволить себе наслаждаться полустыдным, но приятным чувством придуманного страха. Однако она понимала, что Инносент-Хаус заражен страхом, далеко выходящим за пределы ее капризного воображения. Казалось, она чует этот страх по утрам, успев лишь слезть с мотоцикла, как чуют запах речного тумана, и чувство это усиливалось, пока она шла, и охватывало ее целиком, когда она переступала порог Инносент-Хауса. Она видела страх в тревожном взгляде Джорджа, когда здоровалась с ним, в напряженном лице и беспокойных глазах мисс Блэкетт, в походке мистера Донтси, который, внезапно одряхлев, утратив былую бодрость, с трудом тащился вверх по лестнице. Она слышала этот страх в голосах всех компаньонов — директоров издательства.

Утром в среду, незадолго до десяти, мисс Клаудиа созвала всех сотрудников на собрание в конференц-зале. Все были в сборе, даже Джордж пришел, оставив коммутатор на автоответчике, а с катера явился и Фред Баулинг. В зал принесли стулья и поставили амфитеатром напротив стола, за которым уже сидели все компаньоны — мисс Клаудиа с мисс Франсес Певерелл по правую руку и мистер Донтси с мистером Де Уиттом — по левую. Когда позвонили, чтобы пригласить на собрание, мисс Блэкетт, положив трубку, сказала; «Вы тоже идите, Мэнди. Вы же теперь одна из нас». И Мэнди, неожиданно для себя самой, почувствовала, как ее щеки вспыхнули от удовольствия. Усаживались, испытывая некоторую неловкость, заполняя сначала второй ряд стульев, и Мэнди въяве ощутила, как тяжело бремя всеобщего возбуждения, предчувствий и беспокойства.

Когда последняя из запоздавших сконфуженно просеменила к свободному стулу в первом ряду, мисс Клаудиа спросила:

— А где же миссис Демери?

Ответила ей мисс Блэкетт:

— Наверное, она подумала, что это к ней не относится.

— Это ко всем относится. Будьте добры, разыщите ее, Блэки.

Блэки поспешно вышла, и, пока через пару минут она не вернулась с миссис Демери, так и не снявшей фартук, все собравшиеся ждали в полном молчании. Миссис Демери открыла было рот, готовясь произнести какое-то едкое замечание, но, по здравом размышлении, тут же его закрыла и уселась на единственный свободный стул в середине первого ряда.

Мисс Клаудиа обратилась к собравшимся: «Прежде всего мне хотелось бы поблагодарить вас всех за преданность. Смерть моего брата и то, как он умер, — страшное потрясение для всех нас. „Певерелл пресс“ сейчас переживает трудное время, но я надеюсь и верю, что вместе мы выберемся из трудностей. На нас лежит ответственность перед нашими авторами, ответственность за те книги, которые мы выпускаем и которые, как наши авторы надеются, мы продолжим издавать в соответствии с теми же высокими стандартами, какие свойственны „Певерелл пресс“ вот уже более двухсот лет. Меня только что проинформировали о результатах расследования. Мой брат умер, отравившись угарным газом, вероятнее всего — от газового камина в малом архивном кабинете. Полиция пока не может точно сказать, как эта смерть произошла. Я знаю, что коммандер Дэлглиш или кто-то из его офицеров уже разговаривали с вами. Собеседования, очевидно, будут продолжаться, и я уверена, что каждый из вас сделает все возможное, чтобы помочь следствию. Мы — компаньоны — со своей стороны сделаем то же самое.

Теперь несколько слов о будущем. Вероятно, до вас доходили слухи о том, что мы собираемся продать Инносент-Хаус и переехать ниже по реке. Все эти планы сейчас заморожены. Будем продолжать так, как есть, во всяком случае, до окончания финансового года в апреле. Многое зависит от успеха нашего осеннего каталога и от рождественских продаж. В этом году наш каталог особенно представителен, и мы настроены оптимистически. Но я должна предупредить вас, что никого не ожидает повышение зарплаты до конца финансового года, а мы — директора компании — договорились срезать свои доходы на десять процентов каждый. Я не предвижу никаких изменений в штатном расписании, во всяком случае, до апреля следующего года, но избежать некоторой реорганизации нам не удастся. Теперь я стану президентом компании и директором-распорядителем — пока в качестве временно исполняющей эти обязанности. Это означает, что я стану отвечать за производство, счета и склад, как это делал мой брат. Мисс Певерелл возьмет на себя мои теперешние обязанности директора по продаже и рекламе, а мистер Донтси и мистер Де Уитт добавят к своим редакторским обязанностям ответственность за контракты и авторские права. Мы пригласили Вирджинию Скотт-Хедли из фирмы „Герн и Иллингуорт“ помогать Мэгги с рекламой. Она высококвалифицированный и опытный работник и сможет справиться с потоком публикаций в прессе, а также с вопросами газетчиков и прочих сторонних любопытствующих по поводу смерти моего брата. Джорджу удавалось отделываться от них совершенно великолепно, но когда прибудет мисс Скотт-Хедли, все звонки пойдут в отдел рекламы. Кажется, мне больше нечего сказать вам, кроме того, что „Певерелл пресс“ — старейшее независимое издательство в нашей стране, и все мы — директора фирмы — уверены, что оно будет жить и процветать. Вот и все, что я хотела сообщить. Может быть, есть вопросы?»

Воцарилось смущенное молчание: казалось, присутствующие собираются слухом, чтобы что-то сказать. Мисс Клаудиа воспользовалась этим замешательством, поднялась из-за стола и быстрым шагом направилась прочь из зала. Остальные последовали за ней.

После собрания, на кухне, готовя кофе для мисс Блэкетт, миссис Демери стала более разговорчивой: «У них у всех и мыслишки-то ни одной нет про то, что дальше делать. Это ясно как день. Мистер Жерар, может, и полный подонок был, а только по крайней мере он знал, чего хочет и как этого добиться. Они не станут Инносент-Хаус продавать, тут уж, я думаю, мисс Певерелл постаралась, а мистер Де Уитт ее поддержал. А если Инносент-Хаус не продадут, как, интересно, они его содержать смогут, объясните мне, пожалуйста? Если наши люди хоть какие-то мозги в головах имеют, они сразу начнут себе новые места работы нащупывать».

И вот теперь, оставшись в комнате одна и приводя в порядок свой рабочий стол, Мэнди думала о том, как все изменилось за эти лишние шестьдесят минут. Инносент-Хаус казался неожиданно и странно опустевшим. Когда она поднималась по лестнице на второй этаж, в женскую раздевалку, где собиралась переодеться, ее шаги по мраморным ступеням отдавались громким эхом, будто кто-то невидимый шел за ней по пятам. Задержавшись на площадке, чтобы взглянуть вниз, за балюстраду, она увидела два светящихся шара — фонари у подножия лестницы сияли, словно две луны, плывущие над глубокой и таинственной темнотой холла. Мэнди поспешно переоделась, засунув рабочий костюм в хозяйственную сумку, и, натянув через голову короткую многослойную хлопчатобумажную юбку лоскутной работы и соответствующий топ, надела высокие, сверкающие лаком сапоги. Пожалуй, ехать в них на мотоцикле жалко, но они все-таки довольно прочные, и так гораздо проще, чем везти их в боковом контейнере «ямахи».