Первые снежинки

— Разве тебе важно моё мнение? — кидаю рюкзак на пол около стола и впитываю каждую эмоцию, проявляющуюся на лице матери. Ей не по душе мои высказывания. Да, они резкие и причиняют боль. Обязаны причинять. Чтобы человек страдал, у него должна быть совесть, а Жанна Павловна не может похвастать таким качеством.

— Лиза… — выдыхает и прикрывает лицо рукой, изображая расстройство. — Перестань, пожалуйста, так себя вести.

— Как?

— Словно я тебе чужой человек, — вновь направляет на меня свой просящий взгляд. Я игнорирую внутреннюю дрожь и складываю руки на груди.

— Но ведь так и есть, Жанна Павловна.

— Лиза, — охает и начинает часто моргать, что совсем не идёт к её красивому образу.

Слёзы отнюдь не красят сногсшибательную женщину. Внутри что-то болезненно скребёт, пока мама вытирает щеки пальцами и собирается с духом.

— Я понимаю, что тебе пришлось многое пережить, пока я… Пока я приходила в себя, но прошу тебя, Лиза, дай мне шанс всё исправить, — голубые глаза Жанны наполняются очередной порцией солёной влаги, а я отворачиваюсь. — Я не о многом прошу. Можешь не называть меня мамой. Только не отгораживайся, как не родная.

— У тебя плохие попытки наладить со мной контакт, Жанна Павловна, — ёжусь от того, насколько отчуждённо звучит мой голос, но к матери не поворачиваюсь. — Стоило оставить меня с тётей Леной, а не запихивать в гимназию, где я выгляжу тупее всех тупых.

— Дочка, что тебе сказали? — дёргаю плечом, когда на него ложатся изящные пальчики. Неприятно, что она меня трогает. На душе тут же гадко становится, и хочется расплакаться, как в детстве, чтобы меня подхватили на руки и качали, пока слёзы не высохнут. Вот только мне уже далеко не пять лет, да и качать больше некому.

— Ничего. Это очевидно. Я одна хочу побыть. Можешь уйти?

Задерживаю дыхание, а вместе с ним и другие процессы в организме. Ощущение такое, словно у меня в животе расположены круглые часы, и они громко тикают, отсчитывая момент, когда комната опустеет, и Жанна унесёт с собой приторный аромат дорогого парфюма. Сколько себя помню, она всегда только им и пользовалась, потому что аромат до безумия нравился папе. Меня же сейчас выворачивает наизнанку от каждого вдоха, сделанного в её обществе. Дышу через раз, чтобы не травить себя воспоминаниями, а она молчит несколько минут, после чего раздаются шаги в сторону двери. Я медленно опускаю плечи, закрываю дверь, повернув защёлку, и позволяю себе расслабиться. Подхожу к дивану и практически стекаю на пол рядом с ним. Вожу ладошкой по светлому паркету. Всё так неправильно и чуждо. Мама упорно пытается воссоздать потерянную картинку идеальной семьи, но ведь это невозможно. Мы её потеряли. Частично по её вине.

Я сглатываю противный ком и тянусь к карману жилетки, чтобы достать вибрирующий телефон. У меня даже улыбка по лицу расплывается.

— Степан Андреевич, — произношу с радостью, слыша, как друг отца тихо посмеивается. Ему не нравится, когда я его называю по имени и отчеству. Принимает только дядя Стёпа и с улыбкой до самых ушей.

— Мелкая Лиза, я же просил тебя позвонить, как доберётесь. Хочешь, чтобы твой дядя Великан поседел раньше времени?

Крепко зажмуриваюсь и прикусываю нижнюю губу. Растяпа! Совсем из головы вылетело.

— Прости, дядь Стёп… Я забыла…

— Хорошо, что ответила сейчас. Я беспокоился, — тяжело вздыхает, — у вас всё нормально?

— Да.

— Лиз, давай договоримся на берегу, что если повторится то, что было пять лет назад, то ты мне наберёшь. Хорошо?

— Хорошо.

— В любое время. Даже ночью. Звони. Я приеду.

— Ладно.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Как там новая школа? — уже не так напряжённо спрашивает дядя Стёпа, а я начинаю рассматривать однотонные белые носки, словно там калейдоскоп красок. — Всё нравится?

Кратко оповещаю его о прошедшем дне в гимназии, умалчивая о противных одноклассниках и красавчике из параллельного. Для Степана Андреевича эта информация будет лишней. Мы беседуем около пяти минут, после чего я отключаю вызов и поднимаюсь на ноги, откидывая телефон в сторону. Сумка с моими вещами лежит около шкафа и ждёт своего часа. Да и мне хочется отвлечься от гнетущих мыслей. Весь сегодняшний день пропитан горечью и напоминает бисквит начинающего кондитера. Я расстегиваю молнию на сумке и открываю дверку шкафа, чтобы посмотреть, есть ли там плечики. Замираю.

Сердце принимается стучать агрессивнее, а в ушах бомбит пульс своей нереальной частотой. Перед глазами набитое одеждой пространство. Я дотрагиваюсь до брюк палаццо и тут же одергиваю руку, словно сунула её в костёр. Жанна… Накупила шмоток, чтобы компенсировать годы своего отсутствия. Я прикусываю трясущуюся нижнюю губу и через пару секунд вовсе смыкаю челюсти на кулаке. Хожу из стороны в сторону, глядя на весь шик, который организовала мать, и не понимаю, на что она надеется?! На что?!

На великое прощение?!

Так его не будет!

Останавливаюсь около обилия модных новинок и начинаю выбрасывать их из шкафа прямо на пол. Даже носки летят прочь. Оставляют лишь форму, которую мне придётся надевать в гимназию. Плиссированная юбка, жилетка, классические брюки и пиджак бордового цвета с эмблемой. Несколько белоснежных блузок и водолазка. Разбираю сумку, испытывая чувство удовлетворения, и открываю дверь Жанне, когда заканчиваю. Она входит с улыбкой, но та медленно стекает с её лица при взгляде на подарок, которым усыпан пол.

— Что это? — поднимает на меня округлившиеся от удивления глаза. — Я же… Тебе… Лиза…

— Это разбитые детские мечты, Жанна Павловна. Забери и не пытайся больше меня подкупить.

4

Следующий день наступает слишком быстро и не даёт мне возможности остановиться и перевести дух, чтобы свыкнуться с мыслью, что моя жизнь больше никогда не будет прежней. Ни-ког-да. Мне придётся мириться с загонами Жанны и посещать гимназию. Последнее обстоятельство возрождает в голове воспоминания об Антоне против моей воли, особенно в тот момент, когда я надеваю брюки, блузку с жилетом и лоферы. Форма гимназии смотрится на мне чуждо, словно я проснулась и резко вознамерилась пойти против слаженной системы. Даже примерив на себя одежду зазнавшихся одноклассников я не стала одной из них. Я так и осталась Лизой родом из маленького городка, который они за моей спиной называли дырой. Я не слишком восприимчива к чужой критике, особенна если она не обоснована и больше похожа на оскорбление, но, воспроизводя их диалоги в голове, невольно кривлюсь. Да, мне чертовски неприятно.

Не знаю, что больше влияет на появление этого чувства. Понимание того, что я не дотягиваю до знаний одноклассников, или их тупиковое мнение о провинциальных людях. Возможно, нервозность вызывают оба факта, но я заставляю себя быть безразличной к словам ребят.

— К выходным я жду ответа на свой вопрос, — оповещает меня Жанна Павловна, припарковав автомобиль перед воротами школы. Она по-прежнему пытается улыбаться и быть со мной максимально милой. Эти попытки стать идеальной матерью порядком выводят из себя. Мне уже не пять лет и даже не двенадцать, а она сюсюкает и порывается дотронуться до щеки, чтобы потрепать за неё, как домашнего питомца. Мерзко.