Первый отряд. Истина
Шрифт:
— Ты хоть плакал, когда они умерли?
— Я плакал до того. Когда понял неизбежность их смерти.
Он говорит:
— Смерть невинных. Пойми. Она вечно спасает наш мир. Неизбежная жертва.
Он говорит:
— Иначе было бы просто не видно, как коварен наш враг.
Он говорит:
— Иначе ты не стала бы искать смысл. Искать вход. Искать Надю…
Он говорит:
— Я присматривал за тобой. Ты молодец, куколка. Ты научилась переходить на ту сторону. Ты отыскала границу. Ты хорошо выполняешь задание.
Он говорит:
— Ты уже у финиша. Все получится.
Он говорит:
— Ты мой лучший агент.
Я говорю ему:
— Ты убийца. Ты сумасшедший.
Папа, ты сумасшедший.
— Возможно, возможно… — Он щурит прозрачный взгляд на дорогу. — Даже наверняка. Я убийца… — Он смотрит на часы. — Где этот чертов автобус? У меня в семь из Мурманска самолет…
Я представляю себе его самолет в синем северном небе. Белый след в синем северном небе… Подбельский смотрит в иллюминатор. В его руке пластиковый стаканчик с шампанским. Он отмечает победу. Он поминает убиенных. Невинных. Он летит первым классом в сторону солнца. Он улетает к греческим скалам. В Храм Девы. В Божью страну.
А я остаюсь.
…Его автобус, наконец, появляется. Подбельский встает.
— Не отпущу.
Я вцепляюсь ему в запястье. Я чувствую: то, что еще недавно было надеждой, а потом схлынуло, — теперь оно возвращается. Холодной, длинной волной. Только это уже не надежда. А ненависть.
Я вскакиваю, я тяну его за одежду, я визжу и брыкаюсь, я стараюсь разодрать ему кожу ногтями. Я кричу:
— Не пущу!
Я кричу:
— Так нельзя! Не уйдешь, ты, сволочь! Ты не бросишь меня вот так! Ты останешься здесь, раз приехал!
Я кричу:
— Зачем ты уходишь?! Зачем ты приехал?!
Он не стряхивает с себя мои руки. Не отбивается. Он меня обнимает. Он дает знак водителю: жди, мол.
Автобус покорно дребезжит в ожидании, разинув все двери.
Он говорит мне:
— Я собственно, приезжал попрощаться. В этой жизни мы уже не увидимся.
Он покачивается, переминаясь с ноги на ногу, он меня обнимает. Он покачивается, и я вместе с ним. Он говорит:
— Помнишь, как там, у классика? До свиданья, друг мой, до свиданья! Милый мой, ты…
у меня в груди
предназначенное
расставанье
обещает
встречу
впереди
до свиданья друг
мой
без руки
без слова
не грусти
и не печаль
бровей
в этой жизни умирать не ново но и жить…
…Когда я прихожу в себя, его уже нет. Я одна. Автобус, тарахтя, удаляется в облаке желтой пыли. Впрочем, нет. Приближается. Просто это уже другой, мой автобус. На лобовом стекле табличка «Ловозеро».
Я захожу.
— …Ничего мистического нет в заговорах или шаманских камланиях. Просто тексты, используемые для введения в гипнотический транс. Сочетание звука и ритма…
Так говорил нам в интернате Подбельский. Он говорил:
— …Тексты могут быть разными. Я, например, люблю лирику. А мои коллеги предпочитают считать от одного до десяти и обратно. «Даю установку,
ваши будильники прозвонят завтра вовремя»… Это просто вопрос личных вкусов и предпочтений. Ритм и тембр. Вот что действительно важно, куколки. Ритм и тембр. И вы диктуете другим свою волю…Я захожу. И за мной закрываются двери.
8
«Агенту N Документ № 4
(май 1944 г., из стенограммы допроса Белова H.A.; следователь Г.Н.Ларцев)
Следователь: Имя, дата и место рождения.
Допрашиваемый: Белов Никита Александрович, 1890 года рождения, деревня Полесье Орловской губернии.
С: Назовите ваше имя, дату и место рождения.
Д: Я только что назвал.
С: Следствие интересует ваше настоящее имя.
Д: Мое настоящее имя — Белов Никита Александрович.
С: Следствие располагает информацией, свидетельствующей о том, что это — не настоящее ваше имя.
Д: Не понимаю, к чему этот спектакль. Вы прекрасно знаете, как меня зовут.
С: Ваше имя?
Д: Белов Никита Александрович.
С: Вы, я вижу, не хотите сотрудничать. Что ж, хорошо. Допустим, это ваше настоящее имя… Никита Александрович, знаете ли вы, в чем вас подозревают?
Д: Полагаю, в предательстве родины.
С: Рад, что вы все понимаете. Значит, вы не собираетесь оказывать преступное противодействие следствию и отрицать очевидные…
Д: Отчего же? Я собираюсь отрицать.
С: Вы себе противоречите. Вы только что сказали, что понимаете, о каком вашем преступлении идет речь, и в то же время…
Д: Я сказал, что понимаю, в чем меня обвиняют. Это не сложно — не я первый, и не я последний, кого НКВД обвиняет в предательстве. Это не значит, что я готов согласиться с обвинением.
С: Меня искренне печалит, что вы не хотите сотрудничать.
Д: Я всю свою сознательную жизнь сотрудничал.
С: Охотно верю. С кем?
Д: С ОГПУ. С НКВД. Со Специальным отделом.
С: А с РККА?
Д: Когда Специальный отдел перевели в ведомство разведуправления Генерального штаба РККА — сотрудничал с РККА. Я сотрудничал с советской властью в любых ее формах.
С: Складно поете… Ну а с Царской Россией?
Д: Никогда.
С: Возможно, ваши родители?
Д: Это оскорбительно. Мои родители были простыми крестьянами, жертвами царского режима. Советскую власть они приняли с благодарностью и воодушевлением.
С: Неужели?
Д: Так точно.
С: По некоторым моим данным, ваш отец был белым генералом и входил в Сенат…
Д: В жизни не слышал ничего более нелепого!
С: Уверен, за свою жизнь вы слышали массу нелепостей. Я же сейчас всего-навсего напоминаю вам о некоторых, скажем так, деталях вашей биографии. Вы родились в Петербурге в генеральской семье. Закончили Александровский лицей по специальности филолога-языковеда. Годы Гражданской войны провели в Крыму. В 22-м вернулись в Москву. С 24-го работали в Народном комиссариате иностранных дел. В 32-м вы были уволены как бывший дворянин. Весной 1933-го вас арестовали… Припоминаете, нет?