Первый Император. Дебют

Российская Империя, под Курском, август-сентябрь 1901 г.

Пылили колеса, дымили кухни. На привале наигрывали гармошки, и веселые пехотинцы развлекались песнями, а самые неугомонные — и плясками, чтобы с утра вновь неторопливо топать в колоннах навстречу условному врагу.

Так начинались Большие Маневры под Курском. Их хотели организовать еще в августе тысяча девятисотого года, но восстание в Китае сорвало эти планы. Маневры перенесли вначале на девятьсот второй год, но потом Его Императорское Величество повелел провести их на год ранее.[12] Все, кроме сроков, осталось без изменений.

Две армии — Московская, во главе с Великим Князем Сергеем Александровичем, командующим войсками Московского Военного округа и Южная, во главе с бывшим военным министром генерал-адъютантом Свиты Его Величества Куропаткиным, маршировали навстречу друг другу по убранным полям и дорогам в районе Курска. Главными посредниками был назначены наследник престола, Великий Князь Михаил и действующий военный министр Александр Федорович Редигер.

Куропаткин, командовавший южной армией в составе двух армейских, сводного корпуса и одной кавалерийской дивизии, имея по плану первоначально меньшие, чем у князя Сергея силы, отступал к Курску. Отступал, ведя арьергардные бои сводными отрядами, собранными из разных дивизий и даже полков. Московская армия, имевшая такие же силы, но уже собранные в один кулак, наступала по всем правилам уставов. За исключением участвующей в маневрах Финляндской стрелковой бригады. Она, обмундированная в неожиданные для русской армии мундиры цвета, напоминающего английское хаки, действовала исключительно стрелковыми цепями, идущими одна за другой «волнами» (вместо поддержек в колоннах). Новое обмундирование делало стрелков — и офицеров и солдат, малозаметными на фоне не успевшей смениться осенней растительности. И посредники не раз были вынуждены констатировать, что она понесла меньшие потери, чем обороняющиеся и одержала победу.

Впрочем, несмотря на некоторые новшества, маневры проходили по какому-то совершенно устаревшему сценарию. Словно войска «играли в войнушку» наполеоновской эпохи. Казаков разворачивали в одношереножную лаву, всадники занимались джигитовкой, пехота наступала густыми цепями под музыку и барабанный бой, батареи ставили на открытые позиции, где они стояли, «выравненные, как на картинке».

Но все равно это были действительно масштабные учения. Новинки, примененные во время маневров, составили целый список: воздушные шары для наблюдения, полевые телефоны, полевые пулеметные роты…

Новый вид связи использовался интенсивно и даже, можно сказать, эффективно. Всего было проложено тридцать верст телеграфных и двадцать верст телефонных линий, установлено девять телеграфных и одиннадцать телефонных станций.

Кроме того, при штабах армий использовали несколько легковых «моторов» и «грузовозов» (грузовых автомобилей). Эксперимент с «моторами» признали неудачным по причине ненадежности техники. Был сделан опыт, также не совсем удачный, по использованию дорожных паровозов для снабжения войск продовольствием. Шести- и десятитонные паровые машины тянули за собой по три платформы соответственно по три и четыре тонны каждая. Русские дороги и особенно мосты оказались непригодными для таких тяжестей.

Новшеством было и то, что учебные бои и передвижения войск не прекращались и ночью.

Если судить по отчету Южной армии, Куропаткин и его войска достигли успеха в действиях против Московской армии во главе с великим князем Сергеем Александровичем. Однако сам Сергей, великий князь Михаил и поддерживающий их генерал Редигер считали иначе. Особенно они критиковали атаку укреплений Московской армии в последний день маневров.

Московская армия отступила на подготовленную позицию в окрестностях села Касторное — там были отрыты окопы полного профиля, замаскированы батареи, установлены проволочные заграждения и отрыты «волчьи ямы». Эту подготовленную оборону и атаковали силы Южной армии. Наступление велось по совершенно открытой местности, пехота и кавалерия при этом натыкались на овраги, которые им пришлось преодолевать под артиллерийским и винтовочным огнем. Всего в наступлении участвовало больше шестидесяти батальонов при поддержке стопушечной батареи. «Было ясно видно, — гласил отчет «южных», — дружное наступление VIII и X корпусов. Войска шли с музыкою, одушевление было полное». «Замечательна красива была последняя минута, — записал Николай в своем дневнике, который продолжил вести, пусть и не столь педантично, как ранее, — когда целое море белых рубашек наводнило всю местность». Но, несмотря на восхищение открывшейся картиной, Николай, участвовавший в маневрах инкогнито под именем полковника Михайлова в качестве одного из посредников, полагал, что бой на Касторной позиции показал полное отсутствие у Куропаткина понимания современных условий ведения войны при новом оружии. По крайней мере того, как сам Николай представлял это после рассказов добровольцев и чтения докладов об англо-бурской войне.

Слабо обстреляв расположения противника артиллерией, Куропаткин собрал в кучу несколько пехотных батальонов, построенных в колонны с жидкими цепями впереди, лично выехал вперед со своею многочисленную свитой и штандартом. И повел атаку. Причем пехота атаковала прямо на замаскированные позиции пулеметной роты и батареи скорострельных пушек, прикрытые спрятавшимися в неглубоких окопах финскими стрелками. А в качестве последнего аргумента «южные» бросили против штаба Сергея Александровича, расположенного на виду, на высоком холме у самого фронта, бригаду конницы. Которая обошла видимые укрепления и атаковала позицию пулеметной роты, неожиданно для кавалеристов открывшей интенсивный огонь, поддержанный стрельбой половины батареи. Что конечно не помешало всадникам доскакать до позиций и утверждать об успехе атаки[13].

В итоге было решено объявить о ничейном результате боя, что обидело как Куропаткина, так и великого князя Сергея. Великий князь, прочитав панегирический отчет о результатах маневров, зарекся впредь принимать участие в подобного рода состязаниях. Генерал Соболев, начальник штаба Московской армии, прямо указывал, что высокая оценка действий Куропаткина рядом генералов объяснялась исключительно его бывшим высоким служебным положением (и видимым благоволением царя к отставному министру, добавлял он в кругу «своих»). Опровергнуть ни первое, ни второе его утверждение никто оспорить не стремился. При этом ни сам Николай, ни его окружение своего отношения к сложившейся ситуации открыто не показывали. Николай не хотел окончательно ссориться ни с Куропаткиным, героем предыдущей войны, практически единственным боевым генералом в своем окружении, ни с «хозяином Москвы» Великим князем Сергеем. Но, со стороны казалось, что в результате оттолкнул от себя обоих.

Российская Империя, Петергоф, октябрь 1901 г.

Здесь, в Петергофе, новый Николай чувствовал себя как дома. Привычная обстановка переносила его в его то, что ни говори, родное время. Казалось, еще немного — в дверь забежит спешащий куда-то Алексашка и начнет рассказывать очередной прожект, безбожно привирая по ценам и мысленно прикидывая, сколько из отпущенных денег достанется ему в итоге. Но вместо Меншикова в дверь входил кто-нибудь из министров с докладом о совершенно иных, неведомых в то, старое доброе время, заботах и прожектах. Однако очарование этого места от этого отнюдь не исчезало и работалось здесь намного лучше и приятней. Отчего Николай и не спешил возвращаться ни в Царское, в котором сейчас проживала Аликс с дочерями, ни в Санкт-Петербург, где встречаться с теми же министрами было намного удобнее. А встречаться приходилось часто, так как задуманный проект по присоединению Маньчжурии и переселению туда части крестьян начал наконец-то воплощаться в конкретные документы. Заодно двинулась вперед и разработка идеи с вызовом японцев на войну до девятьсот третьего, пока они еще не готовы. А что они не готовы, становилось ясно из большинства собранных сведений. Вот и военно-морской агент в Японии, лейтенант Русин об этом докладывает. Он сделал шаг к столу и отработанным движением достал из папки уже несколько раз прочитанную бумагу.

«Японские адмиралы и командиры ещё нуждаются в большой эскадренной практике-по свидетельству английских и французских офицеров, видевших эскадру Того в корейских и китайских водах на эволюциях… Они не производили хорошего впечатления, а наоборот, — например, постановка на якорь в Таку — не эскадренный маневр, а действия отдельных кораблей без общей связи и общего начальника» — бросились в глаза знакомые и изрядно обнадеживающие строки. Надо успеть, пока японцы еще не готовы. Первые шаги уже сделаны. Но кроме него и Сандро о них пока никто не только не подозревает, но и не знает. Конечно, кто-то, может быть, частично и догадывается. Например, те, кто отправлял в Африку офицеров-добровольцев и казаков. Но и они не видят всей картины… Кроме Сандро, размышлял царь, и привлечь пока некого. Дядюшка Серж слишком напорист и явно видит себя в роли главного советника. Нет уж, пусть сидит у себя в Москве и занимается «рабочим вопросом», может получится нечто путное. И Николай снова горько пожалел, что все началось слишком поздно. «Кабы появиться в сем мире с детства, глядишь удалось бы и не одного «Алексашку» найти… А теперь…». Впрочем, сейчас он тоже нашел немало помощников. Тот же полковник Максимов или граф Игнатьев, Мосолов. Жалел Николай лишь о том, что дядю Сергея так уговорить не удалось. Упрямый оказался генерал-губернатор московский, против любых перемен в строе правления. А сам своим подчиненным позволяет очень необычные дела творить, с рабочими заигрывать, союзы-кумпании организовывать…

В дверь, прервав размышления, постучали. Появившийся после разрешения Прошка, взятый из лакеев в личные слуги и помощники камердинеру Чемадурову, сообщил, что прибыл великий князь Александр Михайлович.

— Ники, — после обмена приветствиями, едва дождавшись ухода Прошки, заявил Александр, — я придумал, как заставить японцев объявить нам войну. Карта Кореи у тебя далеко? Ага, вижу. Вот, смотри. Как помнишь, мы с япошками договаривались…

Британская империя, Виндзорский замок, ноябрь 1901 г.

Зима в любой стране Европы — не самое приятное время года для поездок. Да, пожалуй, и в любой стране мира, включая даже расположенные ближе к экватору и за ним. Разве что Новая Зеландия отличалась в этом плане. Но, как говорили древние римляне: «Исключение подтверждает правило». Так что по своей воле Роберт Артур Талбот Гаскойн-Сесил, третий маркиз Солсбери, премьер-министр правительства Его Величества и один из самых могущественных владык Британской империи из дому в такую погоду не вышел бы. Да и собак своих приказал бы слугам не выпускать. Но когда вызывает Его Величество Король, пусть пока еще официально не коронованный, то даже самые могущественные могут сказать только одно: «Слушаюсь». Тем более, если Его Величество приглашает персонально.