Первый дон

Марио далеко не всегда соглашался с экспертами.

— Лукреция была хорошим человеком, — как-то раз, когда мы работали в кабинете, заявил он мне.

Я рассмеялась.

— А остальные?

— Чезаре был патриотом, которому хотелось стать героем, — очень серьезно ответил Марио. — Александр — любящим отцом, образцовым семьянином. Как и большинство людей, они далеко не всегда творили добро, но из-за этого их нельзя зачислять в злодеи, — разговор этот затянулся, но тем же вечером Марио завершил главу, в которой Чезаре убеждает Александра позволить ему сложить с себя кардинальский сан.

Желание покинуть дом и выйти в свет Марио высказывал в одном-единственном случае: если в наш город приезжал Берт Филдс, выдающийся историк, адвокат Марио и один из ближайших друзей. Всякий раз, когда мы встречались, на Восточном побережье или на Западном, по ходу обеда разговор обязательно переходил на Борджа. Берта величие и предательства Ренессанса захватывали не меньше, чем Марио.

— Когда ты закончишь книгу о Борджа? — всегда спрашивал он.

— Я над ней работаю, — отвечал Марио.

— Он действительно много сделал, — подтверждала я.

И лицо Берта освещала довольная улыбка.

Время шло, Марио часто звонил Берту, чтобы поделиться мыслями, задать вопрос, поинтересоваться его мнением. После разговора с Бертом Марио обычно обсуждал со мной книгу о Борджа, работа над которой шла полным ходом.

* * *

— Я готова помочь тебе закончить книгу о Борджа, — предложила я в 1995 году, после того, как мы целый день обсуждали природу любви, человеческих взаимоотношений, предательства.

— Соавторы у меня могут появиться только после смерти, — с улыбкой ответил он.

— Хорошо, — кивнула я. — Но что мне тогда делать с незавершенной книгой?

Он рассмеялся.

— Дописать ее.

— Не смогу, — ответила я. — Не вспомню, чему ты меня учил, — я и представить себе не могла, как сумею жить без него.

Он похлопал меня по плечу.

— Сможешь. История тебе знакома. Я написал большую часть, и мы говорили об этой книге не один год. Тебе останется лишь заполнить пропуски, — он коснулся моей щеки. — Я же научил тебя всему, что умею сам.

За две недели до смерти, несмотря на то, что сердце сдавало, Марио оставался бодр и активен. Я сидела у его стола, когда он вытащил из нижнего ящика стопку листов линованной желтой бумаги, исписанной красным фломастером. Я думала, это отрывок «Омерты», но, как выяснилось чуть позже, ошиблась.

— Прочти, — он протянул мне стопку.

Читая, я начала плакать. То была последняя глава книги о Борджа.

— Допиши ее, — попросил он. — Обещай мне.

И я дописала.

Кэрол Джим.